— Спите, вот попоной укройтесь.
Сам лег вместе с бойцами, положил под голову противогаз, обнял свой автомат и сразу уснул.
Вере не до сна было. Она думала о матери, о братишке. Придется ли увидеть их? Слезы подступали к глазам. Девушка вздохнула, тихо заплакала.
В лесу было холодно, и Вере под попоной вспомнилась мягкая постель, ласковая мать, подходившая к ней и ночью укрывавшая ее. Вспомнился и отец, умерший пять лет назад, когда она, окончив семилетку, поступила в медицинский техникум.
К ней на носках подошел Михаил. Вера вздрогнула. Она подумала, что молодой человек пришел повольничать. Но казак накинул на девушку вторую попону и молча, на носках отошел. Вера была взволнована. Она приподнялась и сказала:
— Спасибо.
Елизаров только помахал рукой. Ему от всей души хотелось помочь, облегчить ее горе.
Утро на редкость было спокойное. Только где-то вдалеке тяжело ухали пушки. Высоко в небе рокотал вражеский самолет с широким размахом крыльев и тонким длинным фюзеляжем. Это был немецкий воздушный разведчик.
Солнце проглянуло сквозь осенние деревья, раскинув во все стороны косые лучи. Вера пригрелась под двумя попонами, но так и не сомкнула глаз.
Первым в эскадроне поднялся Пермяков. Он подошел к коновязи, на скорую руку сделанной кавалеристами. Дневальные подгребли сено, раскиданное беспокойными дончаками. Командир эскадрона, проверив свое хозяйство, подошел к Вере. Девушка, услышав шаги, испуганно выглянула из-под попоны.
— Доброе утро, — сказал Пермяков.
Вера вскочила, одернула платье, смахнула с лица волосы, прихватила их гребенкой.
— Как спали-ночевали?
— Ничего. Сначала было холодно, потом боец принес вторую попону.
— Какой?
— С которым я пришла.
— Елизаров, — подсказал Пермяков. — Казаки — люди чуткие, будут сестрой вас называть. Посмотрите, сколько у вас братьев, — показал он на конников, спавших между деревьями.
— Братья-спасители, — робко проговорила Вера. — Елизаров дважды спас меня. Стали переплывать Сож, а вода холодная под утро. Мне свело ноги на самой середине. Стала тонуть. Он одной рукой плыл, другой тащил меня. Хорошо плавает.
— На то он и казак с Дона, — сказал Пермяков.
Элвадзе, спавший неподалеку, услышал женский голос, приподнял голову. Увидев Веру, он вскочил и вытянулся перед Пермяковым.
— Разрешите спросить, товарищ командир эскадрона. Елизаров явился?
— Да, вместе с девушкой, — Пермяков кивнул на смущенную Веру.
Сандро подскочил к ней, хотел от радости поднять ее на руки, но, взглянув на командира эскадрона, опустил руки по швам.
— Это у вас в селе мы пускали кровь фашисту? А где Елизаров, чубатый?
— Да вот он спит, — показал Пермяков.
Элвадзе подбежал к березе, под которой спал Михаил, обнял его, спящего.
— Пускай спит, — заметил Пермяков.
— Товарищ командир эскадрона, не могу. Радость на весь лес! Друг мой, проснись, — разбудил он Михаила. — Вернемся домой — утоплю тебя в александровле.
— В чем утопишь? — протирая глаза, спросил Елизаров.
— Не знаешь? Вино грузинское густое, крепкое, сладкое. Веселое вино! Говори: как отстал?
— Спасал девушку, — кивнул Михаил на Веру. — Протянула руки, сказала жалобно: «Не оставляйте меня». Как можно было оставить? Убьют, думаю, гитлеровцы за наш сабантуй. В кустах долго просидели, пока не угомонились фрицы. Добрались до рощи, свищу — никого, как на погосте. Вы уже снялись…
— Товарищ командир эскадрона, — подошел Элвадзе к Пермякову, — я уже докладывал и еще скажу: Елизаров — боевой казак.
— Боевой… — повторил Михаил, смущаясь, — а с налета топал пешком. Все из-за сумки, будь она неладна.
— Сумку вы не браните, — подхватил Пермяков. — В ней такие бумаги, что ста «языков» стоят.
Михаил улыбнулся. На сердце легко и приятно стало. Теперь ему не стыдно было смотреть в глаза командиру.
— Страшно было, товарищ Елизаров? — спросил Пермяков.
