После разминки и умывания Жогин еще немного постоял на улице и потом уже зашел в дом. Прежде чем надеть китель, он посмотрел в зеркало. Оттуда глядел на него крупный мужчина с богатырскими плечами, короткой крепкой шеей и хорошо развитой грудью. На большом одутловатом лице его резко обозначились две глубокие морщины, идущие от носа книзу, отделяя тяжелые мясистые щеки. Жогин с явным неудовольствием потер морщины пальцами и громко вздохнул:

– Ах, каналья, идет.

– Кто идет? – настороженно спросила Мария Семеновна, подавая на стол завтрак.

– Старость идет. Без всяких командировочных предписаний, не представляясь, ломится во все двери. Нравится тебе или нет – принимай.

– Какое открытие, – засмеялась Мария Семеновна. – Не к тебе первому идет она, не к тебе последнему.

– Да ну ее к дьяволу! Листва – и та опадать не хочет. А я в генералах еще не ходил.

В коридорчике зазвонил телефон. Хозяйка послушала и повернулась к мужу:

– Шофер беспокоится.

Жогин взял у нее трубку, спросил:

– Да? Машину?.. Не надо, пешком пойду.

Мария Семеновна улыбнулась:

– Утренний моцион?

– Точно. Борьба с гипертонией. Тебе тоже на базар советую пешком ходить. Полнеть не будешь.

– А я и так в норме.

Фигура Марии Семеновны еще сохраняла прежнюю стройность и позволяла носить узкие в талии платья.

– Ну где, где полнота? – допрашивала она мужа.

– Если нет, будет скоро, – ответил он.

– Спасибо за комплимент, – запальчиво бросила Мария Семеновна и вышла на кухню.

«Обиделась», – подумал Жогин, усаживаясь к столу.

После завтрака полковник направился в полк, находившийся в километре от жилых офицерских домиков. Перед тем как сойти с крыльца, он достал из-под крыши красноватый тальниковый хлыстик и поиграл им в воздухе.

Полковник любил ходить всюду с хлыстиком. Эта необычная для пехотного офицера привычка осталась у него от многолетней службы в кавалерийских частях, которая началась в конце Гражданской войны, и потому не однажды пришлось ему участвовать в борьбе с басмачами в Средней Азии. За отличие в одной смелой вылазке против банд Ибрагим-бека сам командующий наградил его именным клинком.

До сих пор в памяти Жогина сохранился этот коротенький бой. Ночь. Вражеские дозоры сняты. В горный кишлак неожиданно влетает группа красных конников. Их цель – захватить главарей укрывшейся банды. Еще мгновение – и кишлак вздрогнул от разрывов гранат, озарился пламенем. Два бородатых басмача на взбешенных лошадях с разных сторон бросились на молодого конника. Но Павел не растерялся. Спрыгнув с подбитого коня, выстрелил в одного бородача из карабина, другого наотмашь полоснул саблей и, схватив под уздцы его лошадь, быстро вскочил в седло. Только в конце боя он обнаружил, что верхушка его суконного шлема в двух местах пробита пулями.

После борьбы с басмачами Павел Жогин учился на высших командирских курсах, затем окончил академию и к 1941 году был уже помощником командира отдельного кавалерийского полка. Участвуя в глубоком рейде в тыл гитлеровских войск, подступивших тогда к самой Москве, он попал на вражескую мину. У коня раздробило голову, выворотило внутренности, а хозяин его отделался сравнительно легко: ранением левой ноги пониже колена и глубокой царапиной на правом бедре.

Пролежав полтора месяца в госпитале, Жогин получил назначение командовать отдельным запасным полком, расквартированным в южноуральском городе. Побывавшие здесь люди долго помнили потом крутой характер командира и установленную им жесткую дисциплину. Они называли этот полк «жогинской академией». Даже в других частях можно было услышать: «Раз прошел “жогинскую академию”, значит, соли попробовал».

Служба в тылу сильно тяготила Жогина, привыкшего к горячим боевым делам. Приезжавшим в полк старшим начальникам он не раз говорил: «Ну что вы держите меня тут? Неужели я хуже других? Ведь воевал же и с басмачами и с немцами». Но разговоры не помогали.

