В Риме также происходили сражения, но на дипломатическом фронте. Здесь противоборствовали папа и венецианцы. Грабеж в Сенигаллии окончательно разъярил могущественную Республику, и Сенат от имени пострадавших купцов потребовал у святого отца возмещения убытков и гарантий на будущее. Венеция готова была прекратить нейтралитет и начала постепенно перемещать войска к северным границам Романьи. Дож и Сенат давно старались найти повод, который был бы достаточно веским даже в глазах Людовика XII и мог бы оправдать открытие военных действий против Валентино.

Венеция являлась очень серьезным противником, и герцог понимал, что в случае конфликта ему придется рассчитывать на собственные силы, а не на помощь Франции. Он спешно усилил романские гарнизоны и назначил новых наместников, отвечавших за безопасность и оборону всех городов в его владениях. Кристофоро делла Торре принял командование над Имолой, Фаэнцей и Форли; Иеронимо Бонади стал сенешалем Чезены, Римини и Пезаро.

Фано, Сенигаллия, Фоссомброне и Пергола поручались заботам Андреа Косса, а в Урбино выехал дон Педро Рамирес. Ему досталась самая трудная часть работы, поскольку горное княжество было захвачено, но не покорено. Крепости Майоло и Сан-Лео оставались в руках сторонников Гуидобальдо да Монтефельтро.

Рамирес действовал с методичной непреклонностью. Он взял штурмом Майоло, а затем подавил все мелкие очаги сопротивления. Только после этого его отряды обложили Сан-Лео. Осада продолжалась почти полгода, защитники отбили все приступы и выказали чудеса храбрости, но в конце концов оказались на грани голодной смерти. Двадцать восьмого июня 1503 года комендант Латтанцио приказал поднять белый флаг.

Немалое беспокойство доставляла герцогу и возросшая дипломатическая, а отчасти и военная активность Флоренции. Посол Синьории, Франческо де Нарни, уже посетил Болонью, Сиену и Лукку, предлагая от имени своего правительства заключить четырехсторонний оборонительный пакт против Борджа. Эти города находились под покровительством французского короля и если и не были вполне уверены в собственной безопасности, то по крайней мере могли надеяться, что мысль о Людовике не позволит герцогу обойтись с ними слишком сурово. Впрочем, переговоры вскоре прервались, и до официального союза дело так и не дошло. Все же Флоренция рискнула выделить несколько эскадронов кавалерии на подмогу Пандольфо Петруччи, ибо видеть Сиену под властью сторонника Медичи казалось для Синьории куда меньшим злом, чем соседство со страшным герцогом Романьи. В начале марта 1503 года Пандольфо возвратился в родной город, сопровождаемый флорентийскими наемниками. Подданные не слишком обрадовались его прибытию, но покорились и не протестовали. Возможно, они просто решили дождаться того дня, когда приближение Валентино опять вынудит Петруччи искать спасения в бегстве.

Летом 1503 года на землях церковного государства воцарился долгожданный мир. Поспевая всюду, герцог старательно налаживал хозяйственную и административную жизнь страны. Он устранил угрозу голода, закупив на Сицилии большие партии отборной пшеницы. Корабли с зерном уже разгружались в романских портах. С казнью Рамиро де Лорки жалобы и нарекания на судопроизводство герцога прекратились. Чезаре не посягал на традиционные права и привилегии городов; муниципальные должности по-прежнему оставались выборными. Кроме верховного правителя — сенешаля, — назначался только председатель гражданского трибунала. Согласно обычаю этот пост всегда занимал представитель другого города, не связанный с местными жителями ни родством, ни свойством. Герцог привлекал к себе на службу лучших правоведов Романьи, «мужей, прославленных ученостью, справедливых и одаренных ясным разумом», и щедро оплачивал их труды.

