— Все вывезено начисто, до самого седьмого этажа! — воскликнул Латтимер.

— Держу пари, на уровне улицы этажи тоже полностью очищены.

— Здание можно будет использовать под жилье и мастерские, — сказал Линдеманн. — Плюс к тому, что у нас есть. Мы разместим здесь всех со “Скьяпарелли”.

— Вдоль этой стены, кажется, размещалась электрическая или электронная аппаратура, — заметил один из офицеров Космической службы. — Здесь десять, нет, даже двенадцать отверстий. — Он провел перчаткой по пыльной стене, затем потер подошвой пол там, где были следы проводки.

Двустворчатая гладко отполированная дверь была наглухо закрыта. Селим фон Олмхорст толкнул ее. Дверь не поддалась. Металлические части замка плотно сомкнулись, с тех пор как дверь закрыли в последний раз. Хаберт Пенроуз поставил наконечник молотка на стык между двумя половинками двери, прижал его коленом и повернул выключатель. Молоток затрещал, как пулемет. Створки слегка раздвинулись и затем снова сошлись. Поднялось целое облако пыли.

Почти каждый раз им приходилось взламывать двери, и поэтому у них уже был некоторый опыт. Проем двери оказался достаточно широким. Они протащили фонари и инструменты и прошли из комнаты в коридор. Около половины дверей, выходивших в него, были распахнуты.

Над каждой дверью стоял номер и одно слово — Дарнхульва.

Профессор естественной экологии из Пенсильванского университета, — женщина, которая сама вызвалась присоединиться к группе, — сказала, осмотрев помещение:

— Знаете, я чувствую себя совсем как дома. У меня такое ощущение, что это — учебное заведение, какой-то колледж, а здесь — аудитории. Смотрите! Слово над дверью, очевидно, означает предмет, который здесь изучался, или название факультета. А эти электронные приборы устроены так, чтобы слушатели могли их видеть. Это, должно быть, наглядные пособия.

— Университет в двадцать пять этажей?! — усмехнулся Тони Латтимер. — Ведь такое здание могло бы вместить около тридцати тысяч студентов.

— А может быть, столько их и было. Ведь в дни расцвета это был большой город, — сказала Марта лишь для того, чтобы возразить Латтимеру.

— Да, но представьте себе, что творилось в коридорах, когда студенты переходили из одной аудитории в другую. Чтобы попасть с этажа на этаж, нужно не меньше получаса. — он повернулся к Селиму фон Олмхорсту. — Я хочу посмотреть верхние этажи. Здесь все пусто. Может быть, мы что-нибудь найдем наверху.

— Я пока останусь здесь, — ответил Селим. — Здесь будут ходить и носить вещи, и поэтому мы должны прежде всего хорошенько все обследовать и описать, а потом уже ваши ребята, майор Линдеманн, могут все портить.

— Ну, хорошо, если никто не возражает, я возьму нижние этажи, — сказала Марта.

— Я иду с вами, — тут же откликнулся Хаберт Пенроуз, — и, если нижние этажи не представляют археологической ценности, я использую их под жилье. Мне нравится это здание. Здесь всем хватит места. Можно будет наконец не болтаться под ногами друг у друга. — Он посмотрел вниз. — Здесь где-то в центре должен быть эскалатор.

На стенах и на полу в коридоре тоже лежал толстый слой пыли. Почти все комнаты были пусты. Только в четырех нашли мебель, в том числе маленькие столики со скамьями, действительно похожие на наши парты. Все это подтверждало предположение, что они находились в марсианском университете. С двух сторон большого вестибюля были обнаружены эскалаторы, затем они нашли еще один в правом ответвлении коридора.

— Вот так они и переправляли студентов с этажа на этаж, — сказала Марта, — и, держу пари, мы найдем еще не одну такую лестницу.

Коридор кончился. Перед ними был большой квадратный зал. Слева и справа помещались лифты и четыре эскалатора, которыми и теперь еще можно было пользоваться как лестницей. Но не эскалаторы заставили всех присутствующих застыть от изумления. Все стены зала снизу доверху были покрыты росписью. Рисунки, потемневшие от пыли и времени, были не очень отчетливы, потребовалась большая работа, чтобы очистить все стены. Но все же можно было разобрать слово “Дарнхулъва”, написанное золотыми буквами на каждой из четырех стен.

