Упреки были вполне обоснованными. Действительно, Иван Васильевич, как мы видели, не считался со старой удельно-княжеской традицией — его политика государственного объединения Русской земли прямо противоречила этой традиции. В своем послании Андрею Большому князь Борис фактически сформулировал политическую программу консервативной удельно-княжеской оппозиции. Недовольство накапливалось давно. Эпизод с Лыком Оболенским был только искрой, попавшей в бочку с порохом.
Отправив княгиню с детьми и обозом во Ржев, князь Борис двинулся со своими силами к Угличу, на соединение с войсками старшего брата. В памяти русских людей встали страшные картины братоубийственной Шемякиной смуты. По зимним дорогам двигались тысячи вооруженных всадников — врагов Москвы. «Вси людие быша... в страсе велице... все городы быша во осадах, и по лесу бегаючи мнози мерли от студени»,— сообщает московский летописец. «Куда идоша, тые волости положиша пусты»,— вторит ему псковский, описывая зимний поход мятежных князей.
Силы их стягивались ко Ржеве, расположенной на кратчайшем пути к Твери, Новгороду и Литве.
Соперники Василия Темного, Юрий Звенигородский и его сыновья, вели борьбу за московский стол, опираясь главным образом на свои уделы. Но со времени Шемякиной смуты ушло целое поколение. Многое изменилось на Русской земле, превращавшейся в единое государство. Развились связи городов с Москвой. Усилилась великокняжеская власть. Окрепло сознание единства Русской земли. В этих условиях программа реставрации и сохранения удельных порядков не могла быть популярной в широких слоях русского народа. Показательно, что князья Андрей и Борис, в отличие от предшественников, не рассчитывали на поддержку жителей своих княжений. Их взгляды были устремлены на Новгород — оплот консервативной оппозиции. Мятежные князья тянулись к союзу с новгородскими боярами.
Узнав о начале мятежа, великий князь срочно выехал из Новгорода и 13 февраля прибыл в Москву. К мятежным князьям во Ржеву был отправлен с мирными предложениями боярин Андрей Михайлович Плещеев. Но посольство его потерпело неудачу. Князья пошли «вверх по Волзе к Новгородским волостям».[117]
Великий князь не отказался от попыток мирного разрешения конфликта. Вослед мятежникам был послан архиепископ Вассиан — наиболее близкий великому князю представитель высшей церковной иерархии. Он нагнал их в Молвятицах — до Новгорода князья прошли уже больше половины пути. Миссии Вассиана великий князь придавал большое значение. Архиепископ выступал как церковный пастырь, и князья не отказались от переговоров. Они послали в Москву своих бояр. Но не отказались они и от продолжения своего мятежа.
Расчеты братьев на поддержку Новгорода оказались пустыми. С раскрытием «коромолы» в Новгороде город этот перестал быть для них серьезной опорой. В Молвятицах они круто изменили маршрут своего движения — повернули к литовскому рубежу и встали на самой границе, в Великих Луках, Отсюда они «к королю послали, чтобы их управил в их обидах с великим князем и помогал».
Мятеж достиг своего апогея. Идя по Русской земле, отряды князей Андрея и Бориса вели себя в соответствии с моралью феодальной анархии: «грабите к плениша, токмо мечи не секоша».[118]
Самым опасным было обращение мятежных князей к королю Казимиру. По существу, это был открытый призыв к интервенции против Русского государства. Но в то же время братья действуют в рамках феодального права: ведь в духовной их отца было прямо сказано, что Казимир должен «печаловатися» о детях Василия Темного.
Король Казимир формально оставался «печальником», хотя на протяжении многих лет неизменно выступал против интересов Русской земли и ее великого князя: вступил в союз с новгородскими боярами и готов был включить Новгородскую землю в свою державу; вел переговоры с Ахматом, поднимая его на Русь.
С точки зрения феодальной традиции князья были вправе апеллировать к своему зарубежному «печальнику». В отношении Русского государства обращении за помощью к враждебному иноземному государю было прямой изменой. Снова и снова болезненно сталкивались две системы ценностей, два правосознания — государственное и удельное. От результатов этого столкновения зависела судьба русского народа и всей страны.
