А ведь еще совсем недавно они только и твердили, что о разделе земли, о земельной реформе. Согнали, значит, господ с их имений, а пришельцы всякие, голытьба нищая, получили столько земли, что хоть подавись ею. Здесь, в Бецове, и поблизости людям еще повезло. Помещиков здесь не было, а у хозяев – земли в обрез чуть ниже верхней мерки, какую разрешали. В самом Бецове земли лишился только один – ему дали делянку где-то в другом месте. У него, стало быть, оказалось на несколько гектаров больше положенного. Что ж, насчет земельной реформы Лолиес придираться не станет. В конце концов при разделе и ему несколько моргенов перепало. Только злился он очень, что этому батраку Рункелю сразу целое хозяйство досталось. Новым крестьянином стал себя называть, образина этакая! Во всей деревне ни один человек не мог сказать, что у этого Рункеля в голове творится. Никогда от него путного слова не услышишь, только одни ругательства. Однако имелись все основания предполагать, что он с красными заодно. Недавно в трактире все и выяснилось; стоило одному хозяину проехаться насчет колхозов в России, как он сразу от Рункеля по морде получил, отлетел до самой стойки. Но к чему сейчас себе этим голову забивать? Мало ли что этот Шульце и Рункель болтают – может, это их частное мнение? Только вот сегодня оно, может быть, и частное, а назавтра вдруг бумажка придет самая что ни на есть официальная – тут гляди в оба…

Вон этот Шульце опять в бургомистерскую побежал. А там перед крыльцом стоит серая городская машина. Какие-то начальники из округа прикатили.

Бургомистр, фрау Граф, знакомит:

– Это товарищи Вильке и Рюген из уголовной полиции. А это – наш товарищ Шульце.

Они вышли в соседнюю комнату, чтобы поговорить без помех.

Товарищ Рюген, тощий, болезненного вида мужчина, достал из портфеля папку. Небрежно перелистывая «Дело», он спросил:

– Вы член партии?

– Да.

– Хорошо, товарищ Шульце, тогда поговорим откровенно. Есть ли здесь в деревне или поблизости люди, которые ненавидят вас? Скажу иначе: которые могли бы быть вашими смертельными врагами?

Шульце рассмеялся:

– Что ж тут говорить. Любить они меня, конечно, не любят, большинство во всяком случае. Но чтобы ненавидеть смертельной ненавистью – это вы лишку хватили. Красным они меня называют, но такой «похвалы» заслужили и другие в деревне. – И он покачал головой.

– Однако вы подали заявление, что подозреваете неизвестное лицо в злом умысле. Чем-то вы ведь руководствовались при этом…

– Я же сперва подумал, что мне мою скотину кто-то отравил. Вечером еще я был в хлеву, сам доил, жена мне помогала коровам корм задавать, а наутро две коровы сдохли. На другой день еще три. Сами понимаете, тут заподозришь кого угодно.

Товарищ Рюген встал и прошелся несколько раз по комнате. При этом он тихо насвистывал. Нет, ответ крестьянина Шульце его не устраивал.

Тем временем другой приезжий вместе с бургомистром фрау Граф просматривал списки жителей деревни.

Немного погодя товарищ Рюген спросил Шульце:

– Ну и как же вы теперь считаете: коров ваших отравили или они сами околели?

– Нет, конечно. Теперь все знают – эпидемия.

Представитель уголовной полиции пристально посмотрел на него.

– Вы сами должны понимать, – сказал он, – эпидемия с неба не свалилась. Она вполне может быть делом рук человеческих.

Шульце не понял.

– О чем это вы? – спросил он.

– А я вот о чем. Может быть, кто-нибудь занес сюда эпидемию. Такого рода импортный товар завозят обычно из Западного Берлина. Или вы этого не знали? Небольшая посылочка, какая-нибудь плитка шоколада, парочка апельсинов и ампула с возбудителем заразной болезни. Сами знаете, как хорошо к нам относятся господа на Западе.

Шульце задумался.

– Ерунда какая-то! – произнес он вдруг. – Эпидемия! Апельсины! Я, конечно, не против вашей бдительности, товарищ Рюген, но тут вы того, хватили через край.

