— Скоро будешь говорить мне «прощай», Майк. Если старый человек потерял память, то надо в гроб. Старый человек каждый день всю старую жизнь живет. Если забыл — скучно, совсем нельзя жить, май бой. Скоро будет умирать дедушка Джо.
Шурка нашел в газетном киоске целый ворох американских газет. Мы выпросили дома денег и притащили газеты дедушке Джо. Потихоньку, чтобы он не заметил, мы прокрались к нему в комнату и положили сверток на стол. На другое утро он вышел во двор с американской газетой.
— Спасибо, мальчики, — улыбнулся он нам. — Дедушка Джо очень рад. Очень рад, хороший подарок. Спасибо, май бойс.
Он развернул газету и принялся читать. Через полчаса Шурка стукнул мне в окно. Я выбежал во двор.
Дедушка Джо сидел неподвижно, глядя все на одну и ту же строчку.
— Он не читает, — шепнул мне Шурка. — Так просто сидит.
У нас не было запятив в школе, потому что пас распустили до первого апреля. Но я знал, что Степан Петрович, который преподавал нам обществоведение, никуда не уехал на эти дни.
— Погоди, — сказал я Шурке. — Я придумал одну штуку. — И побежал к Степану Петровичу.
Он очень удивился, когда я рассказал ему, в чем дело.
— Так, так, — сказал он. — Значит, тебе нужны книги, в которых можно найти про первое Первое мая. Придется полезть в историю рабочего движения в Америке.
Он порылся на полке, потом раскрыл диван, битком набитый книгами.
— Что же, возьми вот эту и эту. Только они очень трудно написаны, тебе самому не осилить. А впрочем… если хорошенько наляжешь… Ну, смотри только, не затеряй их, эти книги трудно достать.
Я аккуратно завернул книги в газету. Три книги! На одной большими, жирными буквами было напечатано IWW — те же самые буквы, что мы видели с Шуркой у дедушки Джо на лоскутке красного шелка.
Домой прилетел я нулей.
— Ш-ш! — остановил я Шурку, который кинулся мне навстречу. — Теперь все будет ладно.
Дедушка Джо все сидел над газетой, как и два часа назад. Он задремал, трубка выпала у него из руки. Мы тихонько прошмыгнули мимо, зашли к нему в комнату.
— Ну, говори, что ты придумал! — теребил меня Шурка.
Я развернул бумагу и выложил на стол все три книги. А книгу с буквами IWW положил наверх, — чтобы дедушка Джо сразу заметил ее, как вернется к себе.
Уж, конечно, мы поглядывали в окошко. Недаром он в этот вечер потушил свет в двенадцать часов, — ведь всегда он ложился спать в девять! Он прочитал страницу и, прежде чем перевернуть ее, долго сидел, задумавшись и глядя в потолок. Нам не видно было его лица, но я уверен, что он улыбался.
И наутро он вышел с прежней, веселой улыбкой на лице.
— Хэлло, бойс! — окликнул он нас. — Хау ду ю ду? (Это значит: «Как вы поживаете?») Хорошо? Олл рант, и я хорошо. Какая теплая погода, вовсе лето. А ведь я вспомнил, как звали парня, — Парсонс. Смешно, как я мог позабыть! Вместе работали, вместе корку хлеба ели… Парсонс, ну, конечно, Парсонс. Хороший был малый Парсонс!
Больше ничего он не сказал в этот день: сидел, держал на коленях кошку Мурку и щекотал ей шею под подбородком. А Мурка щурилась и урчала.
— Выздоровел наш старикан, — подмигнул мне Шурка.
Прошло еще два дня. Мы отправились с дедушкой Джо на почту. Он получил свою пенсию, потом с таинственным видом сказал нам:
— Ну, мальчики, вы будете меня ждать тут. Никуда не ходить! — И вошел в универмаг. Он вынес покупку, завернутую в бумагу, и, гордо задрав кверху свою бородку, отправился домой.
На дворе он остановился у ручейка, который бежал из-под снежной кучи, сорвал обертку с яркого красно-синего парохода и сказал, указывая пальцем на воду:
— Вы будете красный флот, май бойс!
