Далее Онегин размышляет:

……………… в это дело

Вмешался старый дуэлист;

Он зол, он сплетник, он речист…

По поводу вопроса Зарецкого, кто будет у Онегина секундантом, Пушкин говорит про Зарецкого:

В этой характеристике многие, даже мелкие черты взяты из жизни Федора Толстого: «Некогда буян, картежной шайки атаман, глава повес, трибун трактирный, теперь же — отец семейства холостой, надежный друг, помещик мирный, и даже честный человек., старый дуэлист… Он был не глуп… он зол, он сплетник, он речист», — все это говорится как будто про Толстого. Только он не был в плену у французов, как Зарецкий. Стих «Отец семейства холостой» намекает на его связь с цыганкой, стих «И даже честный, человек» — на его нечестную игру в молодости. Этим стихом Пушкин преподнес Толстому золоченую пилюлю. Если теперь Зарецкий «даже честный человек», то этим подразумевается, что раньше он был не честен. Лернер обращает внимание на то, что «Зарецкий губу закусил», когда Онегин рекомендовал ему своего слугу и секунданта М. Гильо. «Хоть человек он неизвестный, но уж конечно малый честный». Прочтя это, Толстой также, вероятно, губу закусил, замечает Лернер.

Как бы то ни было, появление в печати 6-й песни Онегина не привело к новой ссоре Пушкина с Толстым. Видно, Толстой губу закусил, а Пушкин был удовлетворен тем, что полностью отплатил ему за его сплетни.

Рассказ Пушкина «Выстрел» еще раз напоминает Толстого-Американца. В Зарецком изображен, так сказать, — житейский Толстой, в «Выстреле», в лице Сильвио, его несколько стилизованный образ, окрашенный некоторым демонизмом.

Ссора офицеров за карточным столом в «Выстреле» напоминает ссору Толстого с Нарышкиным, а история Сильвио с грфом В., особенно отсрочка выстрела Сильвио, напоминает ссору Пушкина с Толстым. Предстоявшая Дуэль с Толстым тяготела над Пушкиным несколько лот так же, как выстрел Сильвио тяготел над его противником. За это время Пушкину, конечно, приходили в голову мысли о браке, а в связи с этими мыслями он не мог не думать о том, что в ближайшем будущем ему предстоит неминуемая и опасная дуэль.

В мае 1830 года, когда Н. Н. Гончарова согласилась быть его женой, Пушкин уже помирился с Толстым. Как известно, свадьба Пушкина была отложена, и он в сентябре того же года жил в Болдине и писал повести Белкина. Тогда, думается мне, он мог спросить себя: если бы теперь предо мною стояла перспектива быть убитым вскоре после свадьбы или даже до нее, как бы я себя чувствовал и как бы повел себя? И тогда он свои воспоминания и переживания переработал в живой рассказ. Так, мне кажется, в «Выстреле» отразилась ссора Пушкина с Федором Толстым.

------

Лев Толстой воспользовался рассказами об Американце Толстом для создания двух героев своих произведений: старого гусара — графа Турбина в «Двух гусарах» и отчасти Долохова в «Войне и мире». Это не значит, что старый гусар или Долохов — портреты Американца Толстого. Л. Н. говорил, что он не был бы художником, если бы только описывал живых людей. Но у него было обыкновение при описании своих героев воображать себе наружность того или другого живого человека и представлять себе, что бы делал этот человек при известных обстоятельствах, Нередко также он брал для характеристики своих героев происшествия, случившиеся в действительности.

В «Двух гусарах» некий кавалерист так отзывается о графе Турбине:

«— Уж я тебе говорю, это тот самый дуэлист-гусар, ну, Турбин известный. <…> Да ведь надо знать, кто это? Мигунову кто увез? Он. Саблина он убил, Матнева он из окошка за ноги спустил, князя Нестерева обыграл на триста тысяч. Ведь это какая отчаянная башка, надо знать! Картежник, дуэлист, соблазнитель; но — гусар душа, уже истинно душа!»

