- Вы сами виноваты. Пенсия выдаётся только тем, кто вовремя написал заявление. Таков закон. А если заявления нет, то плакали ваши денежки!

Как бедолага возмущался сначала! Как он расстроился потом! Как на него показывали пальцами, как смеялись над ним соседи! Он пил неделю или больше и, набравшись, каждому рассказывал свою душещипательную историю. А на юбилейном - по случаю шестидесятилетия - обеде один остряк-самоучка поднял свой бокал за нашу страну дураков и непуганых идиотов. Но у юбиляра - то ли к этому моменту всё перегорело, то ли он устал от тостов, запивая высказывания предыдущих ораторов - почему-то на адекватный ответ обидчику не хватило сил. Несчастный только махнул рукой и молча выпил.

Не понимаю, до какой степени надо верить в справедливость нашей государственной машины, чтобы позволить над собой сотворить такое! Да, времена меняются, а люди остаются прежними. И угнаться за этими изменениями - ой, как трудно, а порой и совсем невозможно...

Вера Ивановна частенько ходила к своим старинным подругам в гости, помогала тем, кто нуждался. А над одной из них, Вассой Павловной, женщины взяли шефство. Васса, Василиса или Васёна, как звали её хорошие знакомые, не имела детей и была старше своих товарок лет на десять. Война, молодость и неимоверно тяжёлая работа на швейной фабрике сблизили, сдружили женщин на всю оставшуюся жизнь. И были они, как говорится, не разлей вода. Муж у Васёны умер, и осталась она одна в когда-то престижной, а теперь захудалой коммуналке с огромной кухней на три семьи. Деревянный дом с окнами на Волгу подгнивал, разваливался потихоньку, и пришлось некогда красивой и статной женщине, Василисе, на старости лет жить в большой холодной комнате вместе с крысами, клопами и тараканами, бороться с которыми она была уже не в силах. Родственники к ней приходили иногда, но она их даже на порог не пускала:

- Они хотят здесь кого-нибудь прописать, а меня сдать в дом престарелых, - доверительно сообщала Васса Павловна подругам. - Пусть лучше комната останется соседям, у них дети маленькие.

И точно - после её смерти, будто смерч, нагрянула родня покойной. Комнату, правда, присвоить не смогли, больших денег у Васёны не нашли, зато мебель выварили кипятком от паразитов и вывезли всё - до гнилой доски и последнего винтика. Нам - тем, кто жил рядом - тогда всё это казалось дикостью, потому что совести в народе в те времена было неизмеримо больше, нежели теперь. А родственники Вассы Павловны, похоже, размножились, развелись в неимоверных количествах, и сейчас они - хозяева жизни...

Во второй половине девяностых с Васёной случилась беда. Ей много лет выплачивали пенсию за умершего мужа, и вдруг какой-то ревизор определил, что эти выплаты были незаконными. Деньги надо было вернуть государству, и пенсия Вассы уменьшилась настолько, что стало хватать, как говорят, только на хлеб и на воду. Может быть это расстаралась её обиженная родня? Кто знает?

К тому времени Васёна далеко ходить не могла. Пыталась торговать самогоном, но пьяными кампаниями на полянке под окнами дома заинтересовалась милиция, и неудачливую самогонщицу строго-настрого предупредили.

С продуктами было плохо, и продовольственные талоны Вассы Павловны отоваривали подруги или соседи, а раз в месяц женщины собирались вместе, грели на плите воду и прямо посреди комнаты мыли хозяйку в большом корыте. С талонами на водку было труднее. Но сосед, ветеран войны, имевший льготы и право не стоять в очередях, ежемесячно доставлял Васёне огненную жидкость.

Шла горбачёвская перестройка, и привыкший к возлияниям народ сходил с ума от дурацкого, иначе не назовёшь, "сухого закона". Пили всё, что горит, но, в основном, на букву Ш: шпирт, шамогон, шмирновшкую… Всюду валялись пустые флаконы из-под "трояна" - жидкости для мытья окон, хорош также был лосьон огуречный - два в одном, делали настойку из конфет, обходя дефицит сахарного песка, на одном из заводов вымешивали и пили шеллак (тоже на ш) - какую-то техническую жидкость.

