Б. Решение было встречено Альенде с радостью, ибо он не только не любил свою жену, но ненавидел ее и надеялся таким образом отомстить за ее неоднократные измены. Как же согласовать этот вариант с отчаянием Альенде в конце? Да очень просто! Комедия, разыгранная для галерки, более того, комедия по повелению Секты, дабы стереть следы этой извращенной мести.

Есть еще несколько вариантов этих вариантов, но излагать вам их незачем – каждый может без труда заняться их разработкой как упражнением, упражнением, кстати, весьма полезным, ибо человек никогда не знает, когда и как может угодить в одну из хитрейших ловушек Секты.

Что касается меня, история с убийством Марии, происшедшая вскоре после моей неудачи со слепым из метро, напугала меня до крайности. Я был совершенно подавлен и решил сбить их со следа, затаиться, более того, покинуть страну. Такое решение, наверно, кое-кому из читателей моих воспоминаний покажется чрезмерной предосторожностью. Меня всегда смешит бедность воображения людей, полагающих, будто для отыскания истины надо рассматривать факты «в должных пропорциях». Эти пигмеи воображают (у них, конечно, тоже есть воображение, но воображение пигмеев), будто действительность под стать их росточку и не сложнее, чем их куриный мозг. Эти господа именуют себя «реалистами», ибо не способны видеть дальше своего носа, путая Реальность с Кругом-В-ДваМетра-Диаметром, центр коего их убогая голова. Эти провинциалы смеются над тем, чего не могут понять, и не верят в то, что лежит за пределами их пресловутого круга. С типично крестьянской хитрецой они неизменно гонят прочь безумцев, приходящих с идеей открыть Америку, однако, переселяясь в город, все же покупают почтовый ящик. И они склонны усматривать логику (еще одно любимое их словечко!) там, где просто сказывается психология. Привычное превращается в разумное, вследствие чего лапландцу кажется разумным предложить гостю свою жену, тогда как европеец скорее сочтет это безумием. Именно эти хитрецы и отвергали антиподов, пулемет, микробов, волны Герца. Эти реалисты, чье главное занятие отвергать (обычно с издевками, с остервенением, вплоть до тюрьмы и сумасшедшего дома) будущие реальности.

Уж не говоря об их замечательной формуле: «в должных пропорциях». Словно в истории человечества было хоть что-нибудь стоящее, что не было бы чрезмерным, начиная с Римской империи и кончая Достоевским.

В общем, не будем заниматься глупостями и вернемся к единственному предмету, который должен интересовать человечество.

Итак, я решил уехать за границу и, хотя вначале полагал сделать это, проплыв по Дельте [137] в шлюпке контрабандистов, связанных с Ф., потом сообразил, что таким способом мне дальше Уругвая не добраться. Оставалось только приобрести фальшивый паспорт. Я обратился к некоему Туркито Нассифу и заполучил паспорт на имя Федерико Феррари Ардоя, один из многих, украденных бандой Турки-то и ожидавших своей окончательной участи. Я выбрал именно его, потому что когда-то у меня с Феррари Ардоем был конфликт, а тут мне представлялась возможность натворить каких-нибудь пакостей под его именем.

Хотя с документом, я все же предпочел сперва отправиться в Монтевидео через Дельту в шлюпке контрабандистов. Добрался до Кармело [138], а оттуда автобусом до Колонии [139]. Наконец, еще одним автобусом, приехал в Монтевидео.

Там я завизировал свой паспорт в аргентинском консульстве и купил билет на самолет «Эр Франс» за три дня вперед. Что было делать целых два дня? Я нервничал, тревожился. Бродя по Проспекту 18 Июля, зашел в книжную лавку, пил несколько раз кофе и коньяк, чтобы согреться – было очень холодно. День, однако, тянулся убийственно медленно – я не мог дождаться минуты, когда между мною и слепым с пластинками пролягут просторы океана.

