— Неужели нам не удастся выиграть время? — с неожиданной надеждой в голосе воскликнула она, и, встав со своего кресла, положила руки мне на плечи. — Что, если я сделаю вид, будто уступаю его желаниям, и тем самым попытаюсь добиться для тебя отсрочки?
— Нечего и думать об этом, — мрачно отозвался я. — Я ведь уже говорил тебе, что Рамиро не из тех, кому можно доверять. Он может пообещать тебе все что угодно, а затем нарушит свое слово. Он панически боится, что я узнал о содержании его переписки с Вителли, и не рискнет освободить меня. А вдруг герцог задержится в дороге? Увы, Паола, — удрученно вздохнул я, — нам придется покориться судьбе.
Я мог бы назвать еще более веские причины, по которым не следовало доверять Рамиро, но я решил не усугублять страданий Паолы — их и без того немало выпало на ее долю.
— Нет, Ладдзаро, — попыталась возражать она. — Я думаю, нам стоит рискнуть. Если существует хотя бы малейшая возможность спасти тебя, мы должны ею воспользоваться.
— Ты забываешь, что помолвлена с Игнасио, кузеном Чезаре Борджа, — твердо сказал я. — Неизвестно, как поведет себя герцог, когда появится здесь. Возможно, он захочет, чтобы ваш брак состоялся.
В ее взгляде отразилась такая душевная боль, что мое сердце мучительно заныло.
— О, Ладдзаро, — простонала она, — за что мне такие испытания? Наверное, Небеса наказывают меня за грехи.
Ее лицо было совсем близко от меня. Я наклонился к ней и поцеловал ее в лоб.
— Да хранит тебя Господь, madonna mia, — нежно произнес я.
— Ладдзаро! — в отчаянии воскликнула она.
Ее руки обвились вокруг моей шеи, и я почувствовал на губах ее горячие и страстные поцелуи.
Слава Богу, в этот момент открылась дверь, ведущая в переднюю, иначе, боюсь, ее объятия лишили бы меня последних остатков мужества. Я шепотом предупредил ее о появлении в зале посторонних, она отпрянула от меня и без сил упала обратно в кресло. Появился сопровождаемый офицерами Рамиро, всем своим видом выражая нетерпеливое ожидание и надежду. Но мне пришлось разочаровать его.
— Если солнце зашло, ваше превосходительство, — смело, словно бросая вызов, сказал я, — зовите не мешкая палача.
Рамиро помрачнел — от его слуха не укрылись насмешливо-торжествующие нотки, проскользнувшие в моем голосе.
— Ты вздумал подшутить надо мной, грязное животное? — вскричал он, и его глаза злобно сверкнули. Затем он громко расхохотался, пожал плечами и уже спокойнее добавил: — Впрочем, сейчас это не имеет значения. Начинай, Федерико, — полуобернувшись, бросил он палачу.
— Позвольте сначала молвить вам одно словечко, мессер дель Орка, — с откровенной издевкой произнес я.
Он подозрительно взглянул на меня, удивленный, видимо, тоном, который я решился взять с ним.
— Говори и проваливай, — неохотно разрешил он.
— Мне помнится, вы хвастались, что никому не удавалось трижды одурачить вас и остаться в живых, — начал я и зловеще улыбнулся. — Вы глубоко ошибаетесь, мессер, и сейчас видите такого человека прямо перед собой.
— Фу! — презрительно фыркнул он, полагая, что я имел в виду свой разговор с Паолой. — Если хочешь, можешь утешаться этим, когда тебе на шею накинут петлю.
— Я уверен, что испытаю куда более сильное утешение, если увижу вашу реакцию на то, что вы сейчас услышите, — тут я сделал небольшую паузу, чтобы усилить эффект сказанного мною. — Не успеет начаться новый день, как вы последуете тем же путем, куда сейчас отправляете меня — прямо на виселицу. Вспомните-ка о сгоревшем письме Вителоццо Вителли, пепел которого вы обнаружили у себя на столе.
У Рамиро от изумления отвисла челюсть, и его лицо сперва еще больше покраснело, а потом стало бледным как мел.
— О чем ты болтаешь, шут? — внезапно охрипшим голосом спросил он.
— О том, что не кто иной, как я, развел костер на вашем столе. Но я спалил чистый лист бумаги, предварительно заменив им секретное письмо Вителли, то самое, что было прислано вам в подкладке шляпы курьера.
