Лица сотрудников посветлели. Домой! Только Иосимура был недоволен, он подошел к Исии и тревожно спросил:

— А наше великолепное оружие? Неужели мы его отдадим врагу, господин профессор?

Исии отрицательно покачал головой.

— Неужели... — Иосимура смертельно побледнел, — уничтожим?

Седая голова генерала поникла. Стало тихо, как будто люди стояли вокруг постели умирающего. И в самом деле, Исии умирал. Не сам человек, а душа его, полюбившая и воспитавшая чуму, корчилась в агонии.

— Господин генерал, прибыли слуги бога. Они ожидают у ворот отряда, — комендант недоуменно смотрел на печальное лицо профессора.

— Уже?.. — пробормотал Исии. — Уже? — он с трудом проглотил давящий горло горький комок и, вставая, приказал научному сотруднику Иосимуре выехать в район аэродрома: произвести заражение чумой и холерой прибывших смертников.

Иосимура, не переспрашивая, сразу же побежал в свою лабораторию, на ходу отдавая приказания санитарам.

— Сколько сейчас времени, комендант? — голос Исии стал по-прежнему твердым и, кажется, спокойным.

— Девять пятнадцать. По-московски.

— Я не спрашиваю вас о Москве! — Исии злобно глянул на коменданта, тот отступил, будто ужаленный этим взглядом. — В тринадцать тридцать машины с оборудованием и сотрудниками по списку номер один должны уйти на Порт-Артур. Я выезжаю немедленно.

— Будет исполнено, господин профессор!

От прежнего Исии ничего не осталось. Сгорбленный седенький старичок медленно побрел к выходу, изредка кивая трясущейся головой расступавшимся перед ним людям в белых халатах.

В тесном блиндаже опытного аэродрома наскоро оборудовали пункт отряда. Иосимура с двумя помощниками принимали «пациентов». С аэродрома то и дело взлетали самолеты. Сделав круг, они брали направление на север, к границам.

В блиндаже слышались отрывистые возгласы Иосимуры:

— Шприц! Тампон! Йод!

Перед ним мелькали обнаженные спины: широкие, узкие, худые, жирные. Иосимуру не интересовали эти люди. Профессиональным движением он оттягивал кожу, делал укол, нажимал на головку поршня.

— Следующий!

Рев моторов над головой, шумные разговоры за дверью — ничто не смущало Иосимуру, он был занят делом спасения империи. Рядом, на полигоне, начальник учебно-просветительного отдела обучал добровольцев обращению с автоматической ручкой-разбрызгивателем. Пятнадцать японцев в гражданском платье слушали, пристально глядя на ловкие руки врача, выдавившие каплю мутноватой жидкости из авторучки.

— Одной только капли, — внушал врач, — вполне достаточно для крупного водоема. Через несколько суток бактерии размножатся. Я требую экономного расходования... — он замялся, подыскивая понятное для неспециалистов определение, — жидкости! Старайтесь заходить в истоки ручьев, ближе к всасывающим трубам водокачек, используйте озера, где купаются, колодцы. Мелкие болота, откуда пьет скот. Помните: пополнить запас у вас нечем. Старайтесь выбрать наиболее интересные объекты... Вы будете сеять тифы, дизентерию, холеры, сибирскую язву, — врач поднял указательный палец. — Помните: на вас взирает империя, как на героев, спасающих родину!

Окружавшие сосредоточенно смотрели на тусклую капельку, не произнося ни слова.

Казачий корпус генерала Бакшеева разваливался, как старое, трухлявое дерево под ударами грозового ветра. Казаки, в большинстве своем мобилизованные насильно, разбегались по селам Барги и Захинганья, закапывая или сжигая форменные мундиры. Офицеры, напуганные разноречивыми слухами, ничего не могли поделать. Уже утром десятого августа от корпуса остались лишь жалкие толпы, не способные к каким-либо активным действиям. Большие надежды возлагал Семенов на тайную сеть шпионов-диверсантов, живущих в России еще с гражданской войны, но и они, не получая долгое время заданий, разобщенные, ничего практически предпринять не могли. Большинство членов «Союза эмигрантов» попряталось, а некоторые поспешили выехать в Дальний или Порт-Артур, откуда была надежда морем добраться до «обетованного» берега Японии. А там — что бог пошлет.

