Воздух был прозрачным и свежим, коричневое небо теплых медовых тонов тянулось вдоль всего горизонта – день приближался к концу. В воздухе стоял сильный аромат трав и цветов. Валериан глубоко вдохнул, немедленно вернувшись назад в детство, в безмятежное время, когда он был наивен, и ему казалось, что вся галактика лежит у его ног.
– Хорошо быть дома, не так ли? – сказала Жюлиана. Ее голос по-прежнему был слабым, но всё же сильнее, чем многие годы прежде. – Я имею в виду, вернуться назад на Умоджу.
Валериан кивнул.
– Да, хотя мне все еще трудно о чем-то как о доме.
– Я знаю, дорогой, – сказала его мать. – И я сожалею, что ты рос в таких условиях, мотаясь туда-сюда.
– Это не твоя вина. В конце концов, разве у нас был выбор?
– Я знаю, но я хочу, чтобы ты понял, мне жаль, что я не смогла дать тебе нормальное детство.
– «Нормальное детство?» – спросил Валериан. – Что это такое? Оно вообще существует?
– Конечно, существует. У меня было совершенно нормальное детство, которое прошло здесь.
– Я догадываюсь, – наконец произнес Валериан, когда они по дуге миновали тополиную рощицу, и перед ними открылся вид на реку. – Я с теплотой вспоминаю это место. Но в моей жизни случилось столько всякого, что я больше не воспринимаю его как свой дом.
– Это грустно, – сказала Жюлиана, указывая на неровную впадину, ломающую гладкую береговую линию реки. – Ты помнишь ту маленькую бухточку?
Вода заполнила бухту целиком, закручиваясь течением в миниатюрные водовороты, но Валериан не забыл, как стоял здесь по колено в грязи с маленьким совком и лотком раскопанных «сокровищ».
– Да, – сказал он с улыбкой. – Я помню. Я тогда раскапывал там «инопланетные окаменелости».
– Я так гордилась тобой, – сказала Жюлиана. – И я горжусь тобой, Валериан. Ты вырос в такого замечательного, красивого мальчика. Мое сердце щемит каждый раз, когда я смотрю на тебя.
– Мама, не продолжай! – воскликнул Валериан, смущенный, но, тем не менее, наслаждающийся похвалой.
– Я серьезно, – сказала она, на сей раз более настойчиво. – У меня, вероятно, не так много времени в запасе и есть вещи, которые я должна сказать тебе, мой дорогой мальчик. И я хочу, чтобы ты запомнил что-нибудь хорошее из своего детства прежде, чем я скажу их.
– О чём ты? – немедленно напрягшись, уточнил Валериан, уловив скрытый подтекст в словах матери.
– Тебе было необходимо повзрослеть так быстро, и я знаю, как тяжело тебе это далось. Но скоро тебе предстоит повзрослеть еще немного. Меня скоро не будет рядом...
– Мама замолчи, – сказал Валериан, опускаясь перед ней на колени и беря ее за руку. – Эти доктора не знают, о чем говорят. Ни один из них не был прав относительно твоего состояния. Ты запутала их всех, и я знаю, что ты переживешь всех нас.
– Ты так мил, – сказала она, проводя рукой по его лицу, – но мы оба знаем, что это конец и не важно, сколько у меня осталось времени.
– Пожалуйста, – сказал Валериан дрожащим голосом. – Не говори так.
– Но я должна. Я сожалею, что мне приходится всё это говорить, – сказала Жюлиана, и слёзы заблестели в уголках её глаз.
– Почему? – вскричал Валериан.
– Потому что скоро твой отец будет здесь, а у меня нет прежних сил, чтобы противостоять ему как раньше. – Эта последняя фраза была сказана с горечью, и казалось, дала ей силу продолжать.
– Твой отец – опасный человек, и он опасен не только для своих врагов. Он использует людей, Валериан. Берёт от них всё, что ему нужно, а когда кто-то становится бесполезным, просто выбрасывает его. Я впустую потратила свою жизнь, веря в него, и мое сердце не выдержит, если я буду знать, что ты собираешься стать таким же человеком как он. Я отказалась от своих мечтаний ради твоего отца, думая, что он нуждается во мне и что он придет за мной, когда наступит подходящее время, но он этого не сделал.
– Мама, почему ты говоришь такие вещи? Я не хочу это слушать.