Чезаре вернулся в Рим, но не для того, чтобы почивать на лаврах. Теперь его мысли занимала реорганизация армии, ее перевод на территориальную основу. Он думал о королевской короне — значит, предстояли новые походы, новые сражения, для которых ему потребуются тысячи надежных солдат, более верных и храбрых, чем чужеземные наемники.

Народ Романьи уже успел оценить преимущества управления Чезаре Борджа, и приказ, обязывающий каждую семью в его владениях выставить по одному человеку для герцогской армии, выполнялся быстро и беспрекословно. Это не означало постоянной воинской службы — люди по-прежнему жили под своим кровом, но по первому сигналу тревоги должны были явиться под знамена Борджа. Таким образом, в течение двух-трех дней герцог мог мобилизовать до семи тысяч солдат.

Мы уже говорили, что при всех многочисленных талантах Чезаре Борджа его истинным призванием оставалась война. Он был прирожденным полководцем. Солдаты чувствовали это и гордились своим непобедимым командиром, гордились его умом, отвагой и властью. Герцог платил хорошее жалованье, но преданность не купить за деньги. Люди шли за ним в огонь и воду, ибо почитали за честь носить свои стальные кирасы и красно-желтые камзолы с вышитой золотом буквой С. note 35

В то лето, не умолкая, стучали молотки во всех оружейных мастерских Брешии. Ломбардским кузнецам и оружейникам не приходилось жаловаться на нехватку заказов — герцогу требовались сотни мечей и шлемов, копий и панцирей. Сверкающими струями текла в формы расплавленная бронза — литейщики готовили пушки для грядущих штурмов.

Полный великих замыслов, Чезаре не подозревал, что уже достиг вершины своего могущества. Катастрофа, которой предстояло низвергнуть герцога Романьи и Валентино, невидимой тенью нависла над его головой.

Истерзанный Неаполь вновь сделался полем битвы. Маленькое средиземноморское королевство оставалось яблоком раздора двух великих военных держав — Франции и Испании, а итальянские государи, обуреваемые завистью и мелочным честолюбием, думали лишь о том, как бы погреть руки на новой войне, поживившись за счет соседей. Пройдет еще три с половиной столетия, прежде чем итальянцы осознают себя единой страной, и два десятка поколений успеют смениться на земле Апеннинского полуострова.

Дела у французов складывались не блестяще, и обеспокоенный Людовик потребовал, чтобы герцог Валентино, выполняя свои союзнические обязательства, оказал ему военную помощь. Королевское письмо в Ватикан было написано в весьма настойчивом тоне, ибо до Лувра уже донеслись слухи о темной истории, связанной с именем некоего Франческо Троке.

Троке, камерарий папы, считался одним из довереннейших слуг семьи Борджа; Виллари аттестовал его как «одного из самых надежных и преданных убийц, когда-либо служивших этой ужасной банде». Никто и никогда не упоминал о конкретных убийствах, в которых был бы замешан Франческо, но сам факт его участия в делах и замыслах Александра VI не вызывает сомнения, да и Чезаре не раз использовал осведомленность и дипломатические таланты тайного секретаря папы. Тем удивительнее для всех стало внезапное бегство Троке и последовавший за ним приказ герцога Валентино: всем подданным святого престола вменялось в обязанность задержать беглеца, ибо он совершил тяжкое преступление, «задевающее честь и достоинство французского короля».

Представить, каким образом безродный и безвестный Троке мог оскорбить Людовика XII, было трудновато, и вскоре в Риме начали поговаривать, что исчезновение камерария объясняется совсем иными причинами. Передавали, будто герцог, задумав изменить французам, вступил в тайные переговоры с испанским военачальником. Папскому секретарю отводилась роль посредника и связного, которую он добросовестно исполнял, надеясь в будущем получить за труды кардинальскую шапку. Убедившись, что его имя не входит в список новых кардиналов, Троке воспринял это как тяжкую обиду и бежал, рассчитывая предать своего патрона и удовлетворить если не честолюбие, то хотя бы желание отомстить.