Тем временем Патрисия продолжала следить за собравшимися за столом.

На противоположной стороне Бетти Пембл оживленно болтала с Джимом Кейном, время от времени обращаясь к супругу за поддержкой. Эта тридцатипятилетняя женщина ничем не напоминала свою монументальную мать. Изображала этакую бесхитростную наивность, что хорошо смотрелось бы, наверное, в молоденькой девушке, но для ее возраста было неподходящим. В обхождении она была приятна и жизнерадостна. Все портила невероятная болтливость. Поэтому провести в обществе Бетти час или два было мучением. К счастью, Клайв Пембл сторонился умных женщин. Вероятно, жена его порой утомляла, но это с лихвой компенсировалось ее слепой верой во всеведение супруга. От Бетти можно было часто услышать, что ее муж кремень, то есть твердый, мужественный, и Клайв, который знал, что никакой он не кремень, а такой же, как все, тем не менее находил ее веру в него приятной и утешительной. Вот и сейчас, когда Бетти, рассказывая Джиму Кейну, что не может заснуть при малейших признаках грозы, обратилась к мужу: «Правда, Клайв?», тот ответил с доброй улыбкой: «Конечно, дорогая». Патрисия подумала, что любой другой мужчина не выдержал бы с ней и пяти минут.

Сидевший между Бетти Пембл и ее мамашей Джеймс Кейн с вежливым интересом слушал рассказ о проделках детей Бетти. Воспользовавшись тем, что его внимание занято, Патрисия позволила себе задержать на нем взгляд.

Генеалогическое дерево семейства Кейн имело единственный ствол, и Сайлас здесь являлся последним представителем старшего поколения, а Джим – младшего. О том, насколько эти двое были разные, не стоило даже упоминать.

Основатель рода оставил после себя четырех сыновей. От брака старшего сына с Эмили Фрикер на свет появился Сайлас. Второй сын был отцом Клемента. Третий эмигрировал в Австралию и давно порвал связи с семьей. После него осталась внучка – это все, что знали о нем Кейны.

У четвертого, младшего сына, было двое детей. Дочь, умершая старой девой, и сын, погибший на Первой мировой войне. Он был первым мужем Нормы, которая родила ему Джима, последнего в роду Кейн.

Джим, красивый рослый молодой человек с искренней улыбкой и ясными серыми глазами, которые в последнее время все чаще были обращены в сторону мисс Эллисон, в семейном бизнесе не участвовал. Он работал в министерстве финансов, и хотя должность у него там была вполне приличная, Сайлас и Клемент не считали его достаточно серьезным. Особого интереса к банковскому делу Джим не проявлял и почти все свободное время посвящал спорту. В Кембридже он играл в первой команде колледжа по регби. С этим Сайлас и Клемент еще могли кое-как смириться, но когда Джим продолжил эти занятия и после получения диплома, они удрученно покачали головами, опасаясь, что их младший родственник так и не образумится. Они любили Джима. Клемент считал, что у парня хорошие мозги, но пока им не найдено достойное применение, а Сайлас, в изумлении наблюдая, как Джим управляется с быстроходным катером, думал, что бедный мальчик пойдет по стопам своей матери. Он не одобрял увлечение племянника катерами и спортивными автомобилями, однако разрешал ему использовать свой причал для лодок неподалеку от особняка и предпочитал не делиться рассказами о его сомнительных подвигах с Джо Манселлом, чьи родственники не соревновались на воде в скорости и не ломали себе конечности на стадионе «Туикнем».

Поскольку сидевший справа от Патрисии юный Тимоти Харт был полностью занят поглощением рисового пудинга, а находящийся с другой стороны Клайв Пембл переговаривался со своей супругой, она имела возможность вдоволь наглядеться на этого последнего представителя рода Кейн. Патрисия понимала, что положение секретарши-компаньонки хозяйки исключает возможность каких-либо серьезных отношений с ее внучатым племянником, и последние несколько месяцев тщетно пыталась выработать у себя иммунитет к чарам Джеймса Кейна. Ей казалось, что она ясно дала ему понять, что он ей совершенно безразличен, но молодой человек, видимо, оказался невосприимчивым к подобным намекам и, несмотря на весьма холодный прием по прибытии в особняк, осмелился нахально пялиться на нее весь вечер, пытаясь поймать взгляд. И это ему несколько раз удавалось.

