— Я вам очень признательна, дорогая. Немедленно воспользуюсь вашим советом.

В тот же день Нонна Владимировна, не предупредив Мещерского, вылетела в Москву. Она долго допытывала домашнюю работницу, бывали ли без нее здесь женщины и всегда ли Павел Сергеевич ночевал дома.

— Да вы не волнуйтесь, голубушка Нонна Владимировна, — по-бабьи жалея и стараясь ее успокоить, говорила старушка. — Никуда от вас Павел Сергеевич не денется. А если что сделает не так, вы живо на него управу найдете. Пожалуетесь, куда следует, его и приструнят.

Нонна Владимировна, женщина болезненная, мнительная и некрасивая, была старше Мещерского. Она ревновала мужа отчаянно. Устраивала дикие сцены с битьем посуды, с криком, с истерикой. Почему Мещерский женился на ней — было загадкой для всех и в первую очередь для него самого. Как ни надоела ему семейная жизнь, он понимал, что развестись с Нонной не удастся — затаскает по всем советским и партийным инстанциям.

Неожиданный приезд жены был очень некстати. Сейчас ему нужен покой и крепкие нервы. Только накануне узнал об аресте Павлова. С той минуты Мещерскому все время казалось, что он с завязанными глазами балансирует на карнизе верхнего этажа высотного дома. Один неверный шаг… Что тогда произойдет, старался не думать, было слишком страшно. Думать надо о другом — как избежать опасности. Бесспорно, очень удачен был ход с Лисовским. Вряд ли следователь в чем-нибудь его подозревает. Во всяком случае, разговаривал с ним не так, как говорят с человеком, который совершил неблаговидный поступок. Мещерский даже в мыслях избегал слово «преступление».

Павлов ничего о нем не скажет — побоится за жену. Никодимов? Этого на мякине не проведешь, умеет прятать концы. Бережнов связан с ним одной веревочкой и сделает все возможное, чтобы его выручить. А для Бережнова многое возможно. Чего же бояться?.. И все-таки он боялся. Переходил от отчаяния к надежде, старался предугадать вопросы следователя, до тонкости продумать ответы. Уничтожил все записи, фотографии, письма, которые могли его хоть мало-мальски скомпрометировать. Ценности спрятал в надежное место. «Их не нашел бы даже сверхгениальный герой Конан-Дойля с его знаменитым методом индукции», — усмехнулся Мещерский. Он был доволен, что жена далеко. По крайней мере, хоть она не действует на нервы сценами, истериками, скандалами. И вдруг свалилась как снег на голову. Вот уж, на самом деле, когда не везет, так во всем не везет! «Поеду к Марине, с ней легко и спокойно», — решил Мещерский.

— Ты куда? — спросила Нонна Владимировна, видя, что муж переодевается.

— Обещал Николаю Николаевичу заехать. Откуда я мог знать, что ты сегодня вернешься?

— Я поеду с тобой!

— Неудобно, Нонна. Бережнов недавно похоронил жену, ему не до гостей.

Нонна заколебалась:

— Ну, хорошо, только…

— Я всегда знал, что ты у меня умница, — Мещерский поцеловал ее в щеку. — Скоро вернусь.

— Надеюсь. Если ты через два часа не будешь дома… — Она не договорила: раздался звонок. — Кто бы это?

В комнату заглянула перепуганная Домна Спиридоновна.

— Там… — старушка оглянулась. — Там…

— Что там? — раздраженно спросила Нонна Владимировна. — Кто пришел?

— С обыском, — сказал Дегтярев, входя.

— Павлик! — вскрикнула Нонна Владимировна. — В чем дело? — Сообразив, что муж на этот вопрос не ответит, повернулась к Дегтяреву. — По какому праву?! Предъявите документы.

— Пожалуйста.

Мещерский держался безукоризненно вежливо и предупредительно. Несмотря на это, Дегтяреву было в нем противно решительно все: блестящие черные волосы, гладко зачесанные на пробор, слегка выпуклые глаза, большой хрящеватый нос с горбинкой, высокая, начинающая полнеть фигура. А главное — эти холеные белые руки с обручальным кольцом. Дегтяреву они казались щупальцами, которые сначала осторожно подбираются к чужим деньгам, потом хватают их, комкают, мнут, «заглатывают».

Обыск длился уже третий час, но ни денег, ни ценностей обнаружить не удалось.

— Возможно, успел вывезти, — тихо сказал Верезов.

