Тут зашевелилась нечистая совесть делла Пьеве. Все-таки он участвовал в заговоре. Его охватил страх.

— Это арест?

Шипионе рассмеялся.

— Отнюдь. Меня послали сопровождать вас, более ничего.

— Куда?

— Во дворец, где расположился его светлость герцог Валентино. Он желает, чтобы вы объяснили ваше отсутствие в городском совете, когда его члены присягали ему на верность.

Джанлука взглянул на обветренное лицо офицера, не прочел на нем ничего, кроме дружелюбия, собрал волю в кулак и отбросил все сомнения. По пути он попытался разговорить капитана, чтобы выудить из него какие-либо важные сведения, но Шипионе отвечал односложно, отчего в душе делла Пьеве вновь пробудился страх.

Не лучше обстояло дело и во дворце. Более двух часов пришлось ему провести в приемной, ожидая возвращения герцога. Напрасно умолял он отпустить его, клянясь всеми святыми, что обязательно вернется. Ему лишь предлагали набраться терпения, и делла Пьеве уже посчитал себя узником. Бальони. вспомнил он, говорил, что у Борджа шпионы повсюду, так что оставалось готовиться к самому худшему. И страхи эти полностью вытеснили мысли о Пантазилии: до честолюбия ли, когда речь заходит о жизни и смерти.

Когда же пытка неопределенностью стала вконец невыносимой, и делла Пьеве уже било мелкой дрожью в стылой приемной то ли от страха, то ли от холода, появившийся паж возвестил, что герцог его ждет. Трудно сказать, сознательно ли Борджа так долго держал делла Пьеве в подвешенном состоянии, ради того чтобы страх размягчил его душу, как жар горна размягчает железо. И хитроумный герцог нашел действенный способ сломить волю влиятельного в Ассизи дворянина, отказавшегося, в отличие от остальных членов городского совета, принести ему клятву верности. Во всяком случае, перед Борджа делла Пьеве предстал разбитым морально и физически.

Его ввели в мрачный зал. Свет проникал в него лишь через оконные проемы, стены украшало множество стоящих на задних лапах львов, красных на желтом фоне, как в гербе Ассизи. И тут царил жуткий холод, несмотря на разожженный камин. У камина группой стояли офицеры и придворные, беседовали, смеялись. Но с появлением Джанлуки все разговоры стихли, смех прекратился, так что встретившая его тишина, сопровождаемая пренебрежительными улыбками да пожатием плеч, отнюдь не приободрили делла Пьеве.

Он дошел до середины зала и остановился в нерешительности. Тогда же от группы у камина отделилась высокая фигура герцога. Одет он был в черное, лишь камзол блистал золотыми арабесками, вышитыми столь искусно, что на расстоянии Джанлуке показалось, будто на Борджа — панцирь.

Чезаре приблизился с суровым лицом, пальцы его перебирали бороду, глаза раздумчиво разглядывали пришельца.

— Неделю я ждал вашего появления, мессер делла Пьеве, — холодно начал он. — Потом почувствовал, что могу лишиться удовольствия лицезреть вас, и послал за вами, — и замолчал, ожидая объяснений.

Но делла Пьеве молчал, онемевший от пристального взгляда герцога, взглядов сгрудившихся у камина придворных и офицеров.

Чезаре и раньше хотел выяснить, чем вызван отказ делла Пьеве дать клятву верности. Вступил ли тот на тропу войны или просто отказывается иметь с ним какие-либо дела. А потому он заранее попросил предоставить ему соответствующую информацию.

Так что на момент встречи герцог уже знал, что Джанлука делла Пьеве покинул Ассизи накануне его вступления в город, а вернулся днем позже в сопровождении красавицы, вроде бы родственницы. Женщина эта поселилась в его дворце, относились к ней с исключительным почтением.

Более ничего выяснить не удалось. И едва ли у герцога зародились бы какие-то подозрения, если б делла Пьеве присоединился к остальным членам городского совета. Сопоставив неподчинение дворянина из Ассизи с внезапной бледностью дамы в паланкине, его светлость прямо на площади у монастыря святой Клары решил, что делла Пьеве следует заняться вплотную. И теперь тот стоял с видом побитой собаки, словно подтверждая, что герцог не ошибся в своих предположениях касательно его вины.