Почти никого, никакой реальной силы не оставалось в руках Семенова. Он чувствовал себя одиноким и беспомощным. «Правительство» Дальне-Восточной республики перестало существовать, министры разбежались. Но Семенов еще не терял надежды. Он продолжал верить в конечную победу Японии, ибо умирать вместе с ней в его расчеты не входило. Одно дело — говорить на банкетах, писать в газеты. Но умирать!..

Действительно, он сглупил с Айронсайдом. Единственное место, где можно укрыться, — это Америка. Что из того что они союзники. Керенский-то живет припеваючи! Союз — союзом, а камень за пазухой... Черт бы побрал этого Гонмо-Айронсайда! Так некстати он подвернулся. Где он теперь? Последнее время был в Дайрене, и Семенов все-таки оказывал ему немало услуг! Что поминать прошлое. Ну, ошибся... С кем не бывает греха? Старый атаман очень много знает, не так просто списать его в расход!

— К вам японский офицер, — доложил адъютант.

Семенов направился к двери. Конечно, он, Такэока! И опять капитан. Был же подполковник!..

— Здравствуйте, Григорий Михайлович! — радостно воскликнул Такэока. — Вы по-прежнему так же молоды и бодры!

Пожимая узкую сухую руку японца, приветливо улыбаясь, Семенов соображал: к чему этот визит?

Усевшись у открытого окна и усадив атамана, Такэока, как всегда, рассыпался в любезностях. Но сегодня атаман был хмур и неразговорчив.

— Вас огорчает война, Григорий Михайлович? — участливо осведомился Такэока, закуривая. — Ничто не вечно в этом лучшем из миров... Но ведь за ночью непременно наступает утро, Григорий Михайлович, правда? Только тот победит, кто не боится временных неудач. Кто, даже разбитый, готовится к новой войне, тот победит!

Совпадение мыслей Такэоки и Айронсайда поразило Семенова. Они думают одинаково. Значит, им приказал думать так один хозяин. Семенов растерянно улыбнулся: один хозяин, черт бы его побрал! Но, может быть, его план спасет положение?..

— Господин капитан, — начал Семенов, — я хочу предложить вам верный план спасения Маньчжурии. И не только Маньчжурии, — атаман повысил голос, изо рта полетели брызги, японец поморщился. — Всей империи!

Торопясь, Семенов изложил свои мысли, чертя по карте направления предполагаемых ударов. Такэока скептически пожал плечами.

— Вы плохо осведомлены, Григорий Михайлович, — он покусал губы. — Противник уже окружил наши пограничные армии... или заканчивает окружение. Русские перетянули сюда всю технику. Нам нужно было думать о вашем плане летом сорок второго года.

Семенов глядел на толстые губы японца, на его большие зубы и думал: «Укусил бы локотки, да зубы коротки».

— Тогда ваш план был бы осуществим. А теперь... — он снова пожал плечами. — Нужно думать о будущем, если мы хотим еще отыграться.

— Но как? — стоном вырвалось у атамана. «Может быть, Такэока знает что-нибудь?»

— Мы сейчас вылетим в Дайрен, Григорий Михайлович. Там вы получите двести тысяч иен и место на эсминце. Через два дня — Токио!

Ошеломленный Семенов молчал. Наконец, после долгой паузы, через силу выдавил:

— Бросить все? Бежать?!.

— Иногда полезно отступать в порядке, чтобы сохранить силы для решающего удара, — Такэока назидательно поднял палец. — Генерал Араки просил меня передать вам, Григорий Михайлович, его приказ: немедленно прибыть в Токио со списками агентуры — и здесь, и там, — капитан махнул на север, — мы вступаем в новую фазу: начинается подготовка войны, только более тщательная и кропотливая, чем была раньше.

Через пятнадцать минут домик в розах опустел. Мощная машина, оставляя позади клубы пыли, умчалась в сторону аэродрома. Офицеры, постояв около подъезда, гурьбой направились в ресторан.

Последними вышли солдаты. Поглядев в оба конца улицы, они быстро разбежались в разные стороны, по дороге срывая погоны.