[Про «Эренбурга повесть» («Оттепель», журнал «Знамя», май 1954 г.) и «симоновскую статью» («Новая повесть Ильи Эренбурга», «Литературная газета», 17 и 20 июля 1954 г.) подробно пишет Б. Сарнов в книге «Сталин и писатели», т. 4.

Летом 1954 г. споры, подобные тому, что разгорелся между Ф. А. и Ю. И. Пименовым, были характерны для интеллигенции. «Люди оттепели», как называет их Сарнов (имея в виду уже не столько повесть, сколько период нашей истории, которому она дала название), спорили с теми, кто был на стороне обрушившегося на Эренбурга К. Симонова, который защищал от него «наше замечательное советское искусство».

Эренбург выводит в своей повести двух художников: официального благополучного циничного Пухова и нищего, но не продавшего свой талант Сабурова. В образе Сабурова многие видели опального художника Фалька. (Про то, как в начале 1954 г. Ф. А. с подругой ходила в мастерскую к Фальку, см. К. Видре, «В мастерской у Фалька», http://www.vestnik.com/issues/2004/0414/vidre.htm. Автор приводит также запись из блокнота Ф. А. о похоронах Фалька.)

Пименова, одновременно и признанного, и не утерявшего таланта художника, которому творческая манера Фалька была глубоко чужда, раздражала расстановка сил в «Оттепели», где он не мог (и не хотел) идентифицироваться ни с Пуховым, ни с Сабуровым. Он был полностью на стороне Симонова, статью которого Сарнов характеризует как «начальственный окрик». Что касается Ф. А., то она, естественно, была «человеком оттепели» и начальственных окриков не терпела.

Добавлю только, что несмотря на накал этого спора, Ф. А. и Ю. И. врагами не стали, и в 1957 г., когда наша семья переехала в новую квартиру, Ю. И. пришел к нам на новоселье и подарил свою замечательную картину. На ней изображена комната на даче в Песках. На столе стоят знаменитые наши песковские ночные фиалки, за которыми мы ходили далеко в лес. — А. Р.]

3 августа 54.

Егор:

— Саша, давай обещаем друг другу, что постараемся зимой видеться каждое воскресенье.

Саша, с готовностью:

— Давай обещаем!

Саша:

— Егор, слушай, все-таки очень странно получается в «Земле Санникова»: ведь у них были жены на Большой Земле. Как же они стали выбирать себе новых жен?

Егор, подумав:

— А что же им оставалось делать?

Саша, с негодованием:

— Но ведь это нехорошо! Ведь у них уже были жены! Зачем же новые?

Егор:

— Но ведь те жены были далеко. А там сказано, помнишь: «Без женщин жить скучно».

4 августа 54.

Егор пришел нынче с тщательно подготовленным комплиментом:

— Поздравляю тебя, Ниночка! — сказал он, протягивая ей руки.

— Как? — возмутились мы, — поздравляешь с отъездом?

— Нет, с тем, что ее полюбили Пески — видите, дождик начинается? Это Пески плачут, прощаются.

На вокзале Егор поцеловал Нину в правую щеку, Сашка — в левую, а потом Саша и Егор долго еще бежали за поездом, махали руками и посылали воздушные поцелуи.

5 августа 54.

Саша:

— Егор, а почему ты дал такую клятву, что до 30 лет не женишься?

Егор:

— Видишь ли, мой двоюродный брат Миша очень рано женился, и моя мама сильно огорчалась тогда. И я, чтобы ее утешить, обещал, что женюсь не раньше 30 лет.

Саша:

— Уж лучше б ты поклялся жениться в 25. До 30 очень долго ждать, правда, мама?

8 августа 54.

Егор:

— Саша, перепрыгнула бы ты через класс, мы бы вместе учились. Конечно, я мог бы остаться на второй год и подождать тебя, но это как-то нехорошо. Скажут: второгодник. И тебе неприятно, и мне.

Саша, читая «Тристана и Изольду»[58], шепчет:

— Боже мой! Какой ужас! Ужас какой!

Она же:

— Я не понимаю людей, которые пишут книги с плохим концом. Ведь это же ужас!

Когда я перечитываю «Уленшпигеля», я не читаю про смерть Клааса. Я пропускаю это место. Я читаю, как откармливали монаха, все про гёзов, а про смерть Клааса — нет, не могу. А что же перечитывать в «Тристане»? Там все грустно.

Узнав, что я пишу Александре Яковлевне:

— Спроси у нее, пожалуйста: если Марк был такой хороший, почему он не выслушал Тристана и Изольду? Тогда бы все стало ясно, и он бы понял, что они ни в чем не виноваты.

21 августа 54.

Саша, увидев новорожденную Леночку, задала несколько вполне нелепых вопросов:

1) Есть ли у нее коленки?

2) Не может ли она постепенно превратиться в мальчика?

и т. д.

Сашка:

— Ах, как приятно, когда начинаешь есть, и как грустно, когда кончаешь…

Шура:

— Обжора ты все-таки!

Саша, обиженно:

— Я обжора, да? Я обжора, да?

Шура:

— Нет, нет, ты — не обжора: ты — отличница еды! ты — ударница еды!

26 августа 54.

Вчера у детей была прощальная вечеринка. Сашка и Егор нарядились цыганками и предсказывали судьбу. Стихотворные предсказания написал Шура. Сочиняя, он приговаривал сквозь зубы:

— Состарили вы меня, состарили!

Я считаю, что он халтурил, но восторг был полный!

Будущему художнику Леве Шепелеву было предсказано:

Тане Народицкой:

и т. д.

— Мама, как ты думаешь, мы с Егором всю жизнь будем дружить или нет?

Первое сентября 1954 г.

Галя пошла в вуз (физический факультет педагогического института им. Потемкина).

Сашка пошла в 6-й класс.

— Хорошие мальчики у нас в классе? — спросила она Галю Людмирскую, которая вернулась с дачи раньше нас и поэтому более осведомлена.

— Самые ерундовые, — ответила Галя.

Сашка:

— Мама, я хочу не со школой пойти на сельскохозяйственную выставку, а с тобой: чтоб вместе удивляться и радоваться вместе.

Сашино письмо в «Пионерскую правду»:

«Дорогая редакция!

Я хочу с вами посоветоваться. Один мальчик из нашего 6^а класса сказал моей подруге Гале: «жидовка». Мы с Галей сказали ему, что он фашист. И что так говорил Гитлер. Но он ответил: «Вас евреев надо бить. И вообще всех евреев нужно посадить в тюрьму или выгнать из города». Он утверждает, что все так говорят. Еще он сказал, что Берия был еврей. Вообще он считает, что все хорошие люди — русские, а все плохие — евреи. Нам с Галей на это наплевать. Мы не оскорбляемся, не обижаемся, мы его просто презираем. Но зачем же ему вырастать фашистом? Кому он такой нужен? Что же делать? Как с ним разговаривать? Как действовать дальше? Вот об этом-то я и хочу вас спросить. И я, и Галя, и этот мальчик — пионеры. До свидания. Очень прошу вас мне ответить.