Дегтярев неожиданно оглянулся и поймал напряженный взгляд Мещерского.

— Будем продолжать.

Предположение Верезова не лишено основания — Мещерский вполне мог успеть вывезти ценные вещи. Но почему тогда этот напряженный взгляд?.. И почему Мещерский в начале нервничал больше, чем сейчас? Это можно объяснить и тем, что обыск, — процедура не слишком приятная, — взволновал его вне зависимости от результатов. Постепенно он успокоился, взял себя в руки. Да, могло быть и так. Но почему этот напряженный взгляд?

«Все здесь. В этой квартире. Мещерский ничего не увез. Надо только найти. Найти…»

Теперь Дегтярев скорее делает вид, что ищет, в действительности предоставив поиски работникам милиции. А сам незаметно наблюдает за выражением лица Мещерского и его жены. Нет, жена не в курсе дела, это по всему видно. Да и сведения, которые собрал Дегтярев о семейной жизни Мещерского, дают возможность предполагать, что Нонне Владимировне неизвестны комбинации мужа. Значит, все внимание должно быть сосредоточено на Мещерском. А он, ничего не скажешь, отлично маскирует волнение. Но что это? У Мещерского внезапно будто окаменели мускулы лица. Остекленел взгляд, устремленный на Верезова. Дегтярев подходит к лейтенанту, тщательно осматривающему кресло.

— Здесь ничего нет, — громко говорит Дегтярев. — Я уже смотрел.

Верезов отходит.

Чуть слышный вздох облегчения. Его невозможно было бы услышать, если б Дегтярев так чутко не прислушивался. Ожил взгляд. Ослабели мускулы лица. Любопытно. Надо проверить. Получается как в детской игре: «холодно, холодно. Теплее. Еще теплее… Жарко!» Что ж, повторим. Дегтярев возвращается к креслу. На этот раз Мещерский лучше владеет собой, но все же не может удержать невольное движение ресниц. «Жарко! Несомненно жарко».

— Товарищ лейтенант! — говорит Дегтярев. — Пожалуй, я недостаточно внимательно осмотрел это кресло. Займитесь им.

Капли пота проступают на лбу Мещерского. Машинально достает белоснежный платок. Вытирает лоб. Руки слегка дрожат. Крупные, белые, холеные руки. Руки взяточника.

Ловко вмонтированный в ножку кресла тайник вынут. Из него на стол со звоном падают золотые монеты, кольца, кулоны, броши. Драгоценные камни сверкают при ярком свете люстры.

— Господи боже ты мой! — шепчет Домна Спиридоновна. — Что это делается на свете?!

Несколько секунд Нонна Владимировна, словно в столбняке, молча смотрит на драгоценности. Потом дико вскрикивает:

— Они могли быть моими. Моими! А ты держал их для своих потаскух!

— Молчи! — «Бархатный» баритон Мещерского срывается на фальцет. — Психопатка!

Сидоренко продолжал стоять на своем:

— Никаких денег я ни Павлову, ни Мещерскому не давал. Квартиру получил на законном основании.

— «Законное основание» возникло после того, как вы подарили Никодимову зажигалку. Тогда и появился в документах пятый член семьи. Так сказать, «мертвая душа». Ведь «живых душ» у вас как было четыре, так и осталось.

— Я ждал со дня на день приезда матери. Она задержалась. Временно… Но она непременно приедет и будет жить с нами. Поэтому я и постарался получить несколько бо́льшую площадь.

— Во сколько же это «старание» вам обошлось?

— Я не давал взяток! Почему вы мне не верите?!

— У Лисовского вы утверждали другое. — Кирилл перелистывал пухлую папку. — Вы сказали: «Не подмажешь — не поедешь!»

— Мало ли что можно сболтнуть после нескольких рюмок…

— Павлов бывал у вас на квартире?

— Никогда!

Дегтярев встает.

— Придется устроить вам очную ставку. Собирайтесь. Поедем в тюрьму.

— В тюрьму?.. — Сидоренко бледнеет. — Почему в тюрьму?!

— Не думаете же вы, что я прячу Павлова у себя в кармане.

В помещении тюрьмы у Сидоренко начинается озноб. Мелькает мысль: «Чистосердечное признание смягчает наказание… А, черт! Рифмовать стал. Нет, никакого признания. Надо молчать. Пусть Павлов говорит, что хочет. Никто не видел, как я давал ему деньги. Скажу — клевета. Попробуй, докажи»…