— Страшно, покуда не тряхнул часового…
— Ничего себе тряхнул, — Сандро расхохотался, покачал головой и обнял Михаила. — Если бы ты тряхнул так Булата, то и он высунул бы язык.
— Ты же помог отправить фашиста на тот свет.
— Я только ускорил отправку, — показал Элвадзе, как он помог ножом, и опять обнял Михаила.
Елизаров достал из кармана парабеллум, передал командиру эскадрона. Пермяков осмотрел немецкий пистолет и вернул Михаилу.
— Возьмите, ваш трофей. Патронов только нет к нему.
— Достанем, — улыбнулся Михаил.
— Товарищи, давайте позавтракаем, — предложил Пермяков.
— Точно, — подхватил Сандро и достал из переметных сумок седла консервы, луковицы.
— В моих переметных сумах есть и пачка печенья, — сказал Пермяков. — А вот здесь мед, — он вытащил из-под сена котелок.
— Дочка! — крикнул Элвадзе. — Идите завтракать.
Вера подошла к казакам, увидела угощение и робко промолвила:
— Вы будто гостя ждали.
— На войне так: или густо, или пусто, — сказал Пермяков.
Элвадзе сел рядом с Верой. Девушка смущенно отодвинулась.
— Элвадзе, — покачал Пермяков головой.
— Товарищ командир, люблю сидеть в женском обществе. — Сандро пододвинул котелок с медом Вере. — Любишь не любишь, а ешь, не смотри.
— Плохо, что мы не знаем немецкий язык, — проговорил Михаил.
— Получили разговорники, — сказал Пермяков и достал книжечку в синем переплете, — изучайте без устали.
Михаил открыл первую страницу и вслух прочитал:
— «Комен зи хир — идите сюда».
Неподалеку упал снаряд. Стороной прожужжали осколки, словно жуки. Вера выронила ложку.
— Мимо! — успокоил ее Михаил, вытирая ложку сухими листьями.
— Все в порядке! — воскликнул Сандро. — Не пугайтесь, девушка. На войне иногда стреляют.
Второй снаряд с визгом и грохотом упал еще ближе. Звякнула каска Михаила. Казак схватился рукой за висок. Тонкая струйка крови потекла по смуглой щеке.
Вера побледнела. Элвадзе бросился к товарищу.
— Пустяки, царапина, — сказал Михаил.
— Счастье — не тронуло кость, — проговорила Вера, накладывая повязку.
Снаряды падали все ближе и ближе. Друзья нырнули в щели, вырытые накануне. Совсем близко раздался протяжный вой и тяжкий взрыв бомбы.
Из штаба полка прибежал связной, сказал Пермякову, что его вызывает командир полка.
Подул свежий ветерок. Туман рассеялся. В воздухе запахло гарью и порохом. Пермяков вскоре вернулся. Он сказал Вере, что ей нужно отправиться в тыл, скоро пойдет машина.
— Если придется попасть на Урал, то бросайте якорь в Свердловске. Там мои старики живут, — передал Пермяков записку с адресом.
Девушка несколько раз сказала спасибо, грустно посмотрела на одного, на другого. Ей уже не хотелось расставаться с казаками.
— А остаться можно? — она умоляюще глянула на командира эскадрона. — Я буду перевязывать раненых, ведь я фельдшерица.
— Правильно, — в один голос сказали Елизаров и Элвадзе.
Пермяков обещал доложить об этом командиру полка.
Немного спустя эскадрон, находившийся в резерве, выступил на линию обороны, растянувшуюся за опушкой леса. Перед окопами зеленело болото.
Пермяков вернулся с девушкой, показал ей окоп, в котором лежали Михаил и Сандро.
— Теперь я санитарный инструктор, — с гордостью сказала Вера.
В небе опять появились немецкие самолеты, стали сбрасывать бомбы на передний край. Загорелись копны сена. Дым расстилался по озеру, оседал в окопах.
Из-за леса вылетел «ястребок», за ним вспорхнул второй, третий. Они понеслись навстречу вражеским бомбовозам.
— Наши! — радостно крикнул Михаил.
Истребители подняли носы вверх, взвились почти вертикально и, сделав разворот, атаковали бомбардировщиков. Слышно было, как стрекотнули пулеметы. Один бомбовоз устремился к земле, оставляя за собой густое длинное облако дыма.
— Ой, прямо на нас! — крикнула Вера и прижалась к Михаилу.
Горящий «юнкере» упал в озеро.
— Там тебе и место, — махнул рукой Михаил.
