Нужно было решить, оставаться ли ей здесь. Или вернуться к прошлой жизни.

Джерадин был задумчив, почти мрачен. Ей хотелось бы услышать, как он просит ее остаться; это тоже могло бы помочь. Но он решил уважать ее желания и не влиять на ее решение. О, он хотел, чтобы она осталась; Териза знала. Но, кроме того, он желал ей счастья. Он всегда был таким: внимательно прислушивался к ее требованиям или желаниям, инстинктивно позволял ей быть главной. И чем сильнее он становился, чем увереннее в себе, тем меньше требовал от нее.

Ее счастье было чем—то большим, чем просто ее просьба подчиниться ее желаниям.

К несчастью, решимость Джерадина позволить ей самой сделать выбор все только усложняла.

Деревья сами производили тихую музыку, но она не волновала душу Теризы так, как мощная зовущая мелодия рогов. Полевые цветы покачивали головками под легким ветерком, кивая ей, словно все понимали, но молчали. Она подумала о своей предыдущей жизни как о борьбе между преподобным Тэтчером и ее отцом — о борьбе, целью которой было помочь несчастным и отверженным в мире жадности и бесцельного существования, борьбе с теми, кто пользовался слабостью других в своих целях лишь оттого, что был богаче. И чем больше силы было у преподобного Тэтчера, тем больше ей хотелось помочь ему. Да, в ее прежнем мире многое можно было сделать.

С другой стороны, Мордант праздновал мир. И, судя по всему, на долгие времена.

Она любила Джерадина. И не хотела покидать его. Джерадин, помоги мне.

И хотя Териза знала, что он не захочет отвечать, она спросила:

— Что делать мне?

Он достиг той точки, когда просто невозможно было посмотреть ей в глаза. Глядя в сторону, в лес, словно искал место, откуда впервые появились каллат, — место, которое трудно было распознать в картине, полной листвы, травы и полевых цветов, — он пробормотал:

— По—моему, Дарсинт остается.

— Ну конечно, — ответила Териза с большей горечью, чем намеревалась. — Ему ведь некуда возвращаться. Ты можешь вернуть его в то изображение, где впервые нашел его, — на Питан, — но ты не сможешь вернуть его к соотечественникам. А в его скафандре иссякла энергия. Он не сможет защищаться.

У меня трудность совсем иного рода. Меня ты можешь отослать назад.

Джерадин мрачно кивнул.

Одиночество вдруг темным колодцем разверзлось перед ней, и глаза Теризы наполнились слезами. О, Джерадин, любовь моя, неужели ты не поможешь мне? Тихо, чтобы он не понял по голосу, что она чувствует, она спросила:

— Какой же у меня выбор? Он пожал плечами.

— Я могу воплотить тебя домой. Твой отец наверняка продал твое жилище. Ты можешь начать жизнь с начала.

— И почти мгновенно добавил: — Может быть, это не так уж плохо. Я смогу навещать тебя иногда. Ты сможешь навещать меня. Мы знаем, как это делать.

Его голос потонул в шорохе листвы.

— Или? — настаивала она.

— Или ты можешь остаться здесь. — Еще мгновение Джерадин отворачивался от Теризы, отказывался взглянуть на нее. Но потом, словно человек, который не может сдержаться, он обернулся. — Ты можешь остаться здесь и выйти за меня замуж.

Сквозь слезы Териза читала в его глазах смущение и отвагу, готовность к радости или боли; обеспокоенность, нежность и настойчивость. И когда он так посмотрел на нее, она снова услышала пение рогов.

Свадьбу они сыграли в разгар лета, в большом бальном зале Орисона — том пустом зале, о котором забыли на долгие годы, пока Мастера не приспособили его под склад во время марша в Эсмерель.

Словно жалея об упущенных в безрадостных трудах годах, король Джойс украсил бальный зал с невероятной пышностью: стены были увешаны флагами и гобеленами; толстые ковры устилали полы; огни в медных печках придавали воздуху золотистый оттенок; белое пламя в огромных очагах изгнало из камня застарелый холод; музыканты на балконах играли до тех пор, пока каждый уголок бального зала, казалось, не начал петь и веселиться.

