Если не считать происшествия с Полом, уик-энд прошел прекрасно. Мы отдохнули, загорели и в отличном настроении возвратились в Лос-Анджелес.

А тремя днями позже закончились съемки фильма Льюиса, вестерна, на который возлагали немало надежд, и Билл Макклей, режиссер, пригласил массу народа на коктейль, прямо на съемочной площадке, чтобы отпраздновать завершение работы. Все происходило в фальшивой деревне, среди хрупких деревянных фасадов, где Льюис слонялся все лето. Я приехала около шести, чуть раньше назначенного времени, и нашла Билла в фальшивом салуне, расположенном на фальшивой главной улице. Я поняла, что он в плохом настроении, помятый и грубый, как обычно. Чуть дальше по улице его съемочная группа была занята подготовкой следующей сцены, а он, с остановившимся взглядом, сидел за столом. В последнее время он сильно пил, поэтому ему давали ставить только второсортные фильмы, от чего он нервничал и пил еще больше Он глядел, как я поднимаюсь по пыльным ступенькам, ведущим в салун, потом прорычал что-то похожее на смех:

– А, Дороти! Пришла посмотреть на работу своего жиголо? Сегодня его главная сцена. Не волнуйся, он красивый парень. Я думаю, тебе недолго осталось платить за него.

Он был мертвецки пьян, но я, несмотря на благие намерения, не обладаю долготерпением. Я сердечно назвала его грязным мерзавцем. Он пробормотал, что, не будь я женщиной, он бы уже вышвырнул меня вон, после чего я вежливо поблагодарила его за то, что он, хотя и несколько запоздало, вспомнил, кто я.

– Во всяком случае, я хотела бы, чтоб ты знал о нашей помолвке с Полом Бреттом, – колюче добавила я.

– Я знаю. Все говорят, что вы делаете это втроем.

Он разразился хохотом, а я уже собралась бросить что-нибудь его в физиономию, мою сумочку например, когда увидела силуэт в дверном проеме. Это был Льюис. Ко мне тут же вернулось самообладание:

– Билл, милый, извини меня. Знаешь, я обожаю тебя, но мои нервы слегка расшатаны.

Невзирая на свое состояние, он удивился, но продолжил в том же духе:

– Это все твоя иностранная кровь, она тебя далеко заведет. – Он повернулся к Льюису: – Ты-то должен знать, не так ли? – Он дружески ткнул Льюиса в плечо и ушел.

Я нервно рассмеялась:

– Добрый старина Билл. Он не отличается тактичностью, но сердце – чистое золото.

Льюис не ответил. Небритый, в ковбойском костюме, с платком на шее. Мысли его, казалось, витали где-то далеко.

– По крайней мере, – добавила я, – он хороший товарищ. Какую сцену вы собираетесь закончить сегодня?

– Убийство, – спокойно ответил Льюис. – Я убиваю парня, который изнасиловал мою сестру, чистую, невинную девушку. Могу тебя уверить; для этого требуется смелость.

Мы немедленно пошли к съемочной площадке, где шла подготовка к финальной сцене. Льюис минут на десять оставил меня, чтобы привести себя в порядок. Я наблюдала. Хотя техники все прекрасно подготовили, Билл сыпал ругательствами и оскорблениями. И дурак понял бы, что он полностью потерял контроль над собой. Голливуд погубил его, во всяком случае Голливуд и алкоголь. Столы для коктейля стояли рядом с площадкой, и некоторые жаждущие уже допивали первые порции. Всего в этой фальшивой деревне вокруг камеры столпилось человек сто.

– Майлса крупным планом, – кричал Билл, – где он?

Льюис спокойно подошел к нему, с винчестером в руке и с тем отрешенным взглядом, который появлялся у него, когда кто-нибудь или что-нибудь выводило его из себя. Билл наклонился, приник к камере и громко выругался:

– Отвратительно, все отвратительно. Льюис, подними ружье к плечу, к плечу… целься в меня… я хочу видеть выражение ярости, ты понимаешь, ярости. Ради Бога, сбрось этот идиотский вид, ведь ты собираешься убить мерзавца, который изнасиловал твою сестру… Так, хорошо… очень хорошо… ты нажимаешь курок… ты…

Я не видела лица Льюиса – он стоял ко мне спиной. Раздался выстрел, Билл прижал руки к животу. Кровь появилась между пальцами. Билл упал. На мгновение все застыли, потом бросились к нему. Льюис глупо уставился на ружье, Я отвернулась и прислонилась к одной из фальшивых, пахнувших пылью стен: мне стало нехорошо.

