Горбунов был, пожалуй, самым молодым начальником заставы во всем отряде и носил самое маленькое командирское звание. И ничего, не хуже других. Командует людьми, которые постарше его и годами и званием. Политрук Горбачев на два года старше, а лейтенант Цибулько, заместитель по боевой, на три. Неделю назад Цибулько вместе с семьей уехал в отпуск, а то бы сейчас был рядом.

Четвертый год на границе, вроде бы и срок небольшой, а сколько ночей недосыпал, сколько раз по тревоге выскакивал, а главное — сколько сил потратил на обучение бойцов! Ведь что ни человек, то характер. Своего подхода требует, отдельного обращения. Шестьдесят бойцов на заставе.

И вот теперь, судя по всему, наступило самое главное испытание для всех и для каждого в отдельности. Предстоит первый настоящий бой. Не стрельба по фанерным мишеням, не наступление на условного «противника», а смертельная схватка. Выдержат ли? Хватит ли сил и воли?

Прибежал Горбачев. Стремительный. Подтянутый.

— Что случилось?

Горбунов в двух словах объяснил.

— Я так и знал! — возбужденно сказал политрук. — Помнишь, три дня назад я докладывал про немецких солдат. Вот, пожалуйста!

Да, три дня назад два немецких солдата вышли на тот берег и на песчаной косе начертили огромными буквами: «СССР». По-русски. Чтобы мы видели. И тут же зачертили их крест-накрест. Тоже, чтобы мы видели. Постояли немного и скрылись в кустах.

— Это они нам грозили, — сказал Горбунов.

— Нет. Предупреждали, — возразил Горбачев. — Понимаешь, два рабочих парня, которых Гитлер заставил воевать, может, симпатизируют нам…

— Прямо уж… симпатизируют, — проворчал Горбунов.

— Точно, точно! — горячо настаивал замполит. — Немцы ведь разные в Германии. Одни за Гитлера, другие за пролетарскую революцию.

Замполит был всегда немного восторженным человеком. Горбунов усмехнулся и охладил его пыл:

— Ну, хватит спорить. Я решил выслать усиленный наряд на правый фланг, к переправе. Как думаешь?

— Да, будем драться! — поддержал Горбачев. — И пошлем туда кого посильнее.

Они перебрали многих, пока не остановились на ефрейторе Иване Сергееве и ефрейторе Владимире Чугрееве. Сергеев недавно окончил трехмесячные курсы вожатых служебных собак и ходил на границу с овчаркой. Комсомолец Чугреев был отличным спортсменом. Словом, этих двух и нужно послать к переправе.

Горбунов позвал дежурного и приказал ему разбудить Сергеева и Чугреева, вручить им ручной пулемет, три диска с патронами, по два боекомплекта на винтовку и по четыре гранаты. Сергееву передать приказание, чтобы взял свою овчарку Зильду.

Горбунов сказал обо всем этом дежурному спокойным, ровным тоном, как приказывал всегда, не подчеркивая ничем исключительность обстановки и серьезность задания, которое должны были получить оба ефрейтора.

И вот они вошли в канцелярию — в полном боевом снаряжении, как и было приказано. Сергеев на голову выше своего напарника, плотный, сбитый, румяный. Про таких говорят: кровь с молоком. Взгляд — открытый, серьезный, прямой. А Чугреев сухощав, смугл, востроглаз. Все это хорошо запомнил младший лейтенант Горбунов, пока Сергеев, как старший, докладывал, что пограничный наряд прибыл за получением боевого приказа на охрану и оборону государственной границы Союза Советских Социалистических Республик.

И пока он докладывал, младший лейтенант и политрук стояли по стойке «смирно», приложив руку к фуражке. Потом Горбунов прокашлялся в кулак и спросил:

— Как отдохнули?

— Хорошо, товарищ младший лейтенант! — ответил старший наряда.

— Как здоровье?

— Здоровы, товарищ младший лейтенант!

— Службу нести можете?

— Так точно, товарищ младший лейтенант! Это были обычные вопросы и обычные ответы.

Несмотря ни на что, служба есть служба, и все должно идти своим чередом.

И все же бойцы должны были знать, что идут не в обычный наряд. И Горбунов решился:

— Только что получены данные от перебежчика, что в четыре часа утра фашисты на нас нападут. Возможно, начнется война…

Качнулся штык у винтовки, но бойцы молчали: говорил командир.