Все это организовала леди Торрент. По—прежнему стеснительная — опасности и лишения, которые ей пришлось пережить, когда она спасала мать, ничуть не изменили ее, — она нашла в себе унаследованные от матери твердость и талант собрать людей и все необходимое в нужное время в нужном месте. Как и ее сестра Мисте, она быстро подружилась с Теризой, и они провели множество часов, обсуждая свадьбу, наперекор торопливости Джерадина, к его вящей радости и удовольствию.

Тем не менее, Териза была озадачена своим новым положением; она не знала, как относиться к тому, что король Джойс объявил ее наследницей престола. Ее таланты, заявил он, как раз те, в каких больше всего будет нуждаться Мордант после его смерти. Она прилюдно отказалась, утверждая, что желает, чтобы он жил всегда. Но втайне у нее появилась масса идей, как следует управлять Орисоном и Мордантом.

Однако гораздо более впечатляющим, чем украшения, музыка и празднество, которое организовала Торрент, был список гостей, прибывших на свадьбу.

Возглавляли его, конечно, король Джойс и королева Мадин. Время от времени они пожимали друг другу руки, а королева смотрела на Теризу и Джерадина так, словно вступали в брак ее собственные дети. По слухам, их воссоединение сопровождалось бурными сценами еще долго после ее возвращения в Орисон. Поговаривали, что королева была в ярости от того, как он к ней отнесся, из—за отказа разделить с ней свои тайны, посвятить ее в свои планы; все его протесты и попытки объясниться лишь распаляли ее гнев. Но известно об этом лишь по слухам. Правда же заключалась в том, что время от времени король появлялся из своих покоев с таким видом, словно предпочитал такой мирной жизни любую войну.

Тем не менее, к свадьбе они закончили спорить, разрешили все противоречия и снова начали наслаждаться обществом друг друга. Вероятно, король последовал ее совету, выбрав Торрент наследницей. Со своих высоких тронов в конце бального зала они удовлетворенно улыбались собравшимся и друг другу, словно были довольны, как никогда. Первым среди гостей — не по рангу, а по важности — был принц Краген, Высший Регент Кадуола, и его супруга, леди Элега. Их брак послужил основой, на которой король Джойс и монарх Аленда строили новый союз, укрепляя мир. Желая предотвратить попытку восстановления тирании в Кадуоле, желая связать все три королевства узами власти и семейственности и общими интересами, сын монарха и дочь короля заняли и прежний престол Фесттена в Скарабе.

Идея принадлежала Джойсу, но Маргонал быстро согласился. Он уже начал понимать ход мыслей своего старого врага. И его собственные соображения были не хуже…

Слепой, слабый, усталый, не желая переживать все тяготы второго путешествия в Орисон, монарх Аленда вместо себя послал на бракосочетание своего нового Претендента; человека, который по званию занимал более высокое положение, чем все прочие в Орисоне, за исключением короля Джойса и королевы Мадин, потому что он был представителем Маргонала и его возможным наследником.

Новым алендским Претендентом был Найл.

Появившись на церемонии, он все еще выглядел ошеломленным и несколько сбитым с толку тем, как сложились обстоятельства. Но когда Краген стал Высшим Регентом в Кармаге, Маргоналу понадобился новый Претендент, и монарх Аленда почувствовал в Найле человека с недавно пробудившимся, но удивительным чутьем на опасность. Осторожность, объявил монарх, — основополагающий инструмент для всякого, кто хочет править Скарабом и Вассалами Аленда. Краген выказал чрезмерную любовь к риску, и Маргонал хотел заменить его кем—то, у кого нет подобного недостатка.

Найл поначалу отказывался от такой чести — или такого бремени. Он утверждал, что не заслуживает ее, недостоин. Но потом король распорядился, и ему пришлось согласиться.

В донесениях, приходивших к королю Джойсу, сообщалось, что Найл доказал: несмотря на сомнения в себе, он именно тот Претендент, какого хотел видеть Маргонал.

За алендским Претендентом и Высшим Регентом с супругой стоял новый Смотритель Дарсинт и его юная жена леди Мисте.