Лейтенант Пирсон из полиции являл собой саму вежливость. Не вызывала сомнений и его логика. Кто-то заменил холостые патроны настоящими, очевидно, это было дело рук одного из, быть может, тысячи людей, которые ненавидели Билла Макклея. Но уж точно не Льюис, который едва знал его «И казался достаточно разумным, чтобы не убивать Билла в присутствии сотни людей. Все искренне жалели Льюиса, и его молчание, его мрачность отнесли за счет эмоционального шока: не так уж забавно быть орудием преступления. Мы покинули полицейский участок около десяти вместе-с несколькими свидетелями, и кто-то предложил восполнить то, что мы не выпили. Я отказалась, Льюис тоже. По дороге домой мы не произнесли ни слова. Я настолько вымоталась, что даже не злилась.

– Я все слышал, – объяснил Льюис, стоя перед крыльцом. Я не ответила. Я пожала плечами, приняла три таблетки снотворного и пошла спать.

Лейтенант Пирсон сидел в гостиной и, казалось, скучал. Красивый мужчина, быть может, немного худой, с серыми глазами и пухлым ртом.

– Это только формальность, вы понимаете, но вы действительно ничего больше не знаете об этом юноше?

– Ничего, – ответила я.

– И он живет с вами уже несколько месяцев?

– Ну да, – ответила я. Извиняюще пожимая плечами, добавила: – Вы, должно быть, думаете, что я лишена любопытства?

Его черные брови поднялись, и лицо приняло выражение, которое я часто видела у Пола.

– По меньшей мере.

– Видите ли, – продолжала я, – мне кажется, что мы знаем слишком много о людях, с которыми часто встречаемся, а это неприятно. Мы знаем, с кем они живут и как, с кем спят, кем себя считают. Мне кажется, слишком много. Налет загадочности успокаивает, не так ли? Вы так не думаете?

Его, очевидно, это не успокаивало.

– Это одна точка зрения, – холодно заметил Пирсон. – Точка зрения, которая не способствует моему расследованию. Конечно, я не думаю, что он обстоятельно готовил убийство Макклея. Напротив, кажется, только к нему Макклей относился прилично. Но стрелял-то все-таки он. И представ перед присяжными, он должен выглядеть ангелом, чтобы избежать худшего.

– Вам следовало бы спросить его, – сказала я. – Я знаю, что он родился в Вермонте, и это все. Разбудить его или вы выпьете еще чашечку кофе?

Макклея убили прошлым днем, а в восемь утра лейтенант уже поднял меня с постели. Льюис все еще спал.

– Я бы выпил еще кофе, – ответил Пирсон. – Миссис Сеймур, извинит е меня за столь откровенный вопрос, но… есть ли что-нибудь между вами и Льюисом Майлсом?

– Ничего, – с чистой совестью констатировала я. – Ничего похожего на то, что вы предполагаете. Для меня он ребенок.

Лейтенант посмотрел на меня и улыбнулся:

– Прошло много времени с тех пор, когда я хотел бы поверить женщине.

Польщенная, я рассмеялась. Я, конечно, сожалела, что приходится направлять по ложному пути такого симпатичного представителя закона моей страны, особенно в этой отвратительной истории. И в то же время, сказала я себе, мое чувство гражданского долга проявилось бы не столь сильно, будь он грубияном с толстым пузом и красным носом. Ко всему прочему, действие снотворного еще не кончилось, и меня слегка пошатывало.

– Мальчика ждет блестящая карьера, – предсказал Пирсон. – Он выдающийся актер.

Я застыла над кофейником:

– Откуда вы знаете?

– Нам показывали отрывки прошлой ночью. Вы понимаете, насколько полезно для полицейского иметь фильм об убийстве: не нужны очевидцы.

Мы разговаривали через дверь кухни. При этих сло-вах я глупо захихикала и ошпарила пальцы кипятком.

– Лицо Льюиса дали крупным планом. Должен отметить, я содрогнулся, – продолжал он.

– Я тоже думаю, что он будет великим актером, все так говорят.

Тут я схватила с холодильника бутылку виски и хлебнула прямо из горла. Слезы брызнули из глаз, но руки перестали дрожать, как два листочка на ветру. Я вернулась в гостиную и налила Пирсону кофе.