Берсеркер втягивал в себя шлюпку, на корпусе которой распластался Хемпфил. Разум на грани гибели, пальцы на плунжере бомбы. Чернильно-черный враг был сама смерть. Черная поверхность в оспинах кратеров неслась к нему навстречу, как поверхность неизвестной планеты.

Шлюпка вместе с человеком была втянута в шлюз, способный принять множество таких корабликов сразу. Хемпфил был внутри берсеркера.

Мощь и размеры увиденного могли подавить любую отвагу. Он понял, что бомба была просто неостроумной шуткой. Как только шлюпка опустилась на черный металл палубы, он оттолкнулся от корпуса и полетел прочь, ища укрытие.

Скорчившись в тени на металлическом выступе-полке, он едва удержался от того, чтобы нажать на плунжер. Смерть была бы облегчением, но он заставил свою руку замереть. Он видел, как его товарищей высосало из шлюпки через прозрачную гибкую трубу. Еще не зная, что он будет делать, Хемпфил оттолкнулся и полетел в сторону трубы. Он плыл словно пух: масса берсеркера создавала незначительную собственную силу тяжести.

Через десять минут он нашел нечто, похожее на воздушный шлюз. Вместе с целым куском корпуса этот шлюз был будто вырезан из земного корабля и вживлен в металл берсеркера.

Самое выгодное место для бомбы — внутри шлюза. Хемпфил открыл люк и плавно влетел в камеру. Кажется, никаких сигналов тревоги... Если он взорвет себя здесь, то лишит берсеркера... Чего? Воздушного шлюза? Но зачем машине воздушный шлюз?

Для пленных? Едва ли, подумал Хемпфил. Пленных он может втягивать через трубу. Едва ли это вход для врагов. Он посмотрел на анализатор воздуха, снял шлем. Для кого же эта камера? Для друзей, дышащих земным воздухом? Противоречие. Все живое и дышащее было врагом берсеркеров — кроме тех существ, которые их создали. Так считалось до сих пор.

Открылся внутренний люк шлюза, включились генераторы искусственной гравитации. Хемпфил вышел в скудно освещенный коридор. Пальцы крепко сжимали плунжер бомбы.

— Войди, Доброжизнь, — сказала машина. — Посмотри на них вблизи.

Доброжизнь не то кашлянул, не то пробормотал что-то — наподобие заглохшего сервомотора. Он испытывал незнакомое чувство, похожее одновременно на голод и страх наказания. Сейчас он увидит зложизнь в реальности. Он сознавал причины неприятного чувства, но это не помогало. Стараясь подавить колебания, он стоял перед дверью. Он был в защитном костюме: так приказала машина. Костюм защитит, если зложизнь вдруг попытается причинить ему вред.

— Войди, — повторила машина.

— Может, не стоит? — жалким тоном попросил Доброжизнь, не забывая громко и четко произносить слова: его наказывали не так часто, если он старался говорить внятно.

— Накажу, — пригрозил голос машины. — Накажу.

Если слово повторялось дважды, наказание было близко. Почти испытывая ужасную боль-не-оставляющую-ран, пронизывающую до костей, он поспешил открыть дверь.

Он лежал на полу, в крови, сильно поврежденный, в непонятной рваной одежде. И при этом он продолжал стоять в дверях. Его форма лежала на полу, такая же человекоформа, которую он знал, но полностью со стороны никогда не видел. Он теперь был в двух местах сразу. Там и здесь, он и не он...

Доброжизнь прислонился к двери. Он хотел укусить себя за руку, но вспомнил о защитном костюме. Тогда он принялся изо всех сил стучать ладонью о ладонь, пока боль не привела его в чувство и не стала якорем для ориентации.

Ужас постепенно прошел. Понемногу он понял и объяснил ситуацию самому себе: я стою возле двери, а на полу — другая жизнь. Другое тело, похожее на мое, пораженное чумой жизни. Только та жизнь намного хуже, чем я. Там, на полу, — зложизнь.

Мария Хуарес молилась долго и горячо, крепко зажмурив глаза. Холодные, бездушные манипуляторы поднимали и передвигали ее с места на место. Появились гравитация и воздух для дыхания. С нее осторожно сняли скафандр. Потом манипуляторы попытались снять комбинезон, и она начала сопротивляться. Она была в комнате с низким потолком, со всех сторон — машины. Когда она начала сопротивляться, манипуляторы робота перестали ее раздевать и приковали к стене за лодыжку. Потом робот-манипулятор укатил прочь. Умирающий офицер валялся на полу в другом конце комнаты, словно бесполезная вещь.

