И в этом документе, и в других Гарибальди намекает на антинациональную политику Кавура по отношению к Ницце, отданной Франции. Гарибальди опасался, что и освобожденную Сицилию Кавур использует как разменную монету при переговорах с Неаполитанским королем, стремясь отговорить его от союза с Австрией в предстоящей войне за Венецию[468].
Лозунг «Италия и Виктор-Эммануил» вытекал из политики Партии действия, проводившейся ею еще до начала второй австро-итальянской войны 1859 г. Первым выдвинул этот лозунг бывший глава Венецианской республики Даниэль Манин в 1856 г., когда он вместе с Лафариной создал «Национальное общество». Гарибальди пишет в своих воспоминаниях, что когда ему на Капрере сообщили об этом лозунге Манины, он «уже придерживался таких же политических взглядов»[469].
В письме теоретика и вождя Партии действия Дж. Мадзини к Виктору-Эммануилу также содержался призыв к королю встать во главе национальных сил Италии. Однако не все демократы были согласны с этой политикой. В Партии действия была оппозиция — так называемые «непримиримые республиканцы», которые сопротивлялись проведению нового курса, отвечавшего национальным интересам страны в создавшихся условиях.
Гарибальди оказался более дальновидным, чем многие другие руководители демократических сил. Проводя поход «Тысячи» под лозунгом «Италия и Виктор-Эммануил», он тем самым придал официальный характер экспедиции. Как бы Кавур ни отмежевывался от экспедиции, поспешно заявляя всем дипломатам о своей непричастности к ней, как бы он ни бранил Гарибальди в письмах к своим друзьям — этот лозунг, пусть временно, связал ему руки. Этим лозунгом Гарибальди сплачивал вокруг знамени объединения Италии все национальные силы. Как и многие другие республиканцы, он считал, что Пьемонт в то время являлся основной военной силой Италии, без которой невозможно вести освободительную войну. Выдвигая этот лозунг, Гарибальди полагал, что Виктор-Эммануил со своим войском присоединится к начатой борьбе за освобождение Южной Италии и Папской области и тем самым вопрос об объединении страны будет решен. «С гордостью могу сказать, — писал Гарибальди по поводу этого лозунга, — что я был и являюсь республиканцем…, и когда представилась возможность объединить полуостров — потребность первая и главная — при помощи комбинации, „Виктор-Эммануил и Италия“, я к ней полностью присоединился»[470].
Своей дальнейшей деятельностью Гарибальди доказал, что выдвигая лозунг «Италия и Виктор-Эммануил» по тактическим соображениям, он отнюдь не отказался от своих республиканских убеждений и до конца своей жизни остался горячим приверженцем демократии и противником монархии.
5 мая все приготовления были завершены. Теперь отправка экспедиции ни для кого уже не была секретом. Казалось, что об этом знала вся Генуя, народ которой вышел на улицы. Один из сподвижников Гарибальди — Джузеппе Банди — пишет в своих мемуарах, что от Генуи до Кварто «тянулась сплошная непрерывная процессия». Здесь были не только родные и близкие смельчаков — женщины, дети, старики — весь город провожал их[471]. В 10 часов вечера волонтеры сели на барки, чтобы с них перейти на пароходы «Пьемонт» и «Ломбардия», за которыми еще раньше направился Нино Биксио с тридцатью моряками. Лишь в три часа ночи пароходы появились в море перед деревней Кварто. Началась посадка людей, погрузка угля, продовольствия и ружей, которая длилась более трех часов. На рассвете 6 мая пароходы отплыли[472].
Экспедиция была плохо вооружена. Отправляясь из Кварто, она располагала лишь 1019 ржавыми ружьями. Но Гарибальди и его соратники были глубоко уверены в высоком патриотизме и беззаветной храбрости волонтеров. Вспоминая о готовности своих сподвижников к решающей битве за объединение Италии, Гарибальди писал, что они «отправились, не спрашивая, много ли тех, с кем нужно сражаться, достаточно ли число славных, хватит ли средств для отчаянной кампании», но «поспешили, невзирая на тяготы и опасности, которыми враги и кажущиеся друзья усеяли путь»[473].
Начиная поход с тысячью бойцами, Гарибальди был уверен, что к этой «Тысяче» «присоединятся миллионы». Эта уверенность объяснялась не только правильным учетом обстановки в Италии, но и осознанием того факта, что в подавляющем большинстве «Тысяча» состояла из представителей народа, из трудящихся, и поэтому неминуемо к ней должны были присоединиться народные массы. В своих воспоминаниях Гарибальди с гордостью писал о социальном составе «Тысячи», подчеркивая, что в ней были широко представлены трудящиеся.
До сих пор в научной литературе ведутся дискуссии и спорят по вопросу об отношении Камилло Кавура к экспедиции «Тысячи». Спорящие стороны иногда выдвигают новые доводы, приводят неизвестные документы. Однако эти документы не могут опровергнуть известные уже факты, установленные при исследовании деятельности Кавура: они лишь дополняют и уточняют наши знания о нем. Весь спор сводится лишь к различной оценке тех или иных фактов. А встречающаяся неправильная оценка политики Кавура является, на наш взгляд, результатом отсутствия объективности или скоропалительности.
Кавур не только пытался заставить Гарибальди отказаться от экспедиции, но и намеревался арестовать его, чтобы сорвать отправку «Тысячи». Гарибальди писал по этому поводу в своих воспоминаниях, что правительство Кавура с самого начала стало окружать волонтеров «сетью проволочек и задержек, которые преследовали экспедицию до последнего мгновения»[474].
Пренебрегая давно опубликованными и широко известными документами, традиционная буржуазно-либеральная историография утверждает, что Кавур не мог не содействовать более или менее тайно экспедиции в Сицилию. Некоторые, более осторожные в своих формулировках, авторы утверждают: да, возможно, что Кавур и не содействовал отправке экспедиции, но заслуга его состоит в том, что он не помешал ей. На самом деле Кавур не помешал отправке «Тысячи» лишь потому, что не был в состоянии сделать это, будучи вынужденным считаться с общественным мнением. Об этом писал сам Кавур, об этом свидетельствуют многие мемуаристы, в том числе и Гарибальди. Вот письмо Кавура от 12 мая 1860 г. послу Пьемонта в Париже К. Нигра: «…Сожалею об экспедиции Гарибальди, и я делаю и буду делать то, что возможно, чтобы она не вызвала новых осложнений. Я не помешал Гарибальди провести в жизнь свой проект, так как для того, чтобы это сделать, пришлось бы применить силу. А ведь правительство не может пренебрегать тем, что попытка остановить Гарибальди вызвала бы огромное недовольство… Желая рассеять интриги оппозиции накануне выборов… я не могу применять насильственные меры, чтобы помешать помощи, предназначенной для Сицилии». Далее Кавур пишет, что он никогда не думал, что Гарибальди «будет столь сумасшедшим», чтобы попытаться вторгнуться в пределы Папского государства (а этого он больше всего боялся, так как неприкосновенность владений папы охранялась Наполеоном III), и сообщает, что, получив известие о высадке небольшого отряда в Таламоне, он приказал адмиралу Персано остановить судна Гарибальди в водах Сардинии и «всюду, где бы они ни находились»[475].
Известно, что после того как папская армия рассеяла отряд Дзамбьанки, высадившийся в Таламоне, остатки его были задержаны пьемонтскими властями, а Дзамбьанки был арестован и длительное время содержался в заключении. Если бы Кавур был более уверен в своих силах, он послал бы вооруженный отряд на виллу Сиинола и волонтеры были бы рассеяны. Но он вынужден был считаться с духом времени, с патриотическим подъемом, который царил по всей Италии в революционный 1860 г.[476] Совершенно правильное объяснение отношения кавуристов к экспедиции «Тысячи» дал сам Гарибальди: «Люди Кавура, — писал он в своих воспоминаниях, — не могли открыто сказать „Не хотим экспедицию в Сицилию“ — общественное мнение народа осудило бы их…»[477] Но, как отмечала туринская газета «Il Diritto», Кавур делал все возможное, чтобы помешать экспедиции Гарибальди: он остановился лишь перед опасностью гражданской войны[478]. «Насильственно удержать Гарибальди было бы опасно», — писал Кавур Риказоли 16 мая 1860 г.