– Нет, – она сказала, сжимая его руку изо всех сил. – Нет, ты должен. Ты должен быть достаточно сильным, чтобы сопротивляться влиянию отца. Пожалуйста, можешь восхищаться им, у него есть много замечательных качеств, но, заклинаю тебя, не старайся быть похожим на него, независимо оттого, что с тобой случится. Будь самим собой во всем и не позволяй ему манипулировать собой словно одной из его шахматных фигур.
Валериан чувствовал силу воли исходящую от матери, как будто она с каждым словом направляла последние частицы своей энергии на то, чтобы донести до него эти слова. Валериан мог понять причину ее горечи из-за поведения отца, но действительно ли она понимала великие замыслы, которые Арктур претворял в жизнь, и жертвы, необходимые для того, чтобы осуществить их?
Валериан посмотрел во впалые глаза матери, и увидел боль и горе, что наполняли их. Он внезапно подумал, что, возможно, она осознала цену амбиций отца слишком хорошо...
– Ты понял меня? – спросила Жюлиана настойчиво. – Пожалуйста, скажи мне, что ты понял.
– Я понял, – сказал Валериан, хотя на самом деле он не понимал. – Да. Отец может сделать многое, но он не пожертвует собственным сыном ради своих амбиций.
– Я надеюсь, что ты прав, Вал, – сказала она, раскинув руки и обняв его. – Я искренне надеюсь, что ты прав.
В течение нескольких минут они, не сдерживая слез, молча сидели в объятиях друг друга. После Валериан вздохнул и отстранился, выпустив из рук исхудавшее тело матери.
– Я люблю тебя, Валериан, – сказала она. – Мой замечательный, красивый мальчик. Ты лучшее, что я сделала за всю свою жизнь.
Валериан попытался ответить, но в горле стоял ком, и он не мог произнести ни слова. Мысль о том, что совсем скоро ему предстоит потерять мать, совершенно выбила юношу из колеи.
Он вытер глаза носовым платком и смахнул оставшиеся слезы ладонью. Менгск не должен так себя вести, подумал он. Сердце и воля Менгска должны быть непоколебимы...
Валериан повернулся, услышав за спиной хруст гравия, и узнав робкую походку Чарльза Виттье, который все еще оставался его неизменным спутником. Виттье появился в сопровождении Айлина Пастера.
– Что такое, Чарльз? – спросил Валериан.
– Простите за вторжение, сэр, но мы только что получили сообщение от генерала Дюка.
– И? – сказал Валериан, когда Виттье замолчал в нерешительности.
– Он недоволен тем, что его суда держат на внешних границах системы, и потребовал разрешения вывести корабли на орбиту Умоджи прежде, чем император соизволит спуститься на поверхность планеты…
– И я сказал ему засунуть свои требования в задницу! – прервал Виттье Айлин Пастер.
Валериан был потрясен вспышкой деда, прекрасно зная, что тот терпеть не может ругательств, и считает их признаком плохого воспитания и нехватки словарного запаса.
– Держу пари, что Дюку это не понравилось, – сказал Валериан.
Он никогда не встречался с Эдмундом Дюком, но дедушка рассказал ему о репутации Дюка и о том, как он перешел на сторону Сынов Корхала, когда его корабль потерпел крушение посреди роя голодных зергов.
Валериан сразу почувствовал неприязнь к нему, вспомнив уроки Мастера Миямото и его понятия о чести. Какими бы старомодными эти убеждения не казались теперь, они всё ещё находили отклик в душе Валериана.
– Меня не волнует, понравилось ему это или нет, – продолжил его дед. – Правящий Совет обеспокоен тем, как Арктур управляет своим Доминионом Терранов. К слову, мягко говоря, мы не в восторге оттого, что флот военных кораблей Доминиона намеревается расположиться на орбите Умоджи.
– И что сказал Дюк?
– Дюк ничего не говорил, сэр, – сказал Виттье. – Император лично прислал ответ.
Валериан вскинул голову при упоминании об отце.
– Император согласился на условия Умоджи, – подытожил Виттье, и Валериан услышал нотки подобострастия в голосе помощника.
– Так, когда он будет здесь?
– Он прибудет к нам в систему рано утром на борту канонерского катера.
Валериан кивнул и посмотрел на закат. Свет заходящей звезды заливал пейзаж красновато-коричневым заревом, похожим на кровь.
