- Кар, - очень укоризненно сказал ворон.

- Что кар? Что кар?! – возопил Даниль. – Мало ли кто кар? Я, может, тоже кар!..

Картинка сменилась.

Теперь почему-то говорил Фир Ле, уже спокойный и полный достоинства, ещё не инженер Лабораторий, но уже не взъерошенный новичок.

- Ты понимаешь, у нас теперь новая традиция: ронять первокуров в сознание Аналитика и ждать, в каком виде они оттуда вылезут. Зачем это делается? А затем, что в Море Вероятностей нет более агрессивной среды, чем разум аналитического супермодуля. То бишь, конечно, в Море всё есть, но искать аналог придётся так далеко от хайлертовой границы, что ни один вменяемый человек туда не полезет. Там уже не гуманитарные вселенные, там людей вообще нет. Не нужно нам туда. Так вот: внутри Аналитика непрерывно какая-то движуха происходит. Мерность пространства меняется, время задом идёт, субреальности моргают, вектор гравитации скачет. Ерунда неведомая копошится, щупальца какие-то шурудят. Короче, укачивает там сильно и тошнит всех. А куратор тянет направляющие. То есть он должен это делать. Но направляющие бывают разные. Ворона делает тропинку с перильцами. Старик – вообще крытую галерею: идёшь такой пафосный, смотришь на буйство стихии как белый человек. А Аспирант нитку даёт. Вот просто нитку, и всё. Ползи вдоль. Я ему говорю: Даниль, тут девушки, им плохо. Мы первокуры, нам перильце положено! А он и отвечает: кто ноет, тому положено в два раза быстрее. И всё в два раза быстрее... Я блевал.

Вася ему посочувствовал. Но Фир Ле Саон давным-давно закончил Институт. Он работал в команде главного инженера Лабораторий.

Во второй раз картинка сменилась так резко, что Полохов вздрогнул.

Он снова оказался на Эйдосе, в Ньюатене, и не мог понять, куда сдвинулся по временной линии, и сдвинулся ли. Неужели он действительно спал так долго? Стояла глубокая ночь. Бесплотный, умалившийся до абстрактной точки, всевидящий, Вася парил в тёмном небе между двумя звёздными морями, природным и рукотворным. Ярко освещённый городской центр под ним выглядел завораживающе красивым. Неподалёку от Башен Эйдоса, над проспектом Первооткрывателей летел на седловой авиетке толстый парень и разговаривал по телефону. Этого парня Вася никогда прежде не видел, но болтанка немедля снабдила его всеми фактами, какие он хотел и не хотел бы знать о Ласвеге Джеве.

- Да, - говорил Ласвег, - я продаю байк... Конечно, жалко! Я его два года вручную собирал, языком облизывал, второй такой машины на Эйдосе нет! Вообще нигде нет! Конечно, я хотел его взять на Землю. Но ты представляешь, сколько это места в багаже и сколько оно стоит? Оно стоит как квартира! Мы с мамой на багаже решили экономить. Всё, что можно, в деньги перевели. В общем, я продаю байк, это очень срочно. Мы с мамой валим отсюда в ближайшие дни. Мне повестка пришла! На курсы молодого бойца. С последующим зачислением. В Первую Ньюатенскую добровольческую бригаду. Вот как мне это надо! – Ласвег резанул себя ладонью по горлу.

В этот момент на багажник его авиетки упало сверху что-то цепкое и тяжёлое. Машину сильно качнуло, она зарыскала, но тюнинг у Ласвега был взаправду хорош, и авиетка быстро выровнялась. Скорчив рожу, Ласвег обернулся.

На хвосте его байка сидел какой-то мужик.

Молодой парень, почти мальчишка, тощий и бледный, как смерть. Он неприятно ухмылялся. Во рту поблёскивали длинные кошачьи клыки. Ласвег так ошалел, что ничего не мог сказать и только судорожно икнул. Посреди неба! На быстро летящей авиетке! Какая-то загробная тварь!..

- Хорошая у тебя машина, - сказала тварь и разулыбалась ещё шире. – Мне нравится.

- Ты кто? – почти беззвучно выдохнул Ласвег.

- Что именно тебя интересует?

Тварь скалилась. Тварь подалась к Ласвегу, и он отшатнулся. В свете ночных огней меловая ровная кожа твари казалась ещё белее, а запавшие тёмные глаза – ещё черней.

- Опыт говорит нам, - продекламировала тварь, - что можно потерять крылья, меч, силу и самую жизнь, но одно всегда остаётся с нами: это мастерство.