Разве в этом отзыве не слышится Американец Толстой? В том же духе все поступки графа Турбина: побои, нанесенные им своему слуге Сашке, вымораживание станционного смотрителя, роман Турбина с вдовушкой, отнятие выигрыша у шулера для того, чтобы выручить проигравшего казенные деньги корнета, кутеж с цыганами и т. д. При этом все его возмутительные проделки скрашиваются его необыкновенной привлекательностью, каким-то наивным и непосредственным эгоизмом и его гипнотической способностью заставлять людей любоваться им, даже любить его. Таков же был в молодости Федор Толстой, и близкое родство его с графом Турбиным чувствуется в продолжение всего рассказа.

Если графа Турбина можно по сходству с Федором Толстым назвать его родным братом, то Долохова в «Войне и мире» можно назвать его двоюродным братом. В Долохове вместе с большим сходством есть такие черты, которых, по-видимому, в Американце не было. Лев Толстой, создавая образ Долохова, вероятно, воспользовался, кроме Американца Толстого, еще другими людьми того же пошиба. Таковым был, например, некий Руфим Иванович Дорохов, сын известного генерала 12-го года. Этот Дорохов был несколько раз разжалован за дуэли и буйный нрав, так что почти всю свою службу провел рядовым. Он же обыграл Пушкина на его обратном пути из Эрзерума. Он был убит в 1852 году при реке Гойте.

Долохов так же, как и Федор Толстой, — кутила, добрый товарищ, дуэлист, безумно храбр, дважды разжалован, недобросовестно играет, ходил лазутчиком в цепь к французам и т. д. — но Долохов не Федор Толстой. Он иначе порочен, чем-Американец. Он действует не только импульсивно, но и с расчетом, он нагл, он холоден и он жесток по природе. «Его взгляд вспыхивал жестоким блеском» в те минуты, когда он наверняка обыгрывал Николая Ростова, стрелял в Пьера Безухова или расстреливал пленных французов. Едва ли такова была жестокость Федора Толстого. Толстой не был жесток con аmоге; его жестокость проявлялась лишь под влиянием страсти или гнева, и у него бывали порывы великодушия, чего мы не находим у Долохова.

------

У Тургенева есть два рассказа: «Бретер» и «Три портрета», в которых действующие лица сродни Американцу Трлстому. Это Лучков в «Бретере» и Василий Лучинов в «Трех портретах», оба типы не привлекательные. Но едва ли Тургенев взял образцы своих рассказов из жизни Федора Толстого. По крайней мере, в известных мне источниках о жизни Толстого нет указаний на события, подобные описанным Тургеневым.

По свидетельству своей дочери Прасковьи Федоровны, Федор Иванович умер 24 октября 1846 года шестидесяти четырех лет, в присутствии ее, его жены и любимого им семейства Прасковьи Васильевны Толстой, рожденной Барыковой. Семья Прасковьи Васильевны, вдовы Андрея Андреевича Толстого, дяди Федора Ивановича, состояла из ее самой, сына и трех дочерей. Одна из ее дочерей, Александра Андреевна, была впоследствии в дружеских отношениях с Л. Толстым, о чем свидетельствует обширная переписка между ними. Могила Федора Ивановича — на Ваганьковом кладбище.

Когда в «Русском архиве» появились рассказы Новосильцевой об Американце Толстом, Прасковья Федоровна Перфильева написала опровержение некоторых из них. Так, она опровергала рассказ Новосильцевой о том, что ее отец и Нащокин обменялись кольцами в знак вечного союза, с которыми будто бы были похоронены, что они дали слово друг другу в том, что тот из них, кто первый почувствует приближение смерти, вызовет другого, что Толстой вызвал Нащокина и что Нащокин приехал и не отходил от умирающего.

«Нащокина при этом не было, — пишет Прасковья Федоровна, — и никто из семейных не находил нужным известить его о близкой кончине графа. Никакими кольцами Нащокин с отцом не менялись. Но у отца было особого фасона финальное кольцо, по образцу которого Петр Александрович когда-то заказал такое же для себя. Отец похоронен без кольца».