Вовсю гремели безалкогольные свадьбы, регулярно собирались общества трезвости, извращенцы, а нашего соседа, убеждённого алкоголика, принудительно заставили лечиться в ЛТП (сокращённо - лечебно-трудовой профилакторий). Пять дней в неделю он там принимал процедуры и перевоспитывался трудом, а на два оставшихся дня его выпускали, и на радостях бедолага надирался дома до поросячьего визга. В понедельник утром, хмурый, вставал пораньше и, не похмеляясь, всухую, шёл лечиться дальше.

Деньги в те времена как-то потеряли свою ценность, и народ исподволь, постепенно заменил их «жидкой валютой», спиртным. Хоть и с боем, но добровольный помощник Васёны добывал для неё заветные бутылки в толпе страждущих перед водочным магазином. Ветеранов тогда уважали, и даже в этих очередях, где люди, порой, теряли человеческий облик, - победителей, воинов ушедшей войны, почти всегда пропускали без очереди. Главное было - протиснуться к прилавку, наглухо вмурованному в пол, и предъявить продавцу талоны, купоны, паспорт с пропиской и пустые водочные бутылки. Если чего-то не хватало, то забывчивому ветерану приходилось искать недостающее, а затем повторно идти на штурм водочного магазина. Но если результат был налицо, то садились они с Васёной за её широкий стол посреди комнаты, и начинались разговоры "за жизнь". Правда, частенько заканчивались они приходом жены ветерана, худой, будто смерть, старухи, которая выгоняла его в толчки, приговаривая:

- Иди домой, срамник! Нечего по чужим бабам шляться! У тебя своя жена есть!

Молодёжь смеялась, потому что зрелище было, действительно, комичное. Но однажды Васса Павловна так хорошо спрятала продуктовые талоны, что нашли их только ненавистные родственники, когда обшаривали комнату после её похорон. Как она расстроилась:

- Всё, смерть моя пришла голодная! - причитала несчастная женщина.

И, действительно, несмотря на уговоры, на помощь подруг и соседей, Васёна не пережила такого горя. Обирать товарок она не хотела, одалживаться – тоже. Поэтому просто слегла в постель и умерла несколько дней спустя. Помощь от горисполкома в виде продовольственного пайка, выписанного по такому экстраординарному случаю, опоздала. Продукты принесли, когда Васса Павловна, обмытая и одетая в последний путь, лежала на столе в своей большой комнате.

4.

После смерти подруги Вера Ивановна очень сильно сдала. Да и то сказать - семьдесят нелёгких лет за плечами… Отметили мы Бабулин юбилей и отвезли её в больницу, оставив мою дорогую тёщу в большой общей палате с двумя рядами стандартных металлических коек. А через несколько дней решил я узнать, как проходит лечение.

В кабинете сидели два доктора - мужчина и женщина. Подойдя к женщине, лечащему врачу, я поинтересовался подробностями: какой поставлен диагноз, какова перспектива, чем можно помочь? Доктор порылась в своих бумагах и, глядя мне прямо в глаза, изрекла нечто необычное, смешное и печальное одновременно:

- Так, ну что же, жить ваша Вера Ивановна будет, но рожать, к сожалению, больше не сможет.

Этот диагноз, пересказанный мною впоследствии много раз друзьям и знакомым, эти слова, над которыми люди смеялись в десятки глоток, в тот момент повергли меня в шок:

- Как рожать? Ей же семьдесят лет!

Врач нахмурилась, сожалея о допущенной оплошности, и ещё раз перелопатив свои бумаги, наконец, выдала новый вердикт:

- Ага, вот. Это не та Вера Ивановна. А у вашей, похоже, рак.

- Рак? А как вы поставили такой диагноз? Какие делали анализы? - спросил я, пытаясь бороться с растерянностью, злостью и раздражением.