И только Паша успела спрыгнуть с подножки, как мотор взревел, и машина сорвалась с места.

Паша проскочила в первую попавшуюся калитку и упала на траву. Сердце бешено колотилось. Казалось, вот-вот оно выскочит из груди. Вблизи залаяла собака, но резкий стрекот промчавшегося мотоцикла заглушил лай.

Выскочив на прямую улицу, по которой мчалась машина Ящука, преследователи прибавили газ. Семьдесят... Восемьдесят... Девяносто километров... Стрелка спидометра легла на цифру «100». Беглец уже близко. Теперь не уйдет! Вдруг раздался резкий скрежет тормозов машины. Преследователи с ходу врезались в кузов грузовика. Мотоцикл отлетел далеко в сторону...

«Ага!» — ликовал Ящук, и машина снова взяла разбег, - , ..........

Теперь на счету Дмитрия два «преступления»: кража «мельдкарт» и преднамеренное убийство полицейских.

«Песенка моя спета! — пронеслось в разгоряченной голове. — Куда теперь? В лес? К партизанам? Спаслась ли Паша?»

Не убавляя скорости, Дмитрий выехал на шоссе, ведущее в Ровно. В ста метрах впереди, будто из-под земли, вырос грузовик. Предупрежденные по телефону жандармы перекрыли дорогу. Они сделали живой заслон.

Положение безвыходное: свернуть некуда, бежать нельзя. Сдаться на милость палачей? Нет! Дмитрий дал полный газ. Из группы вперед вышел жирный жандарм и поднял автомат.

— Хальт! Хальт!

— Сейчас получишь свое, фашистская дрянь! — Дмитрий крепче обхватил руль, выжал весь газ и направил машину прямо на стоявших посреди дороги.

Никто из фашистов не предвидел такого исхода. И лишь двое успели отбежать. На полном ходу машина пробила заслон. Дмитрий заметил, как жандарм, кричавший «Хальт!», с разбитым черепом отлетел в кювет.

Еще несколько усилий, и машина вырвется на простор. Но в этот момент фашистская пуля догнала смельчака. Дмитрий упал на руль. Потеряв управление, машина круто развернулась и повалилась в кювет...

Паша недолго пряталась за чужой калиткой. Она поднялась и задворками медленно пошла, сама не зная куда. Она думала о Дмитрии, жалела, что так его поторопила. Только теперь она поняла, как дорог ей этот человек...

Измученная, Паша переступила порог дома и сразу же упала на кровать. Евдокия Дмитриевна испуганно смотрела на застывшее лицо дочери. Стало страшно... Что случилось?

— Мама! Мама! — простонала дочь. — Погиб. Он конечно погиб! Погиб!..

Умытые дождем улицы посветлели. Освободившись от пыли, буйно зазеленели деревья. Но теплое солнечное утро не радовало Марию Василенко. На работу она шла в тяжелом состоянии: пугала встреча с ненавистным дол-

говязым Гансом. Вчера он был очень любезен, — очевидно, надеялся на ее расположение. А что сказать ему сегодня? Опять улыбнуться? Или заманить в парк, а там с ним расправится. Виктор. А может, не следует вообще показываться? Притвориться больной.

У самой гостиницы Марийка в нерешительности остановилась и подумала: «Другим-то не легче. Пойду, может, еще что узнаю полезное для Виктора».

Из коридора донесся веселый говор офицеров.

— Через тридцать минут я должен быть у шефа, — пробасил Ганс. — И кому взбрело в голову именно меня назначить старшим!

Гордись! Это же не обычное поручение! — утешал кто-то.

— Горжусь, поэтому и спешу, — иронически подчеркнул Ганс.

Он вышел из комнаты.

— Крошька, ты уже есть? Я шкоро придешь...

— Дождешься! — буркнула вслед Марийка и принялась убирать.

Трудилась без передышки, спешила закончить работу до возвращения офицеров. И успела-таки. Довольная, тут же отправилась домой. А вечером зашла к Измайловым. Виктор передал ей несколько листков со сводкой Советского информбюро.

— Сумеешь расклеить в районе вокзала?

— Конечно! — обрадовалась девушка.

Они погуляли. По дороге Марийка узнала от Виктора о героической гибели Дмитрия Ящука и переживаниях Паши Савельевой.

— При жизни Димы Паша и не подозревала, что он так ее любит, — печально сказал Виктор. — Думала, просто нравилась, и все.

