249 15. В октябре 1569 года начался роман Маргариты с Генрихом де Гизом, а весной 1570 года об этом заговорил французский двор. Однако Гизы никогда не делали официальной попытки просватать Маргариту, хотя дяди герцога – кардинал Шарль Лотарингский (1525-1574) и Клод Лотарингский, герцог д’Омаль (1526-1573) – старались подготовить почву для начала брачных переговоров и внимательно следили за отношениями влюбленных.

В тот же вечер я ощутила последствия этого пагубного совета и перемены в королеве моей матери. Она опасалась вступать со мной в беседу при моем брате, а заговорив с ним, приказала мне трижды или четырежды отправляться спать. Я дождалась, когда он покинул ее покои, а затем, подойдя к ней, начала умолять ее сказать мне, что совершила я к своему несчастью или по незнанию, вызвавшее ее неудовольствие. Вначале она не пожелала мне ответить, но в конце концов сказала: «Дочь моя, Ваш брат мудр, и не нужно держать на него зла. То, что я Вам скажу, – только ко благу». Тогда она рассказала мне все, приказав отныне не говорить с ней больше при моем брате. Эти слова так же сильно отразились в моей сердце, как и те первые, которыми она выразила ко мне свою милость и от которых я была счастлива. Я попыталась, не упуская ничего, представить ей свою невиновность: я никому не говорила о замужестве, и меня никогда не посвящали в этот замысел, иначе я сразу бы известила о том королеву. Я ничего не добилась. Впечатление от слов моего брата было для нее настолько сильным, что разум ее не воспринимал ни доводов, ни правды. Видя это, я сказала ей, что чувствую больше горечи не от потери ко мне благорасположения, а от его приобретения; и что брат лишил меня милости, которую прежде оказал и каковую я не заслужила, осознавая, что была ее тогда недостойна. Но немилость эта случилась не по моей вине, а по надуманной причине, которая является ничем иным, как плодом фантазии. Я заверила ее, что запомню на всю жизнь урок, который сделал мне мой брат. Королева разгневалась на меня, приказав мне вести себя при нем как ни в чем не бывало.

С этого дня ее благоволение ко мне стало уменьшаться. Делая из своего сына идола, она потакала ему во всем, что он желал от нее. Тоска проникла в мое сердце и завладела всеми уголками души, ослабив мое тело, и вскоре у меня случилось заражение от дурного воздуха, поразившего армию. В течение нескольких дней я тяжело болела – у меня открылась нескончаемая лихорадка и крапивница (pourpre), болезнь, которая распространилась [36] тогда повсюду и унесла двух первых медиков короля и королевы – Шаплена и Кастелана, подозревавших во всем пастухов, наживавшихся на продаже скота [250]. Мало кто из пораженных этим недугом избежал подобного исхода. Мне было настолько плохо, что королева моя мать, знавшая одну из причин болезни, не упускала возможности помочь мне и брала на себя труд навещать меня в любое время, пренебрегая опасностью заразиться, что очень облегчало мое положение. И наоборот, двуличие моего брата только увеличивало мои страдания, поскольку он, совершив столь большое предательство и проявив такую неблагодарность, день и ночь не отходил от изголовья моей кровати, заботясь обо мне так трогательно, как было во времена наших с ним наилучших отношений. Я же помнила о требовании королевы-матери молчать в его присутствии и отвечала на это лицемерие только вздохами; и подобно Бурру в присутствии Нерона, умершему от яда, который дал ему тиран [251], давала ему 250 16. Надо полагать, речь идет о поставках в армию мяса больных животных. В одном из своих писем Екатерина Медичи подтверждает серьезную болезнь дочери осенью 1569 года.

Жан Шаплен – первый медик короля, Оноре Кастелан – врач Екатерины. Жак-Огюст де Ту пишет, что оба они были друзьями, довольно известными в медицинском мире, и «умерли в один и тот же час, в одном и том же доме, от одной и той же болезни». См.: Thou de, J.-A. Histoire universelle. T. V. Londres/Paris, 1734. P. 658-659.

250 16. Надо полагать, речь идет о поставках в армию мяса больных животных. В одном из своих писем Екатерина Медичи подтверждает серьезную болезнь дочери осенью 1569 года.

