— Что ж, жаль: Франция теряет такого слесаря-водопроводчика, а я приобретаю противника, равного мне, — вздохнул кардинал и повторил: — Нет, вы и в самом деле безумец. Лично я ценю вашу смелость. Но миледи… Если бы вы знали, что вас ждет, едва за вами закроется эта дверь…

Он кивнул на дверь кабинета и начал перебирать четки.

Я понял, что аудиенция окончена, и вышел за дверь кабинета.

И тотчас началось. Миледи прямо-таки одним залпом продемонстрировала мне весь свой набор сатанинских приемов.

Уже за дверью меня поджидал бледный молодой человек благородной наружности. В правой руке его сверкала обнаженная шпага.

— Коварный московит! — воскликнул он. — Ты оскорбил прекрасную женщину и сейчас ответишь за это! — И обманутый юноша напал на меня.

Но я не герцог Бекингэмский. Я увернулся, молниеносно достал из чемоданчика инструмент и, когда юноша вновь бросился в атаку, быстренько захватил его шпагу разводным ключом, сделал нарезку и ввинтил сие холодное оружие в деревянную стенку по самую рукоять. Юноша забился, пытаясь вытащить шпагу, а потом затих, видимо, впервые подумал: а так уж ли права миледи?

А я собрал инструмент и последовал дальше к выходу. Не буду подробно описывать то, как из-за тяжелой портьеры на меня навели мушкет и мне пришлось мимоходом вставить в его ствол толстую резиновую прокладку, а затем за моей спиной еще долго слышались недоуменные возгласы стрелка и сухие щелчки курка о кремень. Потом в кардинальском дворе кто-то, спрятавшийся в кроне деревьев, сбросил на мои плечи разъяренного удава, и тот, даже не разобравшись, в чем дело, обвил мою шею могучими кольцами и сразу начал душить.

В этот момент ко мне подошел садовник, поливавший газон, и пожаловался на то, что уличный кран пропускает воду и от этого в шланге слабый напор. Я взглянул на кран одним только глазом и тотчас понял, что вовсе не он виновник утечки, а дырявый шланг и, размотав удава, точно шарф, заменил им негодный шланг. Едва садовник взял змея за шею, как тот открыл пасть и из нее ударила на цветы и траву тугая веселая струя воды. Удав посмотрел на меня, я увидел в потемневших змеиных очах благодарность и понял, что змей испытывал страшную жажду, и что я, может быть, спас его от неминуемой гибели.

Простившись с довольным садовником и блаженствующим удавом, я покинул двор кардинала, и тут миледи нанесла свой последний удар, по сравнению с которым все предыдущие (и то, с чем впоследствии столкнулись мои друзья-мушкетеры) мне кажутся всего лишь детской забавой.

Едва я перешагнул через порог проходной, как под моими ногами задрожала земля и по улице разнеслись истошные крики:

— Землетрясение! Землетрясение!

В окнах домов и на мостовой метались обезумевшие от ужаса люди. И только одна молодая женщина выделялась среди всех своим олимпийским спокойствием. Она стояла на крыше самого высокого особняка, скрестив на груди руки, и, можно сказать, в упор смотрела на меня. Это была миледи.

Она подняла руку, взмахнула белым платочком. И тотчас послышался гром, такой, как его изображают в театре, — и опять задрожала земля.

Я взглянул себе под ноги и увидел всего лишь в одной тысячной миллиметра от себя трещину, в глубине которой полыхала раскаленная магма. В другое время меня нельзя было бы оторвать от этого зрелища. Но трещина продолжала расти, она угрожала людям, живущим на улице, и мне самому, и я, подавив в себе любопытство исследователя, извлек из чемодана свой сварочный аппарат и мгновенно сварил края мостовой, уже начавшей было разваливаться на две половинки. Земля начала вновь остывать в этом месте, как уже было раз, в эпоху ее зарождения.

Увидев, что я цел и невредим, миледи сплюнула от досады. Но мне невольно пришлось отдать должное ловкости, с которой она сумела направить против меня могучие силы стихии.

Миледи тем временем пришла в себя, снова подала знак Природе, и снова раздался гром. Тотчас зашатались дома, заскрипела мостовая, раскалываясь на две части прямо у моих ног. Но, как и в первый раз, я бросился к трещине и мигом заварил ее.