Поскольку делла Пьеве продолжал молчать, вновь заговорил Борджа.

— Вы — член совета Ассизи, однако я не видел вас среди тех, кто приносил мне клятву верности в прошедшее воскресенье. Я хотел бы знать причину вашего отсутствия.

— Я… в это время меня не было в Ассизи, ваша светлость, — к делла Пьеве вернулся-таки дар речи.

— Ага! Но тогда извольте сообщить нам, где же вы были? — Тон герцога ясно указывал, что местонахождение делла Пьеве в этот злосчастный день и так не составляет для него секрета. Еще более убедила в этом Джанлуку следующая фраза Борджа:

— Меня не удивляет, что вы мнетесь с ответом, — герцог, несомненно, знал обо всем.

— Мой господин, — промямлил делла Пьеве, — граф Гвидо — лучший друг отца. Мы ему многим обязаны.

Ухватив крупицу новой информации, Чезаре тут же развил успех.

— У меня не вызывает возражений ваша поездка в Солиньолу, — Джанлука не мог и подумать, что сам, мгновением раньше, сообщил Борджа об этой поездке. — И ваши отношения с графом Гвидо меня не касаются. Недоволен я лишь мотивами, заставившими вас искать встречи с ним.

Чезаре выстрелил наугад, но попал в самое яблочко. Джанлука обмер. Герцог прознал обо всем!

— Мой господин, клянусь небом, по своей воле я не стал бы участвовать в том, что затеяла Солиньола.

Однако! То есть в Солиньоле что-то замыслили и теперь перешли к практическому осуществлению своего плана! Делла Пьеве уехал из Ассизи один, а вернулся с женщиной, женщиной в паланкине, при виде его побледневшей, как мел. Несомненно, она из Солиньолы. Оставалось лишь установить, кто же она такая.

— Но могу ли я вам поверить? — вкрадчиво спросил Борджа.

Делла Пьеве сжал руки в кулаки.

— Разумеется, мне нечем доказать свою правоту, — печально признался он.

— Можете, мессер, — строго осадил его Борджа. — Есть у вас такая возможность. Ваша откровенность убедит меня в вашей честности. Однако вы всеми силами стараетесь ничего мне не сказать, — глаза его сузились, тон переменился. Вновь он заговорил, словно уже знал обо всем:

— Даже о женщине, которую привезли из Солиньолы.

Ассизиец отпрянул, словно от удара. Ему и в голову не пришло, что выводы свои герцог строит не на фактическом материале, а на умозаключениях, основанных на его же словах. То есть этот человек, тысячеглазый, словно Аргус, конечно же знает, кого именно привез он из Солиньолы.

Но делла Пьеве предпринял еще одну попытку уйти от прямого ответа.

— Ваша светлость, вам и так все известно. Стоит ли спрашивать меня?

— Моя цель — испытать вашу честность, — последовал ответ.

Что ж, Джанлуке пришлось говорить правду, пусть и не всю, ибо выдать заговорщиков у него не поворачивался язык. Так что ему оставалось лишь молить Бога, чтобы шпионы Чезаре не прознали о том, что говорилось на совете у графа Гвидо.

— Ваша светлость, граф Гвидо, решив защищать Солиньолу, не мог не принять мер по обеспечению безопасности собственной дочери. И решил увезти ее из осажденного города. Я предоставил свой дом в ее распоряжение. Сама видите, я с вами абсолютно честен. Как я уже говорил, наша семья многим обязана старому графу. Мог ли я отказать ему в просьбе приютить дочь?

Чезаре Борджа смотрел на него с непроницаемым лицом.

Вот оно как! Эта женщина — дочь графа Гвидо. Да, весьма ценная информация. Но чтобы дочь графа искала убежища в Ассизи, в лагере врага, это, конечно, неуклюжая ложь. Значит, причина ее приезда в другом. В чем именно, говорить Джанлуке ой как не хочется.

Логика вышеуказанных рассуждений не вызывала сомнений у герцога, и потому он пожал плечами и пренебрежительно рассмеялся.

— Такова, значит, ваша честность? Так-то доказываете, что вы мне не враг?

— Это правда, мой господин.

— А я говорю, ложь, — впервые Борджа возвысил голос. — Я слишком хорошо информирован, мессер, чтобы меня провели на мякине, — затем продолжил, уже спокойнее: