«Пока не возвратился господин,
Узнай, где в эту ночь родился сын».
Был ночью сын дарован хлебопёку, Который проживал неподалёку.
Он, впрочем, был не просто хлебопёк — Был в хлебном деле он едва ль не бог.
Все лавки, где лепёшки выпекали,
В том городе ему принадлежали,
И бедняков держал он в чёрном теле, Поскольку те его лепёшки ели.
Знал хлебник — чем земля скупей рожает, Тем больше всё съестное дорожает.
Когда поля грозили урожаем,
Был хлебопёк огнём тоски сжигаем.
Молил купец аллаха каждый год:
«Пошли, творец, обильный недород!»
...Жена владыки, горестная мать,
Решила сына у купца забрать.
«Что сын тебе: он сын твой не последний, Взамен получишь город ты соседний.
В том городе большом, клянусь я небом, Впредь торговать один ты будешь хлебом.
Там недород, и ты разжиться сможешь.
Ты свой доход раз в десять приумножишь».
В ушах купца шумели деньги звонко. «Неужто целый город за ребёнка?
Там люди мрут, там за одну лепёшку Мне отдадут хоть взрослого, хоть крошку».
Купец воскликнул: «О великий боже,
Мне дорог сын, но золото дороже!»
*
Не описать, как ликовал владыка, Когда благую весть узнал владыка,
Как баев-богачей позвал владыка,
Как сто ночей и дней плясал владыка.
Мужал сынок у властелина края, Отцовские надежды умножая.
Осанкой, выражением лица Он на родного походил отца.
Он малый был и глупый и нескромный. Скорей, пожалуй, как отец приёмный.
Душой он был подлец из подлецов, Чем на обоих походил отцов.
Летели годы, мглою тайну кроя.
О происшедшем знали только трое.
Рабу, чтоб не сболтнула тайну эту, Хозяйка в тот же год сжила со свету.
Хотя была раба не из болтливых,
Но мёртвые надёжней молчаливых.
Второй хранитель тайны — хлебопёк От суеты житейской был далёк.
Он отдал сына, дочку взял чужую,
Но получил приплату неплохую.
Случился лютый недород в стране,
И так съестное поднялось в цене,
Что сам купец лепёшки съесть не смел,
Он богател, он только крошки ел.
В конце концов, хоть верьте, хоть не верьте, Он сам не избежал голодной смерти.
Двух, знавших тайну, поглотила мгла,
А третья? Третья тайну берегла.
Но как же тайну мог узнать Аяз?
Я и об этом расскажу сейчас.
* *
*
Был нищий люд у хлебника в долгу. Кто занимал лепёшку, кто теньгу1;
Обычно горожане, слава богу, Свои долги платили понемногу.
Но выдался такой тяжёлый год,
И был такой обильный недород,
Что бедняки несчастной той земли Платить долги торговцу не могли.
1 Теньга — мелкая монета.
Закон был строг: заимодавец мог Убить того, кто долг не отдал в срок.
Был хлебопёк врагом жестоких мер,
Но дело приняло такой размер,
Что только казни должников и пытки Ещё могли предотвратить убытки.
В ту пору был совсем юнцом Аяз,
Жил вместе с матерью, с отцом Аяз.
Их и решил убить купец публично И проследить за казнью самолично.
Подумал он, что хватит трёх голов Для устрашенья прочих должников.
Изрядно поистратился богач:
Брал по теньге за голову палач.
Ведь он на шахской службе находился,
А здесь лишь подработать согласился.
Владелец хлебных лавок и пекарен Сказал: «О братья, разве я коварен?
Я видеть не могу кровопролитья,
Но вы в долгу. Как должен поступить я?
Я — раб закона, а закон таков:
Плати башкой, коль нету медяков».
Когда палач над мальчиком склонился, Раздался плач — торговец прослезился.
Хоть вообще, когда касалось дел, Он и себя, казалось, не жалел.
Купец решил Аяза пощадить, Его на оба глаза ослепить.
