После некоторого колебания Гарибальди согласился принять руководство экспедицией, решив сломить любые преграды. Так был задуман знаменитый поход гарибальдийской «Тысячи» краснорубашечников, сыгравший крупнейшую роль в объединении Италии.

Приготовления к экспедиции начались в конце апреля. Большие затруднения Гарибальди испытал в обеспечении экспедиции оружием и денежными средствами, хотя и то и другое имелось в достаточном количестве в фонде «Миллион ружей», подписку на который Гарибальди организовал еще в 1859 г. Дело в том, что оружие указанного фонда хранилось в Миланском арсенале и, когда помощники Гарибальди прибыли в Милан за оружием, им сообщили приказ Кавура не давать ни одного ружья, несмотря на то, что пьемонтское правительство никакого отношения к этому оружию не имело.

Весть о том, что Гарибальди согласился возглавить экспедицию в Сицилию быстро распространилась среди патриотов Италии. Особо рады этому были демократические деятели, которые начали вербовать волонтеров для отряда. В Геную стали стекаться борцы за свободу почти со всех итальянских государств. Больше всего здесь было патриотов из Ломбардии. Много представителей прибыло из Венеции, Пьемонта, Тосканы, Романьи и других мест. В первые дни мая 1860 г. Генуя являла собой удивительное зрелище. Гостиницы были переполнены приезжими, улицы — многолюдны. Здесь можно было увидеть людей, одетых в разнообразную одежду, и услышать речь почти на всех итальянских диалектах[454].

Еще в дни подготовки к экспедиции Гарибальди заявил, что ему нужно лишь немного, но зато хороших солдат и что он возьмет, приблизительно тысячу человек[455]. Такое ограничение численности экспедиции диктовалось еще и затруднением с вооружением отряда. Но так как в Геную прибыло намного больше добровольцев, чем предполагалось включить в экспедицию, то часть из них Гарибальди был вынужден отправить обратно по домам[456].

Хотя само название экспедиции — «Тысяча» — как будто определяет ее численность, до сих пор число ее участников точно не известно. Обычно в литературе указывается, что в Марсале высадилось 1089 человек, — в соответствии с уточненным списком, опубликованным в «Gazzetta ufficiale» 12 ноября 1878 г. Но и этот список, исправивший ошибки нескольких предыдущих, не точен. В него включены имена некоторых лиц, которые не отправились из Кварто с экспедицией; вместе с тем пропущены имена волонтеров, которые с первого дня были в отряде Гарибальди[457]. Ближе к истине указание, что из Кварто отправились 1170 человек[458].

«Тысячей» отряд стал называться после победы в Палермо. Вначале, в приказах и обращениях к своим сподвижникам, Гарибальди их называл «корпусом альпийских стрелков». Действительно, ядро экспедиции составляли волонтеры из отряда «альпийских стрелков», проявивших себя как храбрые солдаты и самоотверженные патриоты во время ломбардской кампании Гарибальди в 1859 г.

Социальный состав «Тысячи» был разнообразный, но большинство составляли трудящиеся. Почти половину экспедиции составляли пролетарские слои — рабочие, ремесленники, городская беднота; много было студентов, представителей мелкой буржуазии и интеллигенции[459].

В «Тысяче» была всего одна женщина — Розалия Монтмассон, жена Ф. Криспи.

Возрастной состав экспедиции был довольно пестрый, но преобладала молодежь в возрасте 18–25 лет. Много было людей зрелого и пожилого возраста («бородачи» и «усачи»). Среди них были борцы, вспоминавшие старые битвы: защитники Рима и Венеции в 1849 г., участники восстаний в 1831 и, даже, 1820–1821 гг. Здесь были и сподвижники Гарибальди в его битвах в Южной Америке. Самым старым в «Тысяче» был 69-летний генуэзец Томмазо Пароди. В экспедиции участвовали и юноши, не достигшие 18-летнего возраста, и даже одиннадцатилетний ребенок — Джузеппе Маркетти, — которого отец взял с собой, так как его не с кем было оставить дома[460].

В последние дни перед отплытием «Тысячи» Гарибальди написал в Вилле Спинола ряд прокламаций, обращений и писем. В прокламации к неаполитанцам (от 30 апреля) Гарибальди призывал южан последовать примеру сицилийцев и «восстать против наиболее злодейской тирании», чтобы взамен «отвратительного знамени Бурбонов водрузить славное трехцветное знамя — символ независимости и национального объединения, без которого невозможна действительная и долговечная свобода»[461].

Направляясь в Сицилию, Гарибальди думал не только о свободе этого острова: он не забывал и Рим. В прокламации к римлянам от 30 апреля Гарибальди выразил уверенность, что и для них «придет день, когда будет свергнута двойная тирания — иностранца и священника», и подчеркнул, что предпринятый поход является «делом всех итальянцев»[462].

В прокламации «К итальянским солдатам» Гарибальди призывал их «сплотиться вокруг своих офицеров», храбрость которых «может быть ослаблена трусливыми советниками»[463]. В последних словах имеется тонкий намек на трусливую политику Кавура в момент подготовки к экспедиции.

Двух своих сподвижников — Агостино Бертани и Джакомо Медичи, — которые вместе с Нино Биксио сыграли главную роль в подготовке этого изумительного похода, Гарибальди посчитал необходимым оставить в Генуе. Перед отплытием он написал им 5 мая письма. В письме к Бертани Гарибальди просил его собирать, сколько будет возможно, средства для экспедиции и широко пропагандировать необходимость помощи не только сицилийскому восстанию, но везде, где есть враги[464]. В письме к Медичи Гарибальди писал, что лучше, если бы он остался в Генуе и что он должен напрягать свои усилия не только для того, чтобы посылать в Сицилию людей и вооружения, «но делать то же самое в Марке и Умбрии и т. д…, где скоро разразится восстание, которое надо распространить всюду»[465].

5 мая Гарибальди обратился с прокламацией «К итальянцам». Она написана с большой искренностью:

Перед отъездом Гарибальди написал письмо также и Виктору-Эммануилу II. Он писал королю, что тревожный крик, который раздался в Сицилии, дошел до его ушей и взволновал и его сердце, и сердца нескольких сотен его старых товарищей по оружию, поэтому он решил пойти на помощь сицилийцам. Сообщая ему, что экспедиция проводится под лозунгом — «Италия и Виктор-Эммануил», — Гарибальди пишет, что если будет одержана победа, — он «с гордостью украсит корону Его Величества этой новой сверкающей драгоценностью, однако, при одном лишь условии, что Его Величество будет сопротивляться попыткам своих советников передать эту провинцию иностранцу», как «это было сделано» с его родным городом[467].