Тогда миледи взмахнула платком в третий раз, и все повторилось сначала. Она подавала знаки, но я каждый раз оказывался ловчее стихии.

Так шаг за шагом я продвигался по улице, сваривая ее и не давая разойтись в разные стороны мостовой, продвигался, пока не дошел до конца ее и не увидел мужчин, рубивших улицу огромным топором.

На мужчинах были ливреи с гербом миледи. А один из них, одетый дворецким, временами важно колотил молотком в жестяной лист, подвешенный к уличному фонарю, будто созывал на обед гостей.

Ливреи самозваных плотников уже потемнели от пота, а сами они устали настолько, что еле стояли на ногах. Заметив меня, наемники бросили топор и разбежались по всему Парижу.

— Эх вы! — крикнула миледи в сердцах и, растоптав свой платок, скрылась на чердаке.

А я покачал головой, подумав, насколько хитро было устроено покушение на этот раз. Теперь миледи могла все свалить на Природу, которая оказалась вовсе ни при чем.

Я хотел было догнать людей миледи, объяснить им, что они не подумали, когда устраивали искусственное землетрясение, что вместе со мной могли пострадать и жители этой улицы. Но тут меня окружили обитатели ближайших домов, и мне пришлось остаться на месте, чтобы скромно выслушать их слова, полные благодарности.

Они продержали меня до тех пор, пока не высказался каждый, и только после этого отпустили домой. А миледи, испытав на мне свое крайнее средство, временно опустила в бессилии руки, и дальнейший мой путь до таверны, где ждали меня верные друзья и недоеденный обед, обошелся без существенных происшествий.

Друзья встретили меня веселыми возгласами и звоном кружек. То, что я вернулся из дворца страшного кардинала свободным и даже невредимым, мушкетеры восприняли как само собой разумеющееся.

После обеда мы перебрались на квартиру д'Артаньяна, которую он снимал, как всем известно, в доме галантерейщика Бонасье. Там я вытащил из кармана горсть пистолей и высыпал на стол. Починка кранов приносила мне довольно сносные заработки, хотя простому народу я все делал бесплатно и брал за работу только со знатных, богатых людей, но и этого мне хватало, чтобы поить и кормить моих вечно нуждающихся друзей. Итак, высыпав под оживленные возгласы деньги на стол, я предложил сходить в ближайшую лавку за дюжиной-другой бутылок бургундского.

— А ну-ка, дружище, сбегай. Да поживей, представь, что за тобой гонится вся рота гвардейцев кардинала! — приказал д'Артаньян своему бывшему слуге Планше, переименованному по моему настоянию в домработницу.

— Ребята, опять вы за свое социальное неравенство, — сказал я с упреком. — Когда же я вас отучу?

Ребята мои — мушкетеры — сконфузились, даже невозмутимый Атос и тот покачал головой, удивленно спрашивая себя: что это мы до сих пор не избавились от таких предрассудков?

— Вот что, бросим жребий. И тот, кому выпадет, сбегает в лавку, несмотря на свое происхождение и даже голубую кровь, — сказал я.

Жребий выпал Портосу. Он быстренько принес в своих лапищах две дюжины славного бургундского, и я рассказал друзьям о своих приключениях.

Отважные мушкетеры отметили овацией мой смелый ответ кардиналу, и только мудрый Атос осуждающе покачал головой.

— Мой друг, — сказал он, когда восторг несколько утих, — мой друг, кардинал все равно не оставит вас в покое. Ваши руки и голова нужны ему для крупной политической игры. Представляете, во всей Франции, да что там — во всей Европе! — один слесарь-водопроводчик и тот его верный слуга.

— Атос, вы же меня знаете, — сказал я с упреком.

— Конечно, — кивнул Атос, не задумываясь. — В конце концов кардиналу не удастся вас сломить. Я только хотел сказать, что вас ждет упорная борьба с кардиналом.

— Базиль, я с вами. Вот вам моя рука! — заявил д'Артаньян, мой самый верный товарищ.

— Базиль, да я за вас сотру в порошок всю гвардию кардинала! — раздался бас Портоса.