Кто, кроме вас, поможет? У вас не было ничего — теперь все. У нас нет ничего — мы люди будущего. Так учил Ленин, так учит партия...» Скорее бы дойти до Хайлара! Увидеть отца, жену, ребятишек... Но кто, начиная путь, уверен, что ничего с ним не случится в дороге? Умный всегда готов к опасностям. Тогда они не страшны.

Старший представитель торгового дома «Гонмо и К°» готовился к отъезду. Вещи были уложены в маленький коричневой кожи чемоданчик с двойным дном.

— Ну-с, дорогой Айронсайд, — начал старший, доставая бумажник, — ваши текущие расходы я покрою. Впредь будьте экономнее.

— Слушаюсь, — покорно ответил Айронсайд-Гонмо. — Но, господин подполковник, материал стоил затраченной суммы.

— Не спорю, — довольно сухо прервал подполковник. Жирные складки собрались на его лбу. Нижняя челюсть, тяжелая и мощная, как у бульдога, выдалась вперед. — Предупреждаю, будьте экономнее. А там... — и многозначительно взглянул на Айронсайда, — я постараюсь, чтобы ваше производство не затянулось. Полагаю, что вы досто...

Гулко ухнул выстрел. Подполковник мешком свалился в кресло и съехал на пол. Судорожно дергая руками, он словно хотел собрать рассыпавшиеся по полу деньги. Брызги крови попали на белоснежную скатерть. Айронсайд кинулся к двери, рывком распахнул ее, но, получив тяжелый удар в лоб, отлетел в сторону. Споткнувшись, он упал, ударился лицом о подлокотник кресла. Оглушенный, с залитыми кровью глазами, все же успел вынуть револьвер. Но человек, вставший над ним, с размаху ударил его ножом в спину. Коротко охнув, Айронсайд выронил револьвер и затих.

Сысоев вытер нож о скатерть. Потом опустился на колени и обыскал трупы. У старшего он взял бумажник и сунул себе в карман. Собрал деньги, рассыпанные по полу. Заметив чемоданчик, открыл его и, покопавшись, ничего не нашел, кроме кучи никуда не годных тряпок. Вспомнив, однако, наказ атамана, взял чемодан под мышку. Подручные Сысоева чуть не подрались из-за широкого золотого кольца с крупным камнем, снятого с руки толстяка. Вынули часы. Старательно выгребли из буфета все съестное, разломали дверки, разбили ящик с товаром и раскидали куски материи по всей комнате. Придирчиво осмотрев их работу, Сысоев бросил между столом и буфетом паспорт и приказал собираться. Ему показалось — Айронсайд пошевелился.

— Живуч, проклятый, — шепотом выругался он и снова полез за ножом.

На улице свистнули. Забыв об Айронсайде, Сысоев выбежал из комнаты. Перепрыгнув через низенький заборчик, влез в машину...

Когда все стихло, Айронсайд открыл глаза. В комнате было светло. Он застонал и тихонько полез к полуоткрытой двери.

Над Хайлар-хэ стоял низенький домик, окруженный кудрявыми вязами. Маленький огородик перед домом был засажен огурцами, растянувшими плети по невысокой изгороди. Широкая асфальтированная дорога, шедшая от моста, огибала дом. Незамеченным к домику подойти было нельзя. Поэтому и облюбовал его для встреч атаман Семенов. За поворотом дороги находилась стоянка рикш, и можно было, не вызывая подозрений, уехать отсюда в любой конец города.

У атамана выдалось беспокойное утро. В Хайларе он встретился с некоторыми представителями БРЭМа[3]. Радоваться было нечему. Людей не хватало. Все просили денег.

Нерадостные известия принес о настроениях в своем корпусе генерал-лейтенант Бакшеев. Его старческое, землистого цвета лицо с впалыми щеками и узенькими щелочками чуть раскосых глаз ни на минуту не теряло выражения злобы и испуга. Совсем недавно пять человек убежали в горы с оружием. Трое из них успели спрятать семьи. Один из сбежавших — офицер! На носу война, а корпус небоеспособен, если даже офицеры... Лицо атамана наливалось темной кровью.

Генерал-майор Власьевский, вздыхая и поеживаясь, рассказал о поимке советскими пограничниками трех лучших, проверенных диверсантов. Он нервно кусал тонкие, вытянутые в ниточку губы.

— Прохвосты! — загремел атаманский бас. — Вам не командовать, а солдатские нужники чистить! Если через три дня ни один ваш разведчик не перейдет границу, — кукиш вам вместо денег. Не умеете организовать дела — идите хоть лично сами! Забыли, как в прошлом году сидели без копейки? (Нет, генералы не забыли, конечно, той постыдной полосы жизни, когда не было денег даже на рикшу.) Три дня сроку. И чтобы на столе у меня лежали вернейшие сведения о продвижении красных войск. Сами идите! Мне все равно!

Накричавшись, атаман отпустил генералов. В дверях показался солдат-японец с пакетом. Расписавшись, Семенов начал читать, с трудом понимая дурной английский язык генерала Доихары. И тут неприятность! Казимура опровергал сведения его, Семеновской, агентуры. Доихара недоволен. Он устанавливает жесткий срок работы разведчиков и требует точной информации через пять дней, не позже. Черт возьми! Трижды прав покойник Гонмо: грызутся между собой, а Россия бьет каждого по одиночке. Разом бы броситься на медведя — и задавить. До смерти!

Без стука вошел Сысоев. Довольно ухмыляясь, поставил на стол новенький кожаный чемодан. Одна удача — и то легче жить! Теперь вызвать этого черта в очках, Клюге. Пусть получает этот дурацкий чемодан. Откинув крышку и выбросив тряпье, Семенов опытным глазом сразу заметил второе дно. Приподнял — что-то тяжелое. Значит, все в порядке. А если и нет, то какое ему дело? Чемодан тот самый, деньги в кармане... Атаман засмеялся. Созвонившись с Харбином, коротко сообщил: «Все в порядке». Услышав радостное восклицание Клюге, насмешливо улыбнулся. А что, как продать дубликаты этих записей — опять-таки американцам?.. Совсем неплохо. Клюге приедет только завтра. Быстро одевшись, Семенов захватил чемодан и вышел на улицу.

Ван Ю пришел в Хайлар вечером. Ночью он хотел пробраться к отцу, но вовремя заметил: около дома сидит японец-полицейский и поглядывает в оба конца улицы. Еще две подозрительные фигуры шлялись неподалеку от убогой фанзы Ли Чана. Ван Ю лежал в чужом огороде. Не дождавшись никого из родни, он выбрался на дорогу, проходившую сзади фанз, и зашел к знакомому старику рикше. Си-цзюн знал Вана мальчишкой и любил его. Он обрадовался встрече, обнял и расцеловал парня. Войдя с гостем в комнатушку, торопливо закрыл рухлядью окошко, затянутое бычьим пузырем. В углу за печкой похрюкивал поросенок, три курицы и петух сидели на жердочке. Спертый дух старого навоза ударил в голову. Запершило в горле. Ван Ю закашлялся и присел на кан.

— Тебя ищут, сыночек, — зашептал старик, приперев дверь. — Японцы у фанзы день и ночь сидят. Никого никуда не пускают. Ли Чан совсем ослаб.

Ван Ю низко опустил голову. А старик, тряся у него над ухом седенькой пожелтевшей бородкой, все шептал и шептал. Слова были страшные: о смерти, о погоне, о тюрьме. «Бедный наш народ! — горестно думал Ван Ю, слушая торопливую речь старика. — Кто нам поможет? Я скажу там, в другом мире: гибнет народ наш, с голоду и от страшных мук умирают люди. Если вы не поможете, кто нам поможет?..» А старик все шептал и шептал.

Ван Ю тряхнул головой, отгоняя мысли, и перебил старика:

— Отец, цела ли твоя ринтаки?

— Ринтаки? — переспросил растерянно Син-цзюн. — Зачем мальчику ринтаки, если его голова в пасти дракона?

— Нужно, отец.

Ван Ю не мог сказать старику, что он, Ван Ю, должен пройти к железнодорожникам, а те помогут добраться до границы. Адрес он надежно хранил в памяти. Ходить в городе ему совсем нельзя. Другое дело — рикша. Кто обратит на него внимание? Это же, как думают богачи, не человек, а что-то среднее между лошадью и обезьяной...

Да, у Син-цзюна есть ринтаки[4]. Но она поломана. Обыкновенную повозку рикши — хорошую, с легкими колесами — он может дать. Завтра он, Син-цзюн, будет полоть огород. Лет ему стало очень много, устала спина, и он уже не может бегать с повозкой. Ведь он старше Ли Чана на пятнадцать зим. Ой, как это много, когда человек спускается по склону дней своих в темную пропасть могилы. Не так печальны одинокие дни путника в знойной пустыне, как дни старика, которого ждет последняя крыша над бездумной головой. Никакой бог не остановит эти дни, они катятся, изнемогая от собственной скорости, как дряхлый рикша на ходу...