— Приказываю выступить на охрану и оборону государственной границы Союза Советских Социалистических Республик, на правый фланг. С собой взять ручной пулемет и сторожевую собаку. Ваша задача: при переправе немецких войск через Буг самостоятельно открыть по ним пулеметный и ружейный огонь. В случае обрыва телефонной линии, послать на заставу донесение с собакой. Вопросы есть?

— Так, значит, война, товарищ младший лейтенант? — тихо спросил Чугреев.

— Возможно, — ответил начальник заставы. — Но при всех обстоятельствах нам предстоит бой.

— Ясно…

— Повторите приказ!

Сергеев повторил слово в слово, как присягу.

Все было как всегда. И все было не так.

Не присутствовал дежурный по заставе, как это обычно бывает при отдаче боевого приказа: Горбунов не хотел, чтобы до поры до времени о его решении слышали лишние уши. Когда приказ был повторен, он так и предупредил обоих: в случае, если фашисты не полезут, — о перебежчике никому ни слова. Предупредил и тут же поймал себя на мысли: а зачем же тогда весь сыр-бор затевали? И Сергеев с Чугреевым как-то удивленно переглянулись: дескать, чего же ждать? Но он был осмотрителен и упрям.

— Ну, может, увидимся, а может, и нет, — сказал он и пожал каждому руку.

То же самое сделал и Горбачев, хотя ему и очень хотелось обнять на прощанье обоих. Они пожали руки Сергееву и Чугрееву, и те, повернувшись кругом, стуча сапогами, вышли.

Скрипнула и закрылась дверь. Удалились по коридору шаги. Затихли где-то на крыльце. Все. Ушли.

Через сорок минут Сергеев доложит по телефону, что наряд прибыл на место и приступил к несению службы. Он так и скажет: «Приступил к несению…»

«Что на той стороне?» — спросит в трубку начальник заставы.

«Все тихо», — ответит Сергеев.

«Ведите тщательное наблюдение. Прислушивайтесь к каждому шороху, к каждому всплеску воды. Обо всем подозрительном докладывайте немедленно», — прикажет Горбунов.

«Есть!»

Это будет через сорок минут, а сейчас Горбунов и Горбачев некоторое время сидят молча и прислушиваются, как затихают шаги.

— Как думаешь, комиссар, выдержат? — спросил Горбунов, в упор взглянув на политрука из-под густых бровей.

— Выдержат! — заверил политрук.

— А что делать? Другого выхода у нас нет… — словно оправдываясь, сказал Горбунов.

Помолчали. Потрескивал фитиль в лампе. Налетевшая в открытое окно мошкара роилась вокруг стекла. С улицы дышало теплом.

— Кто же переплыл через Буг? — спросил Горбачев. — Как звать-то его?

— Не знаю, — ответил Горбунов. — А вот личность вроде знакомая. Где-то я его уже видел.

— Где ж ты его мог видеть?

— Кто его знает!.. Видел — и все.

Они опять помолчали, наблюдая, как мошкара роилась вокруг лампы.

«Может, это тот самый, вчерашний? Взял да и переплыл еще раз, — подумал Горбачев и тут же возразил сам себе: — Вряд ли. Вчерашний свое дело сделал. Зачем ему снова рисковать жизнью?»

Было тридцать пять минут первого. «Может, сбегать на квартиру, предупредить жену? — подумал Горбунов и тут же решил: — Нет. Зачем тревожить? Пусть спит и ни о чем пока не догадывается».

Но вот начальнику соседней заставы старшему лейтенанту Кичигину надо позвонить. Как у них там дела?

Он крутнул ручку полевого телефона и вызвал соседа справа.

— Старшой?

— Да. Кто это?

— Младший.

— Так, слушаю тебя.

— Сегодня у мельницы жду «гостей». Выслал туда наряд с «машиной».

В трубке недоуменно помолчали, потом спросили:

— Что за «машина»? Что за «гости»?

— Ну, с той стороны, понимаешь? А «машина» — ручной пулемет, понимаешь? Ну, неужели ничего не знаешь?

— Ничего.

Горбунов даже растерялся. На соседней заставе ничего не знают! Как же так?