Князья Андрей и Борис, видимо, твердо решили добиться восстановления своих старинных прав. Пребывание в Великих Луках давало им возможность быстро соединиться с войсками короля, а в худшем случае, перейдя границу, встать под его защиту. Мятеж грозил перерасти в международный конфликт.
В последних числах марта архиепископ Вассиан и бояре мятежных князей прибыли в Москву. Переговоры начались.
Наступила весна. Немцы подходили к самому Пскову, обстреливали и жгли его «пригороды». Они захватили и сожгли городок Кобылий на берегу Чудского озера. Уцелевших жителей во главе с местным посадником орденские люди «живых поймаете, с собою сведоша, немилостивее извязавше».[119]
На этот раз псковичи вынуждены были обходиться своими силами: великий князь оставался глух к их призывам о помощи. Войска были нужны на западном рубеже — против мятежных князей, на случай выступления короля. Войска были нужны и на южном рубеже, на Берегу — против нарастающей угрозы со стороны Ахмата. Между тем приближалось лето — наиболее благоприятное время для нашествия.
16 апреля в Крым отправился новый русский посол, князь Иван Иванович Звенец Звенигородский. Он имел полномочия заключить двусторонний оборонительный договор против Ахмата и односторонний оборонительно-наступательный против Казимира в основном на тех же началах, которые были сформулированы великом князем еще шесть лет назад. Но посольский наказ князя Ивана Звенца содержал и новое положение: «А учинится тамо весть князю Ивану Звенцу, что Ахмат царь на сей стороне Волги, а покочюет под Русь, и хотя ярлыка еще не даст Менгли-Гирей царь, ино князю Ивану о том говорити царю Менгли-Гирею, чтобы... на Ахмата царя пошол или брата своего отпустил с своими людми... а не пойдет Менгли-Гирей царь и брата с людми не отпустит на Орду, ино о том говорити, чтобы на Литовскую землю пошол, или брата отпустил с людми». Если же «будет Ахмат царь за Волгою», посол не должен делать такого заявления.[120]
До Москвы дошли слухи о готовящемся нападении Ахмата, но великий князь еще не имел точных сведений о его местонахождении и намерениях. Тем не менее он считал опасность вторжения Ахмата вполне реальной. Именно поэтому посол должен был потребовать от Менгли немедленной помощи против Ахмата в случае его приближения к русским границам, не дожидаясь формального заключения союзного договора. Помощь эта мыслилась в двух возможных вариантах — выступление Крыма против самой Орды или против Казимира. Великий князь понимал, что медлить нельзя.
Менгли-Гирей знал, без сомнения, о переговорах Ахмата с Казимиром. Дружбу с королем хану терять не хотелось, но ненависть к Ахмату и страх перед ним оказались сильнее. Князю Ивану Звенцу Звенигородскому удалось заключить союзный договор с Крымом — одно из важнейших международных соглашений Русского государства, определившее русско-крымские отношения на много десятков лет вперед.
Тем временем на Москве продолжались попытки добиться соглашения с мятежными князьями. Переговоры с их боярами не привели ни к чему. 27 апреля великий князь отправляет в Великие Луки новое посольство. Вместе с архиепископом поехали бояре Василий Федорович Образец и Василий Борисович Тучко Морозов и дьяк Василий Мамырев. С князьями необходимо было договориться как можно скорее, до начала широких военных действий на юге.
Как и следовало ожидать, у мятежных князей нашлись «печальники» на Москве. В защиту их выступила великая княгиня Мария Ярославна — к этому времени уже «инока Марфа». Постригшись в кремлевском Вознесенском монастыре, великая княгиня продолжала сохранять связь с «миром». По словам летописца, она «вельми любяше» князя Андрея Большого. Это понять можно — ведь он родился в углицком заточении, в самый трудный и, казалось, безысходный период жизни Марии Ярославны, когда она, великая княгиня, оказалась женой бесправного слепого узника. Но, может быть, еще важнее другое. Старая великая княгиня в силу самого своего возраста и воспоминаний сочувствовала уходящей «старине». Привычные категории, за которые держались мятежные братья, были ей ближе и понятнее, чем повое государственное мышление старшего сына. Во всяком случае, «инока Марфа», сочувствуя всем своим сыновьям, пыталась выступить посредницей между великим князем и его братьями, вела с ними самостоятельные переговоры. Обращались князья и к митрополиту Терентию.