Марта не сразу даже осознала, что перед ней наконец — целое полнозначное марсианское слово. Вдоль стен по ходу часовой стрелки развертывалась грандиозная историческая панорама.

Несколько первобытных людей, одетых в шкуры, сидели на корточках вокруг костра; охотники, вооруженные луками и стрелами, тащили тушу какого-то похожего на свинью животного. Кочевники неслись верхом на стройных скакунах, напоминающих безрогих оленей, а дальше — крестьяне, засевающие поле и убирающие урожай; деревни с глинобитными домиками; изображения битв, сначала во времена мечей и стрел, а затем уже — пушек и мушкетов; галеры и парусные суда, а затем — корабли без видимых средств управления; авиация; смена костюмов, орудий и архитектурных стилей; богатые, плодородные земли, постепенно переходящие в голые, мертвые пустыни и заросли кустарника; время Великой засухи, охватившей всю планету: Строители каналов с помощью орудий, в которых легко узнать паровой ковш и подъемный ворот, трудятся в каменоломнях, копают и осушают пустынные равнины, перерезанные акведуками; большая часть городов — порты на берегах постепенно отступающих и мелеющих океанов; изображение какого-то покинутого города с четырьмя крошечными человекообразными фигурками и чем-то вроде военного орудия посреди заросшей кустарником площади — и люди и машина казались совсем маленькими на фоне огромных безжизненных зданий. У Марты не было ни малейших сомнений: слово “Дарнхулъва” означало “история”.

— Удивительно! — повторял фон Олмхорст. — Вся история человечества. И если художник правильно изобразил костюмы, оружие и орудия, если он точно воспроизвел архитектуру, то мы можем разбить историю этой планеты на эры, периоды и цивилизации.

— Можно даже считать, что такое деление соответствует нашему. Во всяком случае, название этого факультета — “Дарнхулъва” — точно соответствует названию “историческое отделение”, — сказала Марта.

— Да, “Дарнхульва” — история. А ваш журнал был журналом Сорнхулъва! — воскликнул Пенроуз. — У вас есть слово, Марта!

Марта не сразу осознала, что он впервые назвал ее по имени, а не “доктор Дейн”.

— Мне кажется, что, взятое отдельно, слово хулъва означает что-то вроде “наука”, “знание” или “предмет”, а в сочетании с другими словами оно равнозначно нашему “логия”. “Дари” обозначает, очевидно, “прошлое”, “старые времена”, “события”, “хроника”.

— Это дает вам три слова, Марта, — поздравила ее Сахико, — и это — ваше достижение.

— Но давайте не будем заходить так далеко, — сказал Латтимер, теперь уже без насмешки. — Я еще могу согласиться с тем, что “Дарнхулъва” — марсианское слово, обозначающее историю как предмет изучения. Я допускаю, что слово “хулъва” — носитель общего значения, а первый элемент определяет его и дает ему конкретное содержание. Но связывать это слово со специфическим понятием, которое мы вкладываем в слово “история”, нельзя. Мы даже не знаем, существовало ли у марсиан научное мышление. — Он замолк, ослепленный голубовато-белыми вспышками “Клигетта” Сида Чемберлена. Когда прекратился треск аппарата, они услышали голос Чемберлена:

— Однако это грандиозно! Вся история Марса от каменного века и до самого конца — на четырех стенах! Я пока хочу заснять отдельные кадры, а затем мы все это покажем в телепередаче в замедленном темпе и вы, Тони, будете комментировать весь этот показ, дадите истолкование сцен. Вы не возражаете?

Возражает ли он! Марта подумала, что если бы у него был хвост, то он бы завилял им при одной мысли об этом.

— Хорошо, друзья, но на других этажах есть, наверное, еще фрески, — сказала она, — кто хочет пойти с нами вниз?

Вызвались Сахико и Айвн Фитцджеральд. Сид решил пойти наверх с Тони Латтимером. Глория тоже выбрала верхний этаж. Было решено, что большинство останется на седьмом этаже, чтобы помочь Селиму фон Олмхорсту закончить работу.