Они не знали о судьбе лорда. Когда он отсылал их, у него было несколько сот человек, и они продолжали сражаться. Но он уже понимал, что проиграл. И послал двух солдат предупредить короля Джойса.

Они были тяжело ранены и измучены дорогой; но принц Краген восстановил их историю по кускам их бреда. Случилось так, что верховный король Фесттен внезапно изменил тактику. Он остановил свой неожиданный марш вглубь провинции Тор и на время прекратил наносить удары по Пердону. Вместо этого он расположил свою огромную армию лагерем, словно уже достиг своей цели, словно единственным его желанием было захватить территорию, которую он сейчас занял — относительно малонаселенную область холмов и небольших речек на полпути к Маршальту и к Орисону.

Затем, пока Пердон пытался догадаться, что делает Фесттен, верховный король выслал почти пять тысяч человек, чтобы окружить лорда и загнать в ловушку. В конце концов только местность позволила этим двум раненым скрыться. Они прятались на поросшей лесом равнине, пока темнота не позволила им поковылять на север.

Как давно это произошло? Принц Краген хотел бы знать. Как далеко отсюда? По сути, он хотел знать все это так отчаянно, что был не прочь применить к раненым более жесткие формы допроса. Но было ясно, что люди Пердона уже измучились до такой степени, что не могли мыслить и говорить связно. Принц Краген оставил их, так и не узнав, когда они покинули своего лорда и где Фесттен.

Он приказал штурмовать ворота Орисона ночью, несмотря на потери, как он знал, неминуемые. Он боялся; он чувствовал, как злой рок подкрадывается в темноте. Враг, который мог привести по меньшей мере двадцать тысяч человек и оставить их неизвестно где — в данном случае где—то в провинции Тор — по странной причине, чтобы всего лишь стать там лагерем, был способен на все.

В ночные часы во тьме принц Краген прислушивался к глухим ударам тарана, мерно бьющего в ворота, к крикам защитников и крикам своих солдат — вслушивался и стискивал зубы, чтобы приглушить ярость, вызванную войной, которую он не мог ни выиграть, ни понять.

Смотритель Леббик, похоже, был в совершенно ином настроении. Если он чувствовал ярость, то не показывал ее. Из бойниц над воротами он смотрел, как работает массивный алендский таран. На лице Смотрителя застыло странное выражение, словно что—то внутри его оборвалось; но он даже не повысил голоса, чтобы выругаться. Он даже не улыбался. По какой—то неясной причине он пробормотал непонятные слова (окружающим его стражникам послышалось «глупая женщина»). Затем приказал нести веревки и готовить людей к битве за ворота.

Но сам не остался наблюдать за битвой. Несколько его капитанов знали, как поступать в подобных случаях. И удалившись, словно тень человека, которым когда—то был, он вернулся, чтобы провести большую часть ночи, пьянствуя с Артагелем.

К несчастью, эль — даже в таких количествах — не мог потушить сухой жар в мозгу. Смотрителя снедали дурные предчувствия; его мозг пожирали воображаемые несчастья. Поэтому проснувшись на следующее утро и обнаружив, что произошло нечто хорошее, он тупо удивился.

Шел дождь.

Проливной дождь, который ослепил замок и превратил грязь на площади в непроходимое болото; такой, какой в местах, где вырос Леббик, люди называли «размывателем оврагов». Долгая отсрочка закончилась; Мордант давно ждал такого весеннего дождя.

Естественно, защищать Орисон стало невозможно. Стражники над воротами ничего не увидят, даже если вся армия Аленда выстроится у них под самым носом. Но, с другой стороны, невозможно стало и нападать. Алендцы не могли найти ни клочка сухой почвы. Они могли толкать свои тараны, пока у них не разорвутся сердца, но нанести сильный удар не могли. Ворота в такой дождь будут вечно стоять под ударами тарана. Прочие осадные машины были столь же бесполезны.

Дождь не порадовал Смотрителя Леббика. В его теперешнем состоянии ничто уже не могло поднять ему настроение. Но он дал ему время отдышаться и вдоволь времени, чтобы покрепче взять себя в руки.