Естественно, мне не хотелось видеться с кем-либо из знакомых. Но, по несчастью (не по случайности, но по несчастью, по беспечности, ибо мне следовало провести эти два дня в Монтевидео где-нибудь в таком месте, где не было бы никакой возможности встретить знакомых), в кафе «Тупи-Намба» меня заметили Байсе и блондинка-художница, с которой я также когда-то познакомился в Монтевидео. Был с ними еще один тип в джинсах и очень странных башмачищах – молодой, тощий парень весьма интеллектуального вида, с которым я, кажется, тоже где-то встречался.

Никуда не денешься – Байсе подошел и повел меня за их столик, там я поздоровался с Лили и заговорил с парнем в башмаках. Я сказал, что, кажется, видел его где-то. Не бывал ли он в Вальпараисо? Не архитектор ли он? Да, он архитектор, но в Вальпараисо никогда не был.

Я был заинтригован. Всякому понятно, дело было нечисто, слишком много совпадений: мне не только показалось, что я его знаю, но я еще и угадал его профессию. Может, он отрицает, что бывал в Вальпараисо, чтобы не навести меня на какие-то опасные для него мысли?

Я был так озабочен и встревожен (вспомните, ведь история со слепым произошла всего за несколько дней до того), что не мог следить за ходом беседы этих троих. Они говорили о Пероне (еще бы!), об архитектуре, о каких-то теориях современного искусства. У архитектора был экземпляр журнала «Домус». Они похвалили снимок керамического петуха, и мне, одержимому страхом, пришлось на него взглянуть: то было творение итальянца Дурелли или Фрателли (не все ли равно?), который наверняка украл идею у немца по имени Штаудт, который в свой черед украл ее у Пикассо, который в свой черед украл ее у какого-нибудь африканского негра – единственного, кто на этом петухе не заработал доллары.

Мне все не давал покоя архитектор: я смотрел на него и во мне зрело убеждение, что я где-то его видел. Его зовут Капурро. Но настоящая ли это фамилия? Да нет, что это я? Он же из Монтевидео, Байсе и Лили – его друзья. Как же он мог назваться фальшивой фамилией? Ну ладно, это неважно: фамилия, возможно и даже наверняка, подлинная, но его заявление, что он никогда не бывал в Вальпараисо» – это правда или ложь? Что же он в таком случае скрывает? Я судорожно пытался вспомнить, был ли в той группе архитекторов в Вальпараисо кто-нибудь, кто прямо или косвенно упоминал о чем-либо, связанном со слепыми. Неспроста, видимо, этот парень так интересуется именно петухами – ведь бойцовые петухи неизбежно остаются слепыми. Нет, ничего не могу вспомнить. И вдруг мне пришло в голову, что я видел этого парня не в Вальпараисо вовсе, а в Тукумане.

– Не случалось ли вам бывать в Тукумане? – выпалил я внезапно.

– В Тукумане? Нет, не бывал. Несколько раз был в Буэнос-Айресе, это да. Но в Тукумане никогда не был. А почему вы спрашиваете?

– Да просто так. Все кажется, что я вас видел, и вот размышляю, где же это могло быть.

– Послушайте, да, скорее всего, вы когда-то видели его здесь же, в Монтевидео! – сказал Байсе, посмеиваясь над моей настойчивостью.

Я отрицательно покачал головой и опять погрузился в свои раздумья, пока они продолжали обсуждать петуха.

Под каким-то предлогом я их покинул и перешел в другое кафе, но загадка с архитектором все не выходила у меня из головы.

Я попытался вспомнить свои встречи с тукуманцами – как всегда, я пользовался подобными знакомствами, чтобы замаскировать свою настоящую деятельность. Это естественно. Мне ведь ни к чему было посещать наших местных фальшивомонетчиков или показываться на людях в компании налетчиков из нашей провинции. В Тукумане я однажды позвонил по телефону девушке-архитектору, с которой когда-то забавлялся в постели.

Пошел ее навестить. Она сделала успехи, преподавала на факультете и работала с группой молодых архитекторов, строивших в Тукумане нечто, что она потом мне показала: не то фабрику, не то школу, не то санаторий. Точно не помню, да это, как известно, все едино: в подобных зданиях можно с одинаковым успехом сегодня поместить токарный цех, завтра родильный дом. Это то, что они называют «функциональностью».