— А сказать он ей, видно, не посмел, — предположила Марийка. — Впрочем, когда любят, то мало говорят об этом...

— Знал бы, что ты так думаешь, не признавался бы вовек!

Ну что ты! Это я так, вообще... — успокоила Марийка.

Молча миновали винный магазин. Там по-прежнему шумели завсегдатаи. По мостовой важно шагал блюститель «нового порядка».

Ты не задумывался над тем, что будем делать, когда прогоним фашистов? — Мария заглянула в лицо загрустившего Виктора. Ей очень хотелось сказать «мы с тобой», но она не посмела.

Он ласково взял ее за руку, она все поняла без слов и, опустив глаза, горячо прошептала:

— Скорей бы!

Расстались на углу улицы Леси Украинки.

— Будь осторожна, Марийка, — напутствовал Виктор. — Старайся пораньше выйти из зоны вокзала. А может, пойдем вместе?

— Нет, нет, одной лучше, меньше подозрений. Иди, не волнуйся.

Марийка направилась в сторону вокзала. Имея удостоверение уборщицы офицерской гостиницы, она спокойно проходила мимо патрулей. В двух кварталах от привокзальной площади попыталась приклеить листовку. Впереди показались два силуэта. «Жандармы», — рассудила Марийка. Но вдруг в одном из встречных она узнала Ганса. В жилах застыла кровь. Как быть? Решила убежать.

Маленькая фигурка девушки быстро удалялась. Офицер узнал ее.

— Хальт! Стоять! — зло прокричал Ганс и выругался. Но это только подхлестнуло Марийку. Она ускорила бег, даже не оглянулась.

— Хальт, дура! Стреляйт!

Ганс вынул из кобуры пистолет и выстрелил вверх. Строгое предупреждение не остановило разгоряченную беглянку. Через минуту она была уже на другой улице. Сзади прозвучало еще два выстрела. Марийка не предполагала, что долговязый поднимет шум, и пожалела о своем поступке. Послышались свистки, донесся гулкий топот кованых сапог. «За мной гонятся, я в западне...»— мелькнуло в голове.

Гитлеровец, спрятав пистолет, похвалился коллеге, что в другой раз накажет озорную девчонку. Однако на выстрелы, как воронье, слетелись жандармы и полицейские. Один из них ударил Марийку в плечо. Падая, девушка взмахнула рукой. Никто в темноте не заметил, как она швырнула листовки, связанные ниточкой, и пузырек клея. При падении она ушиблась, но не вскрикнула, только стиснула зубы. Ее осветили фонариком, обыскали, но ничего подозрительного не нашли.

— Кто ты? —= кричали на девушку. — Уборщица? Почему же в тебя стреляли? Не знаешь? А зачем бежала, тоже не знаешь? Ничего, мы умеем развязывать языки.

В полицейском участке, куда привели Марийку, ей учинили допрос. Но, кроме наивных ответов, ничего не добились.

Всю ночь Марийка перебирала в памяти обстоятельства происшествия. «И зачем бежала? Возможно, долговязый ничего плохого не сделал бы. А что с листовками? Подберет ли кто-нибудь их? Кто?»

Навели справки. Было установлено, что Мария Василенко действительно работает уборщицей в офицерской гостинице, ведет себя достойно, никто на нее не жалуется. Стреляли? Да. Ганс уже посмеялся, как он вечером с другом Вспугнул крошку. Ну и потеха была!..

Утром Марийке отдали сумочку, справку с места работы, но предупредили, если еще попадется — несдобровать. Подписав протокол допроса, девушка вышла на улицу. Она приблизилась к месту, где вчера, сраженная ударом преследователя, упала. Замедлив шаг, внимательно изучала каждый метр. Ничего нет. Даже пузырька не видно. Странно... С поникшей головой, бледная, Марийка направилась к гостинице.

Тут она узнала, что знакомые постояльцы, в том числе и долговязый Ганс, отбыли в неизвестном направлении. Она облегченно вздохнула и, предположив, что скоро прибудет новая партия офицеров, начала капитальную уборку. Перемыла окна, двери и полы, выбила половики. Домой вернулась усталая, сразу легла и уснула. Проснулась утром от гула подъехавшей автомашины. Вошел гестаповец.

— Василенко? — ткнул пальцем в грудь.

— Да, я.

— Перетряхивайте все, — приказал гестаповец, появившимся следом жандармам.