- Да откуда ты взялся? – Ласвег застонал.

- Из тьмы, - доверительно сообщила тварь. – Мне кажется, это очевидно. Значит, так: сегодня я добрый, поэтому можешь выбирать. Либо ты сходишь со своего байка прямо тут, - для наглядности тварь показала на улицы в сотне метров внизу, - либо я тебя съем.

- Чё? – тупо сказал Ласвег.

Кошачья пасть твари открылась в беззвучном смешке.

- Ну, не целиком, - признал Кенсераль, придирчиво осматривая жертву. – Ты толстый. Кстати, красивая куртка. Это, вроде, называется «косуха»? Раздевайся.

- Чё?!

- Она мне тоже нравится, - пояснил ирсирра. – Заберу себе. Если кровью заляпаю, обидно будет.

- Что за?.. – выдавил Ласвег.

- Я презираю трусов, - ухмыляясь, сообщил Кенсераль, - всегда осуждаю их и по мере возможности расчленяю.

Тут Полохова потащило из картинки назад, с такой силой и скоростью, что он ощутил себя тараканом, смытым в канализацию. Вася отчаянно забарахтался. Он отлично знал, что болтанку невозможно контролировать, но не пытаться не мог. Это было что-то инстинктивное, если у бесплотного существа могут оставаться инстинкты. Напрягая разум и волю, Вася вдруг понял, что у болтанки есть смысл. Смысл был не внутри картинок, а вне их, неочевидным образом связанный с порядком их последовательности. Каждое видение было словом – словом того языка, на котором говорили в Лабораториях.

Не сказать, чтобы Вася раньше об этом не догадывался. Проблема понимания сводилась к тому, что язык Лабораторий, как и любой язык, не был простым набором слов. Вася кое-что знал о нём, он пытался учить его, когда проходил стажировку, но безуспешно. Головокружительно сложные синтаксические конструкции состояли из многоуровневых эллипсисов. Чтобы оперировать ими, требовалось обладать колоссальными ресурсами интеллекта и памяти – такими, как у людей Лабораторий.

И всё-таки, кажется, он начинал что-то понимать.

В следующий миг Вася обо всём забыл. Он увидел Ледрана и обрадовался ему, как родному. Если в контексте болтанки могло случиться приятное видение, то это было именно оно. Ледран сидел за столом в своей библиотеке, пил чай и просматривал какие-то файлы. Тихо потрескивали факелы на стенах, в сумеречных коридорах бродили болотные огоньки. На высоких стеллажах глухо и обиженно бормотали книги, которые никто никогда не открывал. Черепа чудовищ смотрели на Ледрана провалами тёмных глазниц. «Ледран!» - мысленно позвал Вася, улыбаясь. Координатор его, конечно, не услышал, но на душе всё равно стало полегче. Ледран был до слёз привычный, милый и уютный, словно огромный плюшевый медведь.

Дверь отворилась. Вошёл светловолосый человек, худой как водомерка, очень бледный и очень высокий – по плечо гиганту Ледрану. Когда он повернул голову, Вася увидел его глаза – тоже светлые, зеленоватые и какие-то стеклянные. Ледран заметил гостя и в панике вскочил, вытягиваясь по стойке смирно. Кресло его упало с грохотом. Гость посмотрел на Ледрана с недоумением. В открытую дверь за ним вбежала огромная белая кошка. «Ящер!» - понял Вася и запаниковал сам. Он бы тоже встал навытяжку, если б мог. Он уже видел Ящера во время болтанки, но в тот раз системного архитектора окружало сияние и выглядел он величественным до жути, так что сейчас Вася его едва узнал.

- Что вы, в самом деле, Ледран, - сказал Ящер. – Вы мне не денщик. Я вам не генерал. Зачем вы так ко мне обращаетесь? Я себя неудобно чувствую.

- И-извините, - сказал Ледран и суетливо поднял кресло.

- Я хотел спросить. Вы не видели моих студентов? Они могли к вам зайти сегодня.

- А вы взяли поток?

- Я взял кафедру. Есть несколько ребят, на которых я возлагаю надежды.

- Радостно это слышать, особенно от вас!

- Так они заходили?

- Я не видел, - Ледран развёл руками, - а я постоянно тут.

- Ясно, - ответил Ящер. – Опять чай пить сели, сквернавцы.

Он сощурился и посмотрел чуть вкось.

- А, нет, - уточнил он. – Чей-то проект обсуждают. Пусть работают. Молодцы.