Жан Шаплен – первый медик короля, Оноре Кастелан – врач Екатерины. Жак-Огюст де Ту пишет, что оба они были друзьями, довольно известными в медицинском мире, и «умерли в один и тот же час, в одном и том же доме, от одной и той же болезни». См.: Thou de, J.-A. Histoire universelle. T. V. Londres/Paris, 1734. P. 658-659.

251 17. Тацит. Анналы. Кн. XIV. Гл. 51; Бурр – Секст Афраний Бурр (? – 62 н. э.) – римский военачальник и государственный деятель, префект претория во время правления императора Нерона. Умер от опухоли в горле, возможно, от рака. В литературе весьма популярной была версия об отравлении: Нерон якобы под видом лекарственной мази для нёба передал ему понять, что единственной причиной моего недуга является инфекция, привнесенная поставщиками, и зараженный воздух. Господь был милостив ко мне и уберег от опасности. Через пятнадцать дней, когда армия снялась с позиций, меня отправили на носилках; и каждый вечер перед сном мне наносил визит король Карл, который брал на себя труд вместе [37] с благородными придворными кавалерами переносить меня на приготовленное ложе.

яд.

Нерон – Тиберий Клавдий Друз Нерон Германик Цезарь (37-68 н. э.), римский император (54-68), сын патриция Гнея Домиция Агенобарба, и Агриппины Младшей, дочери полководца Юлия Цезаря Германика, племянника и приёмного сына императора Тиберия. Был усыновлён императором Клавдием, женившемся на его матери. «Традиция, идущая от сенаторских кругов, рисует его как тирана, наделяя чертами преувеличенной, легендарной жестокости» (Словарь античности. М., 1994. С. 378).

1570

В таком состоянии меня доставили из Сен-Жан-д’Анжели в Анжер [252], более страдающую душевно, нежели телесно, и куда прибыли, к моему несчастью, герцог де Гиз и его дяди. Последнее обстоятельство весьма обрадовало моего брата, придавая силы его лукавству, что, в свой черед, только усилило мою боль. Продолжая свою интригу, брат мой ежедневно посещал мою комнату в сопровождении господина де Гиза, разыгрывая сцену большой любви ко мне и демонстрируя свое расположение к герцогу. Часто обнимая его, он повторял: «Дай Бог, чтобы ты стал моим братом!», на что господин де Гиз отвечал с непониманием. Я же, зная эти уловки, теряла терпение, но не осмеливалась раскрыть герцогу двуличие брата.

Немного спустя начались переговоры о моем замужестве с королем Португалии, который прислал послов просить моей руки. Королева моя мать приказала мне надеть соответствующие наряды для их приема, что я и сделала [253]. Однако мой брат дал ей понять, что я не желаю этого замужества, и в тот же вечер она заговорила со мной на эту тему, выясняя мое мнение и пытаясь найти повод рассердиться. Я отвечала ей, что моя воля 252 1. В Анжер двор прибыл в январе 1570 года и оставался там до начала марта.

253 2. История с португальским браком Маргариты началась еще в 1559 году, когда ее стали прочить в жены королю Себастьяну (1557-1578), внуку Жуана III и сыну принца Жуана Португальского и Хуаны Австрийской. Правда, непонятно, о каком именно португальском посольстве идет речь. Видимо, Маргарита, рассказывая о нем, впадает в анахронизм. Французские издатели мемуаров королевы (Ив Казо и Элиан Вьенно) также оставили этот пассаж без комментариев. Дело в том, что посольство Жуана Перейры Дантаса закончилось в 1568 году, а следующее – Гомеса да Сильвы – прибыло во Францию только осенью 1571 года. См.: Шишкин В. В. Маргарита де Валуа. Путь к кровавой свадьбе // Варфоломеевская ночь. Событие и споры / Под ред. П. Ю. Уварова. М., 2001. С. 31-48.

зависит только от ее собственной, равно как и все то, что она сочтет нужным сделать, будет воспринято мной как должное. Тогда она сказала с гневом, будучи уже соответственно настроенной, что все мои речи идут не от сердца, а ей хорошо известно, как кардинал Лотарингский [38] убеждал меня поскорее стать женой его племянника [254]. Я стала умолять ее вернуться к разговору о браке с португальским королем, убеждая ее в своем повиновении.