Дождь помог Теризе и Джерадину.

Это изумило ее. Она так промокла и промерзла, что чувствовала — силы ее на исходе, хотя день только начался. Но скоро она поняла: вероятность того, что их с Джерадином заметят в таком ливне, очень мала. Если бы она отпустила его дальше чем на десять футов, то и сама не смогла бы отыскать его.

Сейчас самое сложное заключалось не в том, чтобы их не остановили. А в том, чтобы знать, куда они движутся.

— Откуда ты знаешь, что мы не заблудились? — крикнула она в пелену дождя.

— Дождь! — Несмотря на потоки, текущие по его лицу, Джерадин улыбался. — В это время года он всегда приходит с запада! Мы направляемся на юг, и все, что нам нужно, это держаться под прямым углом к ветру!

Это произвело бы на нее впечатление, если бы ее телесная оболочка не страдала так отчаянно. Тем не менее, они продвигались вперед, подбадривая друг друга. До поры враги были ослеплены. Дождь мог помешать Торрент следовать за матерью; но Териза слишком промокла и продрогла, чтобы думать о том, на что она не могла повлиять. Она сосредоточила все мысли на Джерадине и движении. Наконец за час или два до заката гроза прекратилась, и у них появилась возможность выяснить, куда они заехали.

— Завтра. — В голосе Джерадина слышалось облегчение; никогда еще он не выглядел таким утомленным. — Мы будем в Демесне завтра утром. Завтра вечером или ночью мы достигнем Орисона.

Чтобы сказать хоть что—нибудь, Териза пробормотала: — Если принц Краген не даст нам переодеться в сухое, клянусь, я плюну ему в лицо.

Джерадин кивнул. — Только не пинай его. Я слышал, принцы страшно обижаются, если их пинают.

— Меня это не волнует, — ответила она. — Я сидела на лошади ужасно долго, даже не помню сколько, и все тело у меня болит. Я буду пинать любого, кого захочу.

И снова он кивнул.

— Делай что хочешь. — Он явно думал о другом. — Мы насобирали за это время много вопросов. Завтра начнем получать на них ответы. А ты… можешь пинать первого встречного.

Териза не удостоила его ответом. В данный момент ей хотелось одного: оказаться в теплом и сухом месте.

Обитатели Орисона вели себя совсем иначе; они молились, чтобы дождь не переставал.

К несчастью, их молитвы не были услышаны. На следующее утро земля просохла настолько, что принц Краген возобновил атаки.

Грязь по—прежнему была непролазной; Орисон окружало море этой жижи. Но за десятилетия или века полотно дороги утоптали, и алендцы использовали эту более—менее устойчивую часть почвы, чтобы пустить в дело таран.

Загораживаясь щитами, около тысячи человек собрались у ворот, обороняя таран, который бил в ворота. Каждый удар отдавался в камне от вершин башен до дна подземелий.

В ответ стражники Смотрителя Леббика использовали метательные устройства, достаточно мощные, чтобы пробивать железо и разломить дерево. Выпускаемые ими снаряды почти без труда прошивали щиты, превращая укрывающихся за ними в трупы. Но у Леббика было мало этих подобий арбалетов. Поэтому укрытия вокруг тарана его людям приходилось обстреливать обычными стрелами с металлическими наконечниками.

Медленно, неотвратимо, удар за ударом, ворота начали поддаваться.

Дерево начало проминаться и лопаться, железные полосы — гнуться; из камней, держащих ворота в стенах, посыпалась известка; болты начали расшатываться.

— Завтра, — пробормотал Леббик, осматривая бревна глазами эксперта. — Эти дерьмоеды будут здесь завтра. Ровно столько нам и осталось жить. Он не выглядел расстроенным. Он даже не гневался.

Выполняя свои обязанности, он послал рапорт королю Джойсу. И по возможности уменьшил стражу. Всех, кого можно было снять с поста, отправил по домам, провести побольше времени с семьей и друзьями. Его жена была бы довольна. Артагель насмешливо сказал: