С этими словами Гэбэ нагнулся над Мультиком и, ловко схватив за шиворот, хотел отобрать ужа, который, устав бороться, безжизненно повис по обе стороны Мультикиной бородатой морды. Но его опередил появившийся на голос начальства Павел. В два прыжка он очутился возле Мультика, осторожно разжал его челюсти, вынул ужа и повесил его себе на шею. Уж снова зашевелился и пытался сползти вниз. Павел, придерживая его рукой, сказал:

— Он цел и невредим. Надо отнести его в безопасное место.

Мультик, повизгивая и поднимаясь на задние лапы, запрыгал вокруг Павла, пытаясь достать ужа.

Павел посмотрел на Володю и покачал головой:

— Говорили мы тебе с Юрой, чтобы не орал. Здесь ведь нет ядовитых змей. А ты всех поднял! — и, придерживая ужа, скрылся в лесу.

Мультик жалобно заскулил, но, увидев мой взгляд, за Павлом не побежал.

Гэбэ ещё раз зевнул, потянулся и, посмотрев на небо, сказал:

— Идите, друзья, досыпать, — и ушёл в свою палатку.

А на Лёву вдруг напал приступ неудержимого веселья. Он, отплясывая босыми ногами по влажной траве и громко хохоча, кричал:

— Валентина Львовна, вы видели? Нет, вы видели, как бедный уж удирал от Володи?! Боялся, наверное, чтобы тот не ужалил его!

Глядя на Лёву, рассмеялась и я. Ко мне присоединился вернувшийся из леса Павел. Из палатки донеслось громкое фырканье Юры.

Володя всё это время стоял у нашего старого дуба и от смущения зачем-то сосредоточенно сдирал с него кору. Но тут он вдруг обозлился.

— Д-дурак! — сказал он, обращаясь к Лёве. — Хотел бы я тебя увидеть на моём месте.

— А ты бы и не увидел! Змея знает, к кому ползти!

Володя не нашёлся, что ответить, и, свирепо посмотрев на Лёву, с досадой плюнул в траву.

Из палатки начальства показалась взлохмаченная голова Ростислава.

— Сейчас половина пятого, — холодно произнёс он. — До подъёма ещё полтора часа. Кому спать не хочется, пусть возьмут лопаты и идут до завтрака на городище…

Через секунду все снова были уже в постелях. Один Мультик остался сидеть у входа в палатку. Он, видимо, надеялся, что уж вернётся.

…Прошло несколько дней напряжённой работы на городище. Солнце после ливня, казалось, стало палить ещё сильнее. К концу двенадцатичасового рабочего дня жара всех выматывала.

Нашли ещё много славянской керамики; уже не только черепки, но и целые наполовину, на три четверти сосуды. Но этого было мало. Нам нужны были более существенные доказательства того, что здесь был город тиверцев. И что в Приднестровье были ещё славянские поселения. Поэтому мы и искали, а затем раскапывали все найденные нами городища, селища и курганы. Алчедарское городище было самым большим, и основные раскопки мы проводили на нём.

Кроме найденной керамики — остатков глиняной посуды, — нам нужно было узнать, какие были у них жилища, хозяйства, что они производили. И пришёл день, когда мы эти доказательства получили.

После обеда я осталась в лагере и, сидя в палатке, делала фотопробы со всех снятых мною плёнок. Пробы я вешала для просушки на верёвке, протянутой между деревьями, прикрепив их защипками для белья. Лёву, дежурившего в этот день, я отпустила на городище. По временам я помешивала гречневую кашу с салом, которую он готовил на ужин. И вдруг он примчался в лагерь до того сияющий, что я сразу догадалась.

— Лёва, нашли что-нибудь?!

Он упал на траву, сделал стойку, вскочил, бросил палку подскочившему Мультику и завопил:

— Ничего не скажу! Бегите скорей на городище! Я остаюсь здесь. Меня давно за вами посылали, но я не мог оторваться!

Я схватила фотоаппарат, закричала Лёве:

— Умоляю, не трогай ничего в палатке, всё перевернёшь! — и убежала на городище.

Мультик с лаем помчался за мной.

Я ещё издали услышала нёсшийся оттуда гул. Говорили все одновременно. У глубокого раскопа с южной стороны столпились все ребята и Александр Степанович. Увидев меня, они хором завопили и кинулись навстречу.

Александр Степанович почему-то поднял меня со словами:

— Утёрли нос всем неверующим! Знай наших! — и осторожно поставил меня на землю.

Ребята взялись за руки и стали плясать вокруг меня с криками:

— Ура! Победа! Урр-ра!!

Мультик с восторгом принялся хватать их за ноги.

— Да что же произошло, скажете вы наконец?! — закричала я, потеряв терпение.

Из раскопа показались голова и плечи Гэбэ. Рукав его серой рубахи лопнул около плеча. Всё лицо было в земле.

— Валентина Львовна, пойдите сюда! — радостно закричал он. — Скорее!

Я подбежала к краю раскопа. В глубине его Ростислав снимал кисточками землю с чего-то, что блестело на дне.

Мультик подбежал и тоже заглянул внутрь раскопа. Комок земли, сдвинутый его лапой, упал прямо на Ростислава. Он поднял голову и завопил тонким голосом:

— Да уберите же вашу подлую собаку, или я убью её!

— Вы не туда смотрите! — волновался Гэбэ, выбираясь из раскопа.

В правой руке он держал серебряное ожерелье. Оно состояло из тоненьких пластинок и колечек, скреплённых между собой прозрачной цепочкой.

— Неужели вы нашли его в земле? — вскричала я, одновременно восхищённая и удивлённая.

— Да, мы нашли это в земле! И не только это! — ответил потный, грязный и сияющий Гэбэ. — Пойдите сюда!

Он подвёл меня к кусту, под которым лежала рубаха Ростислава, и поднял её. На чистом листе кальки, сверкая на солнце, лежали розовые сердоликовые бусы, два бронзовых кольца, ещё ожерелье из чеканных бляшек со звёздчатым узором, поясная серебряная резная пряжка.

Я не верила своим глазам.

— Всё это найдено здесь?! Какая тончайшая работа! А ведь это было сделано не менее десяти веков назад! Поздравляю, поздравляю вас! — всё, что я могла сказать.

— Не вас, а нас всех! Один я бы ничего не сделал, — поправил меня Гэбэ.

— Валентина Львовна! — закричал, поднимаясь из раскопа, Ростислав. — Вы понимаете, что это значит?! — В руке он держал большую серебряную серьгу с подвесками. — Это значит, что здесь жили славяне!!! Славянские женщины того времени носили именно такие украшения из серебра. Скифские бедные вообще не имели украшений, а богатые носили золотые. Серьги у них были в виде конуса, изнутри которого выходил стерженёк и цеплялся на ухо.

— Ура! Качать, качать начальство! — радостно вопили ребята.

Развеселившийся Мультик прыгал вокруг них.

В этот день в лагерь вернулись, когда совсем стало темно.

На следующий день никто не пришёл обедать. Павел три раза прибегал за нами и кричал, что в последний раз дежурит. Но пришли мы, когда солнце уже село.

В этот и последующие дни было найдено ещё много женских украшений: ожерелья из глиняных бус, серебряные гривны, серебряные и бронзовые кольца, серьги, браслеты. Некоторые из них были недоделаны. Отдельно в земле были рассыпаны бусинки, сердоликовые и другие камешки…

Вечерами, сидя у костра и отвечая на наши бесконечные вопросы, Гэбэ и Ростислав высказывали нам свои предположения, что все найденные ювелирные изделия не могли принадлежать одной женщине, тем более что среди них были и одинаковые.

— Такое количество могло находиться только у ювелира. И, видимо, он покинул свою мастерскую, в панике и спешке захватив самое денное, а остальное ему пришлось бросить. Думаем, что наше предположение, что город был покинут жителями в течение нескольких минут, окажется правильным, — говорили они.

Пробежали последние июльские дни. У всех, кроме Мультика, дел было по горло. Надо было отмывать и шифровать всю керамику, то есть писать на внутренней стороне черепков и сосудов номер, а её с каждым днём становилось всё больше. Уже были найдены почти целые кувшины и блюдо. Ко всем найденным украшениям надо было привешивать номерки и записывать их в особый журнал.

Володя понемногу начал осторожно склеивать черепки, восстанавливая из них прежние сосуды. Лёва что было поинтереснее срисовывал в экспедиционный альбом.

В связи с нашими находками у меня тоже стало больше работы. Часто приходилось спорить с Гэбэ по поводу съёмок.