Когда изображение начало появляться в зеркале, Мастер Барсонаж прохрипел:

— Свет. Свет.

Руки Джерадина замерли у рамы. Его тело оцепенело, словно весь воздух, вся кровь была из него выпущена. Ступени тускло светились, а все остальное тонуло в непроницаемом мраке.

Здесь не было света. Не горели ни лампы, ни фонари, ни факелы, ни свечи.

Воплотимое существовало; но без света ничего было не увидеть.

Ответа на такую защиту у Джерадина не было. Любая попытка спасти Теризу была заранее обречена на провал. Он не мог помочь ей, если не мог найти ее — а как он ее найдет, если не видит?

— Может быть… — Воздух, казалось, загустел в его легких; он почувствовал, что задыхается. — Может быть, ниже есть свет. Может быть, темно лишь у лестницы.

Но Мастер Барсонаж положил руку ему на плечо. — Джерадин, — прошипел он, словно бывший пригодник находился где—то далеко, затерянный в отчаянии, почти недостижимый. — Как ты найдешь ее? Если здесь и есть свет, как ты его отыщешь? Ты не можешь сфокусировать зеркало, когда ничего не видишь. Ты можешь оказаться в фундаменте дома, где никогда не бывает света.

— Я попытаюсь. — Джерадин задыхался. Рука магистра на плече сдавливала его. — Разве вы не понимаете? Я должен найти ее.

— Нет! — настаивал Мастер Барсонаж. Страстность Джерадина действовала на него, словно красная тряпка на быка. — Невозможно фокусировать зеркало, если ничего не видишь!

Верно. Конечно. Любой олух знал это. Даже неудачник—пригодник, который ничего в своей жизни не сделал правильно, должен был это осознать. Темнота делала слепыми все зеркала. Зеркала и Воплотителей.

Каким—то образом Джерадину удалось вывернуться из—под тяжкой руки Барсонажа. Глядя на изображение в зеркале, погруженное в непроницаемую тьму, он хрипло сказал:

— Тогда я отправлюсь туда сам.

С застывшим лицом и без всякой надежды в сердце он мысленно приготовился к воплощению и встал в фокусе зеркала.

Мастер Барсонаж рванул его назад так резко, что Джерадин отлетел к столу.

Прежде чем он успел встать, чтобы начать все проклинать или драться, Знаток Хэвелок сел ему на грудь и сдавил горло.

— А ну слушай, — прорычал Знаток в дикой ярости. — Я долго тебя не удержу. — Его глаза вращались, словно он грозил забиться в припадке. — Ты можешь заставить нас отпустить тебя туда. Просто потребовать. Мы подчинимся. Но не сможем вернуть тебя обратно. Джерадин дергался под Хэвелоком, пытаясь сбросить с себя Знатока. Тот обхватил его ногами с обеих сторон, обеими руками вцепился в куртку Джерадина, прижался к нему.

— Слушай меня, дубина! Твои силы позволяют менять изображение! Когда ты воплотишь себя там, зеркало восстановит свое первоначальное изображение, и ты будешь отрезан! Ты и леди Териза! Вы об а погибнете!

Это было чересчур. Джерадин оттолкнул Знатока в сторону, вскочил на ноги и что было силы толкнул Мастера Барсонажа в грудь. Удар заставил массивного Воплотителя отступить на шаг. Затем он уставился на зеркало и завопил:

— Эремис! Не прикасайся к ней!

Эремис прикоснулся к ней. Вне всяких сомнений прикоснулся.

Она никогда не могла сопротивляться ему до конца. Никогда не могла полностью сосредоточиться. Когда он схватил ее в зале аудиенций, когда угрожал Джерадину, пока сражался с Тором, она пыталась что—то сделать, но не знала как — что—то, о чем она никогда не слышала раньше; обезумев от ярости и отчаяния, она пыталась добраться до зеркала, которое доставило ее сюда, и изменить его.

Она прекрасно понимала, что это невозможно. Она была не с той стороны зеркала, со стороны изображения, а не со стороны Воплотителя. Но это знание ничего не давало ей. Если бы она почувствовала, что происходит воплощение, это дало бы ей… что? цепь, канал?.. Но не было никаких других возможностей сражаться. Сила желания ее была огромной; ее не волновало, что эта суета скорее всего безумие. Странный огромный талант оказался ее единственным оружием. Если бы она могла померкнуть и раствориться, зайти достаточно далеко, чтобы добраться до зеркала…

Но руки Эремиса лишили ее этой возможности. Они заставляли Теризу прижиматься к нему, так что ее едва не стошнило.