– Вы так думаете? А что вы скажете на это? – И товарищ Рюген протянул Шульце «Дело». – Чем вы объясните тот факт, что эпидемия вспыхнула в двадцати четырех деревнях нашего округа в один и тот же день? Читайте, читайте! Там только факты.

Долго крестьянин Шульце читал «Дело». Казалось, он изучает в нем каждую букву.

Неожиданно он вскочил, весь красный от возбуждения, и принялся бегать по комнате.

– Гады проклятые! – выкрикивал он. – Тут же черным по белому все написано!

– Причиненный вред неисчислим! – сказал товарищ Рюген. – В результате эпидемии следует ожидать недостачи мяса и стране, что, в свою очередь, вызовет недовольство населения. Запад будет, разумеется, лить крокодиловы слезы: какая бесхозяйственность! – В голосе его звучало ожесточение.

Шульце был подавлен. Значит, коровы у него пали неспроста. Эпидемия тут ни при чем. А он-то уж было успокоился. Какая подлость!

– Подозреваете кого-нибудь? – спросил он сдавленным голосом.

– Может быть, и подозреваем. Но вот доказательств у меня никаких нет. И будет трудно, очень трудно найти теперь какие-нибудь доказательства. Надо быть еще более бдительным, чем до сих пор. Вот и всё. И еще одна просьба: не говорите ни с кем о том, что вы сегодня здесь узнали.

Зима загнала зайцев на огороды. Мерзлый снег обдирал им лапы, но они все равно рылись в нем по ночам – надо же было вырвать у белой скряги хоть что-нибудь погрызть! Зверьки страдали от голода, а этим пользовались браконьеры – они ставили силки, и животные гибли мучительной смертью. Самыми свободолюбивыми оказались лисы – они перегрызали собственную лапу, лишь бы выбраться из западни.

Альберт Берг ненавидел браконьеров, к тому же он хорошо знал их всех и без устали выискивал и уничтожал силки и капканы. В школу он теперь ходил прямо через поля. Сегодня он опять наткнулся на западню. В нее попалась косуля. Ее прекрасная шкура была изодрана, на снегу алели пятна крови. Несчастное животное сражалось со смертью до последнего. Большие карие глаза уже утратили свой блеск, в них застыла печаль. Неожиданно по щеке Альберта скатилась слеза. Он быстро слизнул соленую влагу. Попадись ему сейчас этот браконьер – целым бы не ушел! Да, Альберт хорошо знал подлеца, вернее, обоих подлецов. Они учились с ним в одном классе: Гейнц Грабо, сын учителя, и его дружок Клаус, старший сын кулака Бетхера. Западню они, конечно, смастерили сами. Вообще-то Альберту было наплевать и на того и на другого, чем бы они ни занимались. Но это было уж слишком. Осторожно высвободил он косулю из смертельных пут и засыпал снегом. И тут же с яростью набросился на западню. Он крушил и рвал ее до тех пор, пока от рамы остались одни обломки. В школу он вошел вместе с ударом гонга. Ладно, с браконьерами он рассчитается на большой перемене, хотя неплохо было бы разогнать кровь славной дракой. В классе что-то прохладно…

Шел урок грамматики. У доски стоял Друга. И учитель задавал ему один вопрос за другим. А ведь Друга лежал в больнице, когда они проходили это! И все-таки он отвечал правильно. Альберт подумал: толковый парень, тряпка, а толковый! Две недели, как они сидят за одной партой, но так и не сказали друг другу ни слова. Альберт презирал Другу, в его глазах он был трусом и размазней. А Друга, должно быть, из гордости не предпринимал попыток к сближению. Да и вряд ли они привели бы к успеху. У Альберта Друга вызывал скуку, хотя он чувствовал, что чаще думает о своем соседе, чем ему хотелось бы. Тайно он даже восхищался им, завидовал его знаниям, способностям. Нет, все равно этот Друга – тряпка! Вот недавно ему опять всыпали. Чаще всего его задирал Грабо, а Друга даже не защищался. За это Альберт его больше всего и презирал. Альберт всегда заступался за слабых, но при этом он строго отличал слабых от трусливых. Косуля, например, на которую он сегодня утром наткнулся по дороге в школу, была очень слабой. И все же она боролась за жизнь до последнего. Всю шкуру себе ободрала проклятой петлей, стараясь вырваться. А этот Друга позволяет себя бить. Вот что противно! Поэтому Альберт и не заступался за него…