— Где ты был?! — Голос у начальника сорвался на крик.

Грин испуганно поежился и ткнул в окно.

— Там.

Жест получился забавным, и ребята засмеялись.

— Прекрати комедию, — тихо сказал начальник. — Где там?

— На горках он был, — сказал, входя, Александр Сергеевич.

— В такую рань?

— Но ведь это же Грин, — вставил Морозов.

— Банкет отменяется. — Начальник лагеря пошел из столовой. — Александр Сергеевич, зайдите ко мне.

Ребята остались одни.

— Ну, Грин, если банкет отменят, темную устроим, — сказал Тарасов.

— За такое можно и светлую, — пообещал Шиков. — Зачем тебя на горки носило?

— Он с большого трамплина прыгает, — сказал Петя.

— Ну и как? — заинтересовался Шиков. Грин опустил голову.

— Лыжи сломал. Я и опоздал поэтому.

— Я же говорю, темной не миновать, — повторил Тарасов.

— Ну хватит, — Морозов подошел к вешалке, оделся. — Кто Грина тронет, будет иметь дело со мной. Идемте к начальству.

Взрослые на банкет не допускались. Распорядителем начальник лагеря назначил Морозова. Тот усадил ребят, сказал пышную речь во славу повара, и пир начался.

Великолепие стола Грина не обрадовало. Он не знал точно, как обращаться с тортами и пирожными, не разбирался в очередности блюд и имел смутное представление о том, что можно резать ножом, а что нельзя.

Морозов отвел ему место между Таней и Лидой. Сидели очень тесно. Боясь коснуться Лидиной ноги, Грин весь вечер держал правую ногу на весу. Ребята приступили к ужину, а Грин, глотая слюнки, мучился над проблемами этикета. Чтобы как-то обезопасить себя, он тихо сказал Лиде:

— Я, наверное, сейчас буду есть страшно некультурно.

Лида с удивлением посмотрела на него и улыбнулась. Грин заметил, что сидящий напротив Флит отложил вилку и уставился ему в рот, ожидая, когда Грин начнет есть некультурно.

Красный от смущения и досады, Грин схватил кусок торта, разломил его руками пополам и в два приема, давясь, как гусак, проглотил обе половинки. Грину даже аплодировали. Больше, однако, он не отважился взять что-либо и сидел, голодный, несчастный, запивая горе чаем.

После ужина ребята собрались в клубе, где устроили танцы и почту. Танцевать Грин не умел и написал только одно письмо. Он сунул его почтальону и тут же ушел на улицу. Было темно. Свет из окон длинными уродливыми косяками падал на чистый снег, продирался сквозь гребенку забора и полосатый, как тигр, крадучись, уползал в лес.

Ступая по самой кромке оконного отсветь, Грин пошел на поляну, где в первый день лагерной жизни играл в следопыта. Посреди поляны малыши построили снежную крепость. Грин стал ходить вокруг нее, обивая выступы. Вдруг ему почудились шаги. Грин отбежал к елям и спрятался в тень.

На поляну вышла девочка.

— Лида? — позвал Грин.

— Саша?

У Грина болезненно сжалось сердце. Он вышел на свет.

— Это я, — сказал он.

Лида близоруко сощурила глаза.

— Ах, это ты, Грин! — В ее голосе прозвенело раздражение. — Какую глупую записку ты написал!

— Лида, — сказал Грин. — Я хочу тебе сказать… Мы ведь завтра уезжаем. Лида, я не Грин. Меня зовут Сережей.

— Сережей?

— Да, Сережей. — Грин посмотрел ей прямо в глаза. — Это гадко лгать, правда?

Конечно, но ты напрасно сказал мне свое имя. Грин — это романтично! А Сережа?.. — Лида пожала плечами.

Грин вспыхнул.

— Эх, ты! А я думал, что ты хорошая! А ты красивая но злая. Даже Сашка боится тебя.

— Шиков?

— А кто же еще! Он целых три года не может сказать, что хочет дружить с тобой.