— Ты лжешь! — истошно завопил он.
— Мне совсем нетрудно доказать вам обратное. Хотите, я расскажу вам о его содержании? Так вот, слушайте: всякому, кто прочитает это письмо, станет ясно, что тиран Читта-ди-Кастелло подкупил губернатора Чезены и втянул его в заговор, направленный против самого Чезаре Борджа. Синьор Вителли настойчиво советует мессеру Рамиро воспользоваться визитом герцога в Чезену, который, как ему стало известно, состоится в ближайшие дни, для того, чтобы расправиться с их общим врагом. Исполнение столь гнусного дела предлагается возложить на спрятанного в засаде арбалетчика.
На мгновение Рамиро, казалось, лишился дара речи; он ошарашенно уставился на меня, и в его округлившихся глазах пылала жгучая ненависть. Затем он резко повернулся к своим офицерам, с изумлением внимавшим нашей странной беседе.
— Не верьте ему! — выпалил он. — Он всего лишь хочет любой ценой избежать виселицы и поэтому пытается заставить вас усомниться в моей лояльности герцогу Валентино. Это детская хитрость, и она ему не поможет.
В ответ я только рассмеялся. Один из находившихся здесь офицеров наверняка помнил туманный намек, оброненный Лампаньяни насчет шляпы курьера, — намек, стоивший ему жизни, — но в тот момент меня не интересовало, как другие отнесутся к сказанному мною.
— Завтра утром все вы узнаете, лгу я или нет, — с безграничной уверенностью произнес я. — Да что там говорить, это произойдет значительно раньше. Чезаре Борджа сейчас уже изучает письмо Вителоццо Вителли, и после полуночи прибудет в Чезену.
Рамиро затрясся от хохота. Он был готов поверить в то, что я выкрал это злосчастное послание, пока он спал, но ему показалось абсолютно невероятным, что я умудрился переправить его герцогу.
— Тебя обличает твоя же собственная ложь, — безапелляционно заявил он, в упор глядя на меня. — С прошлой ночи ты постоянно находился под стражей. Когда же ты успел найти курьера, который согласился поехать отсюда к Чезаре Борджа?
Я бесстрашно выдержал его взгляд, и это слегка смутило его.
— А где Мариани? — ехидно осведомился я. — Где отец мальчика, которого вы так безжалостно и хладнокровно убили вчера ночью? Поищите его хорошенько в Чезене, а когда вы устанете искать, тогда вы, возможно, поймете, что тот, кто собственными глазами видел кошмарную сцену гибели своего ребенка, пойдет на все, чтобы отомстить злодею.
Vergine Santa! [Пресвятая Дева (ит.)].
Как он перепугался. Он, должно быть, еще раньше обратил внимание на отсутствие Мариани и почуял неладное, и сейчас его подозрения полностью подтвердились. С мертвенно-бледным лицом он обессиленно опустился в кресло и рукой вытер проступивший на лбу холодный пот. Тот, кто столько лет внушал смертельный страх всем, кто находился рядом с ним, сам был объят таким ужасом, что позабыл, казалось, обо всем на свете, даже о своих офицерах, которых могло насторожить столь необычное поведение своего капитана. Действительно, Рамиро даже не попытался опровергнуть выдвинутое против него обвинение в измене, а в том, что оно возникло не на пустом месте, нетрудно было догадаться по выражению его лица. Офицеры, разумеется, тоже сделали выводы и инстинктивно попятились от него — если заговор существовал и если о нем стало известно самому герцогу, от губернатора Чезены стоило держаться подальше.
Дело начинало принимать весьма неожиданный оборот, и я заметил, что взгляд Паолы оживился. Одни лишь стражники да палач сохраняли полную невозмутимость. Они были наемниками Рамиро, им платили деньги за верность, и к интригам своего господина они не имели никакого отношения.
Наконец Рамиро удалось справиться с собой. Он тяжело поднялся из кресла и угрожающе прорычал, глядя на меня исподлобья:
— Ты выставил меня на посмешище, но прежде, чем ты умрешь, ты горько пожалеешь об этом. Раздень его, — скомандовал он палачу. — Мы вздернем шутника лишь после того, как переломаем ему все кости. Приступай, — и он сделал небрежное движение рукой снизу вверх, словно подсказывая, каким образом следует обращаться со мной.