Сначала он крепко стискивал ее. Он волочил ее к точке воплощения так, словно это была стена, о которую он собирался переломать ей кости. И не отпускал.

Затем накатил бесконечный миг воплощения, вечная бесконечность.

Затем появился совершенно другой свет.

Он был оранжевым и горячим, частично от печи, частично от факелов — дымный, пахнущий гарью. Здесь был еще кто—то, кого она раньше не видела. Эремис протащил ее мимо него. Гилбур и Гарт появились вслед за ней, ослепленные, как и все прочие.

Мастер Эремис закричал:

— Свет! Гасите свет!

Прежде чем ее глаза привыкли к свету и она успела хоть что—то рассмотреть, факелы засунули в бочки с песком; дверца печи со щелчком закрылась. Темнота объяла Теризу, словно волна жара.

— Что пошло не так? — спросил кто—то скрипуче.

— Джерадин, — рявкнул Мастер Эремис. — Он жив. Нельзя позволить ему увидеть это место.

— Я пытался убить его, — проворчал Гилбур. — Ударил его изо всех сил. Но щенок оказался крепче, чем я думал.

— Она не должна видеть все это, — продолжал Эремис. — Она — его создание. Кто знает, какие связи существуют между ними? Может быть, они могут мысленно передавать изображения!

Первый голос, человек, которого Териза не знала, издал презрительный звук.

— Тогда хорошо, что мы предусмотрели такую возможность. Будь мы в комнате воплощений… — Через мгновение он добавил: — Интересно узнать, что он будет делать, когда придет в себя.

— Если не сможет найти нас, — пробормотал Мастер Гилбур.

— В темноте? — рассмеялся Мастер Эремис. — Можешь не бояться. — Голос Мастера звучал возбужденно, почти довольно. Его хватка изменилась; одной рукой он удерживал руки Теризы за спиной. — Сейчас она моя — а они наши. Неважно, что живы Джерадин и Краген. Они только добавят перца в кровь. Они будут делать то, что мы захотим.

— А Джойс? — спросил скрипучий голос.

— Ты видел, — прохрипел Гилбур. — Он сбежал, едва только мы появились. Небось, он прячется в какой—нибудь дыре, надеется, безумец Хэвелок спасет его. Смех Эремиса позволял предположить, что он сомневается в выводах Гилбура. Но он не стал спорить. Вместо этого он сказал:

— Снова зажечь свет можно будет, когда дверь закроется.

Сильно, безжалостно, он стал толкать Теризу перед собой в темноту.

Все это время она старалась сосредоточиться, пыталась не потерять сознание.

Сейчас, конечно, она не могла оказаться рядом с зеркалом, которое использовал Мастер Эремис; она отчаянно пыталась найти хранилище зеркал Знатока Хэвелока, хотя бы почувствовать их, чтобы осуществить воплощение на расстоянии. Она чувствовала воплощения, когда те происходили. Она чувствовала, когда открывался проход между двумя точками. Это должно что—то означать. Должна быть какая—то возможность использовать это. Но хватка Эремиса исключала это.

Он держал Теризу слишком грубо, так что больно было рукам, и все толкал ее вперед, в беспросветную тьму. Сквозь дверной проем, по неосвещенному коридору, сквозь новую дверь; подсознательный страх оттого, что они куда—то бегут, не давал ей сосредоточиться. То, как он прищелкивал языком, наполняло ее яростью и отчаянием.

Я не буду твоей. Никогда. Я найду способ убить тебя. Неважно, что при этом случится. Клянусь.

Невозможно потерять сознание, когда тебя так переполняет ярость. И тут он изменил хватку.

За вторым дверным проемом на грубом полу он внезапно толкнул ее. Териза не смогла удержать равновесие, потому что он не отпускал ее руки, и неудачно приземлилась на подушку. Кровать. Он грубо повернул ее, так что она опрокинулась на спину. Ее руки он сжимал над головой одной рукой. Затем возле ее левой руки щелкнуло что—то железное; она услышал щелчок, слабый звон цепи. Несмотря на оковы, Мастер продолжал держать ее руки.