— Гринчик, какой ты еще маленький! Но ты скажи своему Сашке, что он дурак.

— Почему?

— Почему, почему!..

— Постой! — догадался Грин. — А как же Морозов?

— Ну что вы пристали ко мне с Морозовым? Я с ним дружу, но это совсем другое. Гринчик, милый, ты не обижайся. Ведь мы с тобой друзья, правда?

Лида нетерпеливо поправила шапочку.

— Ну, я пойду, Сережа. Там танцуют.

— Иди. Лида медлила.

— Дай мне твой телефон, — сказала она наконец.

— У нас нет телефона.

Тогда адрес.

— Пожалуйста. Дмитровская, пятнадцать, тридцать три.

— Дмитровская, пятнадцать, тридцать три, — быстро повторила Лида, и Грин понял, что адрес она спросила из вежливости, что через минуту она забудет его.

В палате было пусто. В углу стояли сложенные раскладушки, чемоданы, на двери висело осиротевшее расписание дежурных. В палату заглянул Александр Сергеевич.

— Грин, чьи у тебя лыжи?

— Петины.

— Сдавай скорее! Звонили из города: машины в пути.

— Я сейчас! — Грин торопливо, через ряд, шнуровал лыжный ботинок.

На горках никого не было. Грин стоял над трамплином и раскатывал лыжи. Сколько раз он падал здесь? Грину было досадно, что его никто не видит сейчас. Вдруг из-за холма, шлепая короткими лыжами, выполз карапуз. Грин обрадовался. Пусть посмотрит хоть этот лопоухий. Но лопоухий, увидав незнакомца, повернул назад.

— Не везет, — усмехнулся Грин.

Он отставил палки и шагнул вперед.

Короткий посвист ветра, прыжок — и неуловимое мгновение полета.

— Вот как надо! — подмигнул Грин сам себе. Он забрался на гору. Победу нужно было закрепить. И вдруг ему сделалось страшно. А что, если он упадет и все повторится? Падения, бесконечные падения. Чем больше он думал, тем сильнее был страх, и он уже не мог не повторить прыжка.

— Ай да мы! — засмеялся он радостно, когда лыжи после короткого полета унесли его к рыжей незамерзшей речушке.

В лагере волновались.

Машины ревели моторами. Ребята нетерпеливо льнули к окнам, а Грин все еще не появлялся.

— Так где же он? — возмущался Александр Сергеевич.

— Придется искать. — Начальник был зловеще спокоен.

— Идет! — крикнул вдруг Шиков.

Грин выскочил из леса и бежал к дачке.

— Грин! Сюда! Твои вещи в автобусе! — замахал руками Александр Сергеевич.

Грин подбежал.

— Простите… я сейчас. — Он сбросил лыжи, сел на снег и стал расшнуровывать ботинки. Ему подали другие.

— Где ты был? — спросил Александр Сергеевич.

— Неважно, — махнул рукой начальник. — Наконец-то всему этому конец.

— Я прыгал с трамплина, — сказал Грин. — И знаете, я не упал. Два раза прыгнул и не упал.

— Поехали, поехали! — торопил шофер.

— А лыжи куда? — спросил Грин.

— Лыжи возьмут. Садись.

Грин вошел в автобус. За ним, уже на ходу, прыгнул Александр Сергеевич, и дверь плавно закрылась.

— А все-таки я его одолел, — сказал Грин Пете.

— Что ты там еще одолел? — спросил Шиков.

— Трамплин, Саша. Самый большой трамплин.

Грин привстал и долго смотрел в заднее окно на убегающую дорогу. Лагерь становился все меньше и меньше, и все события, происшедшие в нем, трогательными и смешными. Это всегда так: издали прошлое кажется хорошим и легким.

— Прощай, капитан Грин, — Сережа незаметно кивнул высокой щетине елок, и глаза у него стали грустными.

Сколько лет терпели этот дом взрослые — неизвестно; ребята ненавидели его всю жизнь.