«Что делать, милый мальчик, мой Аяз!»— Шептал купец, его лишая глаз.
И вновь добряк не мог сдержать рыданья... Как ты прекрасно, чувство состраданья!
С тех пор прошло без мала сорок лет. Давным-давно купца в помине нет,
Но в памяти хранил слепой Аяз Багровый нос и блеск заплывших глаз —
Лицо купца, ужасное виденье,
Мелькнувшее за миг до ослепленья.
И вот теперь, три дня тому назад,
Аяз увидел ненавистный взгляд.
Ну что ж, мы знаем, падишах лицом Был схож с купцом — своим родным отцом.
* *
*
Невольно отвлеклись мы от рассказа...
Итак, чтоб уличить во лжи Аяза,
Велел владыка тотчас же позвать Кормилец, нянек и седую мать.
На площадь в окруженье приживалок Пришла старуха, вид её был жалок.
Она, возможно, очень испугалась,
А может, вообще свихнулась малость,—
Но тайна, что хранилась много лет,
Была из тьмы извлечена на свет.
Шах, не дослушав до конца рассказа, Решил повесить мудреца Аяза.
Но не посмел: роптал народ вокруг —
Не то что голь, но многие из слуг.
Народ силён, хоть он и безоружен.
Сказал народ: «Нам шах такой не нужен.
Не то беда, что сын ты хлебопёка,
А то, что правил глупо и жестоко».
Толпа ревела: «Во дворец Аяза...»
По сути дела, здесь конец рассказа...
Но как же новый шах страною правил? Он шахский трон немедля переплавил.
Нагих одел, и накормил голодных,
И отстранил от дел людей негодных.
Назначил он начальниками в войске Простых людей, с кем толковал по-свойски
Визирей взял он не из благородных,
А из простых людей, для дела годных.
И нищую старуху не забыл он,
Её в свои покои пригласил он.
Он ей сказал: «Ты мне вернула зренье, Так будь визирем здравоохранения».
Пропитанные пылью всех дорог,
Аяз чарыки старые сберёг.
Повешенные на высоком месте, Видны чарыки были вёрст за двести.
II с них, бывало, не сводил он глаз. Бывало, сам себе твердил Аяз:
«В какие бы ни вышел ты владыки, Не забывай бедняцкие чарыки!»
Так с чего ж начать?
С начала.
Было это или нет?
Если было, то немалый Срок с тех пор прошёл — Пожалуй,
Сто, а может, двести лет.
Да, друзья, событья эти Были в давние года.
Жил бедняк на белом свете, Сыт он не был никогда.
Жил бедняк, с нуждою споря, Был он стар и слаб к тому ж. Жизнь дала ему лишь горе Да детишек восемь душ.
Он рубил сухой кустарник, Щепки складывал в чувал4. Эти щепки в день базарный Бедноте он продавал.
От торговли получая Не туманы5 — медяки, Покупал щепотку чая, Чашку просяной муки.
|
| Из богатства у него Старая была кибитка, А в кибитке — ничего. |
Что скрывать! В жилище этом Под истлевшею кошмой1 Очень жарко было летом, Очень холодно зимой.
Говорил хозяин-нищий, Руку положа на грудь: «Ветхое моё жилище Упадёт когда-нибудь!»
Так и вышло.
Спали дети
В час, когда свирепый ветер Налетел издалека...
Драный войлок, щепок малость — Вот что на заре осталось От кибитки бедняка.
Погрустил хозяин старый, На спину взвалил чувал, Со своим добром к базару Потихоньку зашагал.
Волоча насилу ноги По изъезженной дороге, Шёл он, согнутый в дугу За остатки от кибитки И за все свои пожитки Выручил бедняк теньгу..
1 Кошма — большой кусок войлока.
Проживал неподалёку Мастер рыжий и кривой.
И к нему-то одиноко Шёл бедняк, едва живой, Спрятав за щеку глубоко Капитал заветный свой.
«Мастер, строящий кибитки, Я пришёл к тебе с теньгой. Я распродал всё до нитки — Помоги мне, дорогой!»