Хемпфил, у него были холодные мертвые глаза, он хотел взорвать бомбу... Ничего не вышло. Теперь берсеркер не даст ей умереть быстро и легко...

Услышав стук двери, она снова открыла глаза. Ничего не соображая, Мария смотрела на молодого бородатого мужчину в древнем скафандре. Сначала он почему-то принялся корчиться у двери, потом уставился на офицера. Его пальцы двигались точно и быстро, когда он снимал шлем, но снятый шлем открыл косматую голову и безвольное бледное лицо идиота.

Человек поставил шлем на пол, почесал лохматую макушку, не спуская глаз с офицера. На Марию он даже не взглянул. Мария же смотрела только на него. Она еще никогда не видела у человека такого пустого лица. Так вот что берсеркер делает с пленными!

И все же... На родной планете Мария видела людей, прошедших процедуру полной очистки сознания, — это были преступники — и теперь она чувствовала, что этот человек чем-то от них отличался. Он был чем-то большим... или меньшим.

Бородач присел возле умирающего, протянул к нему руку. Офицер слабо шевельнулся, открыл глаза. Пол под ним был мокрым от крови.

Бородач поднял руку офицера, несколько раз согнул вперед-назад, наблюдая за работой сустава. Офицер застонал, начал слабо сопротивляться, выдергивая руку. Бородач вдруг сжал горло умирающего стальной перчаткой, Мария не могла шевельнуться, отвести глаз. Комната вдруг начала вращаться, все быстрее и быстрее, а в центре — бронированная перчатка, сжимающая горло умирающего человека.

Бородач отпустил горло офицера, выпрямился, глядя на тело у ног.

— Выключился, — вдруг отчетливо произнес он.

Наверное, она шевельнулась. Это или нечто другое заставило человека повернуться в ее сторону. Взгляд его был быстрым, настороженным, но лицо — маской слабоумного лунатика. Мышцы висели под кожей, как тряпки. Он пошел к ней.

Совсем юноша, почти мальчик, подумала Мария. Она прижалась спиной к стене. Женщины на родной планете Марии не привыкли падать в обморок в опасных ситуациях. Но если бы этот зомби улыбнулся, она бы завопила и вопила бы, не переставая, сколько хватит сил.

Он потрогал ее лицо, волосы, тело. Она не шевелилась. Он словно изучал механизм. Ни злорадства, ни сочувствия, ни похоти.

— Настоящие, — сказал бородач сам себе. — Зложизнь.

Он повернулся и, шаркая, пошел прочь. Мария такой походки еще никогда не видела. Он вышел из комнаты, захватив шлем и ни разу не обернувшись.

В углу была труба, из которой вытекала струйка воды и с урчанием уходила в сток на полу. Сила гравитации была отрегулирована до земного уровня. Мария сидела спиной к стене и молилась под бешеный стук собственного сердца. Сердце едва не остановилось, когда дверь открылась снова. Но это был робот-манипулятор, он принес брикет зелено-розовой субстанции, очевидно, еды. Робот аккуратно объехал мертвое тело на полу. Мария едва успела откусить от брикета, как дверь открылась в третий раз. Это был Хемпфил, третий уцелевший пассажир. Под мышкой он тащил бомбу и поэтому был немного скособочен направо. Быстро окинув взглядом комнату, он закрыл дверь и, едва взглянув на мертвого офицера, подошел к Марии.

— Сколько их здесь? — прошептал он. Мария так и сидела на полу, от удивления не в силах шевельнуться или произнести хоть слово.

— Кого? — выдавила она наконец. Он нервно кивнул в сторону двери.

— Этих. Которые живут у него внутри и прислуживают. Я видел: один выходил отсюда. Берсеркер для них оборудовал до черта жилого пространства.

— Я видела пока только одного.

Глаза Хемпфила сверкнули, он дал ей бомбу, показал, как нажимать на плунжер, начал резать цепь из лазерного пистолета, Мария подумала, что не смогла бы взорвать себя вместе с бомбой, но Хемпфилу об этом не сказала.