Дедушка Джо позабыл, что прошло уже два года с тех пор, как мы увлекались этой забавой. Теперь нам и вовсе скучно было пускать пароходики в чайной ложке воды. Не малыши ведь мы, в самом деле! Но мы терпеливо пускали суденышко у снежной кучи и подталкивали его по асфальту до самых ворот. А старик глядел на нас, прищурив веселые глаза, и только что не урчал, как Мурка.
— Ну, дедушка Джо, — сказал Шурка, когда нам окончательно наскучило это занятие, — вы хотели нам рассказать про эту картинку.
— Про какую картинку? — спросил старик.
— Да про ту, на которой нарисованы арестанты: Спайс, Фишер, Энгель…
— И Парсонс? — докончил дедушка Джо. — Расскажу, если вы поможете мне сварить обед.
Раз в сто лет дедушка Джо доставлял нал это удовольствие: мы забирались к нему, жарили картошку или варили щи, а потом обедали все вместе. Шурка имел свою специальность: стоять у машинки, подкручивать фитили, помешивать в кастрюле или на сковородке. А мы с дедушкой Джо чистили в четыре руки картошку.
— Это я ошибся, что первый Первый май был в тысяча восемьсот девяностом году, — сказал дедушка, когда мы принялись каждый за свое дело. — Самый первый Первый май был раньше — в тысяча восемьсот восемьдесят шестом году. Помню очень хорошо. Мы с Парсонсом работали в то время в Чика-го, на заводе сельскохозяйственных машин Мак-Кормик.
— А кем ты работал там, дедушка? — спросил я.
— Подручным работал, но сборке жаток. В то время рабочие начали делать союзы по всей Америке. Лучше, лучше вымой картошку, Майк. Мы требовали эйт хаур дэй — это значит восемь часов в день работы, а больше нет. Тогда решили: в Первый май тысяча восемьсот восемьдесят шестого года — никто не работай в Америке, стачка за эйт хаур дэй. Мы не пошли на завод в Чикаго и в других больших городах. И это был первый, первый митинг. Парсонс сказал мне: «Джо, завтра ты приходи на митинг, ты и другой, и столяр, и механик…» Мы пришли, и полиция стреляла. Я взял большой камень, — и бросал, и бросал, прямо в полисмен. Мне убили руку, — вот…
Дедушка Джо положил картофелину в миску и засучил рукав выше локтя: на худенькой руке был белый шрам, как червячок.
— И много убили до смерти. Тогда мы устроили митинг на другой день в Хей-маркет-сквер, па Сенной площади. Это было очень много рабочих, весь Чикаго. Полиция пошла вперед, и кто-то бросил в них бомбу. И бомба убила много полисмен. Я знаю: Парсонс не бросал бомбу, и Фишер не бросал бомбу, и Энгель и Спайс тоже не бросали. Кто бросал? Может быть, что предатель. Да, конечно, предатель. Его послали боссы[1] погубить наш митинг, наш рабочий союз…
Дедушка Джо задумался. Шурка поставил картошку на, огонь, и мы сели к столу.
— Селедку чисть на бумажке, май бой. Его повесили, Парсонса, — помню, Альберта Парсонса, и Августа Спайса, и Фишера — его звали Адольф, — и Энгеля. Энгель был моё тезка, мальчики, и мы ходили с ним ловить рыбу. И поймали раз старый башмак. У Мак-Кормик все называли нас: «Джо и Джо, компания старый башмак». А вы говорите, что я позабыл, май бойс!
— Почему же ты говорил, что первое Первое мая было в тысяча восемьсот девяностом году? — спросил я дедушку Джо.
— Потому что на весь мир этот праздник был в первый раз в тысяча восемьсот девяностом году, — ответил старик. — Понимаешь, май бой, на весь мир, во всех странах, где есть рабочий.
Он обернулся к подоконнику, где всегда лежала его трубка.
— Майк, ты не видел, куда я положил трубку?
Мы с Шуркой так и покатились со смеху: трубка была у него в левой руке.
— Так вы ж ее держите! — крикнули мы в один голос.
Дедушка Джо виновато улыбнулся.
— Олд фул! Вот так я держал в руке первый Первый май и не мог найти. Это ты принес книги, Майк? Спасибо, май бой, очень, очень, очень большое спасибо. В Первый май я буду итти с вами вместе, первый, первый ряд!
И мы седи кушать картошку.