Вот и сейчас Джим неожиданно повернул голову, когда Патрисия этого не ожидала. Густо покраснев, она быстро повернулась к его брату.

Наконец почтенная миссис Кейн поднялась из-за стола. Джим поспешил открыть для нее дверь в соседнюю комнату. Он выглядел грустным, и Патрисия испугалась, что ее напускное невнимание ранит его чувства. Вместо того чтобы равнодушно пройти вслед за хозяйкой, она подняла голову и улыбнулась ему.

Лоб молодого человека мгновенно разгладился, лицо озарилось теплой улыбкой, и Патрисия опять испугалась. На сей раз из-за того, что пошла на поводу у сердца.

В гостиной ее первой обязанностью было проследить, чтобы миссис Кейн удобно устроилась в своем любимом кресле, поставив ноги на скамеечку, и чтобы ее трость с рукояткой находилась в пределах досягаемости. Ей принялась помогать Бетти Пембл, пытаясь подложить под старуху подушку. Однако миссис Кейн принадлежала к поколению, не привыкшему к роскоши, и презирала женщин, стремящихся всегда сидеть на мягком. Поэтому подобная услужливость заставила ее поморщиться. А тут еще Бетти ляпнула:

– Мистер Кейн сегодня ну просто прелесть!

Блекло-голубые глаза Эмили остекленели.

– Это в каком смысле?

Бетти Пембл, забыв, что разговаривает со старой дамой, пояснила:

– Ну просто не верится, что ему исполнилось шестьдесят лет, а он еще хоть куда.

– Конечно, – холодно бросила Эмили и повернулась к Патрисии. – Закройте окно, милочка, а то в комнату ползет противный туман. Я чувствую его костями.

– Да это же просто морской бриз, – заметила миссис Манселл.

– Вы можете называть его, как вам нравится, Агата, – буркнула Эмили, – а для меня это противный туман.

– Вот именно, туман, – подхватила Бетти.

Эмили бросила на нее недовольный взгляд, и та поспешила добавить:

– Ой, я забыла вам рассказать, как Питер обрадовался, узнав, что мы едем поздравить дядю Сайласа с днем рождения. Знаете, мои дети привыкли звать его «дядей». Они его просто обожают. Дядя Сайлас их притягивает. Есть в нем магнетизм. Я всегда замечала, как они на него смотрят, даже моя тихая малютка Дженифер.

Эмили не смягчили незаслуженные славословия в честь ее сына.

– Значит, Питер обрадовался, говорите? – произнесла она требовательным тоном. – И что же он сказал?

Улучив момент, Розмари вскочила из глубокого кресла и двинулась через комнату к Патрисии.

– Давайте прогуляемся в оранжерею.

Та стиснула зубы. Ей до смерти надоели эти доверительные беседы. Несколько месяцев назад супруга Клемента Кейна неожиданно воспылала к ней большой симпатией и при каждом удобном случае принималась изливать душу.

– Ну что за вечер, когда он закончится, – проговорила она, как только они вышли за дверь. – И вообще, я не представляю, как вы можете здесь жить постоянно.

– Тут не так плохо, как может показаться, – отозвалась Патрисия.

Розмари посмотрела на нее чуть ли не с испугом.

– Но здесь же очень скучно. Я бы просто сошла с ума.

– Наверное, у меня такой характер, – произнесла она, будто оправдываясь. – Я ко всему отношусь спокойно.

– Ну как тут не позавидовать. – Розмари вздохнула. – Хотите сигарету?

Патрисия отказалась.

– Замечательно, когда довольствуешься малым и не ропщешь, – продолжила Розмари. – Но я, к сожалению, другая.

– Ну а мне приходится мириться. – Она вздохнула. – А что делать, когда нет никаких талантов? Когда, кроме стенографии, больше ничего не умеешь?

– Да есть у вас таланты, не надо прибедняться. – Розмари скользнула взглядом по веточкам гелиотропа. – А что касается меня, то я уже, кажется, дошла до точки.

Патрисия Эллисон посмотрела на нее с сочувствием.

– Счастливым Клемента я не сделала, – объяснила Розмари. – Без меня ему было бы лучше. Видимо, я вообще не создана для брака. Ничего не поделаешь, русская кровь.