Однажды полковник пожаловался на свою судьбу командующему войсками округа. Тот спокойно спросил его: «На фронт, значит, хотите?». И так же спокойно объяснил: «Надо будет, пошлем, а пока занимайтесь тем, что поручено». Промолчал Жогин, но успокоиться не мог, слишком обидно было сидеть, читая фронтовые сводки, когда имена других офицеров уже звучали на всю страну.

Когда кончилась Великая Отечественная война и запасной полк был расформирован, Жогин получил новое назначение – заместителем начальника межокружных офицерских курсов. Скучной показалась ему эта работа: лекции, семинары, зачеты. Сиди и слушай, как отвечают офицеры на вопросы преподавателей. Нет, не привык Жогин к такой обстановке. Ему нужны боевые подразделения. Он командир, а не педагог. Его дело – командовать, решать боевые задачи. И желание полковника вскоре было удовлетворено: ему предложили принять мотострелковый полк.

Несмотря на многие годы, прошедшие после службы в кавалерии, в душе Жогин оставался кавалеристом. Вот и сейчас, бодро шагая по твердо утоптанной дорожке, сжатой с обеих сторон мелкорослым кустарником, он ловко помахивал тальниковым хлыстиком, с удовольствием стегая себя по блестящему голенищу хромового сапога.

Впереди за деревьями слышались громкие отрывистые команды. На плацу первого батальона шли строевые занятия. Едва Жогин прошел заросли, которые отделяли его от марширующих подразделений, как раздалась громкая протяжная команда:

– Смир-р-р-но-о-о!

Подразделения замерли.

Невысокий, подтянутый и очень живой майор Степшин, временно исполняющий обязанности комбата, заторопился навстречу полковнику. Остановившись, он прищелкнул каблуками, резко вскинул руку под козырек и отдал рапорт. Сделал он это с особенной ловкостью и даже с некоторой лихостью. Полковник смотрел на него строгим оценивающим взглядом и, казалось, говорил: «Правильно, хорошо». Потом он вскинул голову и крикнул, чтобы все слышали:

– Здравствуйте, товарищи!

Солдаты ответили дружно, словно одним голосом:

– Здравия желаем, товарищ полковник!..

Не сходя с места, Жогин окинул взглядом ровное поле большого квадратного плаца, местами запорошенного желтыми и красными листьями, поморщился:

– Что это? Почему такой беспорядок?

Майор насторожился, не догадываясь, о чем идет речь.

– Удивляюсь халатности, – повысил голос полковник, указывая хлыстиком на то место, где отделение солдат под звонкую команду сержанта четко отбивало шаг по пестрому настилу. – Вы скоро по персидским коврам ходить начнете. А там цветочки под ноги стелить будете. Нечего сказать, очень красиво.

– Виноват, – вполголоса ответил Степшин, поняв наконец, чем недоволен командир полка. – Сейчас все будет убрано.

Он подозвал командиров рот, приказал им выделить солдат, принести метлы. Когда ротные разошлись выполнять приказание, Жогин посмотрел на взволнованного Степшина и покачал головой, наставительно выговаривая:

– От вас-то, майор, я не ожидал этого.

Он произнес эти слова подчеркнуто. И весь смысл, который был вложен в них, Степшин уловил в ту же минуту. Его энергичное, худощавое лицо загорелось.

– Больше не повторится, товарищ полковник, – сказал он сдержанно.

К исполнению обязанностей комбата Степшин приступил три месяца назад, когда командир первого батальона, получив новое назначение, уехал. Полковник Жогин сказал тогда вполне определенно:

– Что же, будем выдвигать на его место заместителя. Человек он старательный, исполнительный.

На следующий день Степшин заполнил новую анкету, написал подробную биографию. С того момента он почувствовал себя полным хозяином в батальоне. У него не было сомнений в том, что скоро появится приказ, где будет сказано: «Майор Степшин назначается командиром первого батальона». Ведь представление и рекомендация командира полка кое-что значат.

Но вместе с уверенностью в нем росло и другое странное чувство. Ему стало казаться, что при каждом новом замечании в его адрес полковник непременно думает: «А не зря ли я тороплюсь выдвигать Степшина на самостоятельную должность?» И ему хотелось как можно лучше и быстрее выполнить указания командира, чтобы развеять эти сомнения.