И вот кавалеры отправились в кузницу. Там уже никого не было, но они подбросили в горн угля и приготовили железо. Они решили не звать кузнецов, которые разошлись по домам праздновать рождество, и сами стали у горна. Только бы дожить майорше до того момента, когда придет в действие молот, тогда он сам расскажет ей обо всем.

Прошел вечер, наступила ночь, а они все еще работали. Многим из них показалось знаменательным то, что они снова празднуют рождественскую ночь в кузнице.

Опытный Кевенхюллер, под руководством которого они так быстро восстановили кузницы и мельницы, и капитан-силач Кристиан Берг стояли у горна и следили за плавкой. Йёста и патрон Юлиус таскали уголь. Некоторые сидели на наковальне под поднятым молотом, а остальные расположились на угольных тачках и железных болванках. Лёвенборг, старый мистик и философ, и дядюшка Эберхард сидели на наковальне и беседовали.

— Сегодня ночью умрет Синтрам, — сказал Лёвенборг.

— Почему именно сегодня? — спросил Эберхард.

— Ты ведь помнишь, братец, какое пари заключили мы с Синтрамом год назад? Но мы за это время не совершили ничего недостойного кавалеров, и, значит, он проиграл.

— Если ты так думаешь, братец, то не мешало бы тебе знать, что мы совершили многое недостойное кавалеров. Прежде всего мы не помогли майорше, затем мы начали работать, и, наконец, не совсем порядочно было со стороны Йёсты Берлинга дать обещание и не покончить с собой.

— Я тоже так вначале думал, — сказал Лёвенборг, — но, мне кажется, ты, братец, еще не совсем разобрался во всем этом деле. Нам было запрещено совершать какие-либо проступки, преследующие своекорыстные цели; но как можно запретить нам действовать во имя любви, чести или спасения наших душ? Я считаю, что проиграл Синтрам.

— Возможно, что ты и прав.

— Я почему-то уверен в этом. Неспроста сегодня весь вечер я слышу звон его бубенцов. Скоро он будет здесь.

И старик вперил свой взор в усеянный редкими звездами клочок неба, видневшийся через приоткрытую дверь кузницы. Вдруг он вскочил.

— Ты видишь его, братец? — прошептал он. — Вон он пробирается в кузницу. Разве ты не видишь его?

— Я ничего не вижу, — возразил дядюшка Эберхард. — Да тебя, братец ты мой, просто клонит ко сну, вот и все.

— Я отчетливо видел его на фоне светлого неба. На нем длинная волчья шуба и меховая шапка. Он уже вошел сюда, но я не вижу его в темноте. Да вот он, смотри; он остановился теперь возле горна! Вон он стоит рядом с Кристианом Бергом, но тот, конечно, не замечает его. А вот, смотри, он теперь наклоняется и бросает что-то в огонь. У, какой он страшный! Берегитесь, друзья, берегитесь!

И тотчас же из печи метнулся сноп пламени и обдал кузнецов шлаком и искрами. Однако никто из них не пострадал.

— Он хочет отомстить нам, — прошептал Лёвенборг.

— Да ты, братец, совсем спятил! — воскликнул Эберхард. — Пора бы тебе бросить всю эту чертовщину.

— Можно говорить и думать все что угодно, но это нам не поможет. Разве ты не видишь его? Смотри, вот он стоит у столба и ухмыляется, глядя на нас. Не иначе, как он собирается опустить молот!

Он поспешно вскочил, увлекая за собой Эберхарда. И через мгновение молот с грохотом опустился на наковальню. Скоба, державшая молот, ослабла, и Эберхард с Лёвенборгом едва избежали смерти.

— Вот видишь, он больше не имеет над нами власти! — проговорил Лёвенборг, торжествуя. — Ясно, что поэтому он и хочет выместить на нас свою злобу.

И он крикнул Йёсте Берлингу:

— Пойди к женщинам, Йёста! Может быть, он и к ним пожалует. Они ведь не привыкли к таким вещам, не то что я. Это может их напугать. И береги себя, Йёста, потому что он очень озлоблен против тебя; кто знает, может быть он еще имеет над тобой власть после данного ему тобой обещания. Все может быть.

Потом они узнали, что Лёвенборг оказался прав: Синтрам действительно умер в ту ночь. Некоторые утверждали, что он сам повесился в тюрьме. Другие полагали, что судебные власти отдали тайное распоряжение прикончить его, ибо никаких конкретных улик против него не было, а выпустить его на свободу, чтобы он снова причинял вред обитателям Лёвена, было просто немыслимо. Нашлись и такие, которые уверяли, будто какой-то господин приехал в черной карете, запряженной черными лошадьми, и забрал его с собой из тюрьмы. Не один Лёвенборг видел его той рождественской ночью. Видели его и в Форше, а Ульрика Дилльнер видела его во сне. Рассказывали, что и после смерти он продолжал являться многим до тех пор, пока Ульрика Дилльнер не перевезла его прах на кладбище в Бру. А затем она прогнала из Форша всех дурных слуг и завела там новый порядок. С тех пор там больше не появляются привидения.

Рассказывают, что еще до того, как Йёсте Берлингу удалось дойти до флигеля, где лежала майорша, какой-то незнакомец заходил туда и передал письмо. Никто не знал этого человека, но письмо положили на столик у кровати больной. Когда ей стало лучше, жар и боли утихли, она прочитала письмо.

Старики утверждали, что это улучшение произошло не без вмешательства темных сил. Синтрам и его единомышленники были заинтересованы в том, чтобы майорша прочла письмо.

Это был контракт, написанный кровью на черной бумаге. Кавалеры, наверное, узнали бы его. Он был составлен год назад рождественской ночью в кузнице Экебю.

Читая его теперь, майорша узнала, что ее считали ведьмой, которая посылала души кавалеров в преисподнюю, и поэтому ее приговорили к изгнанию из Экебю. Эти и всякие другие небылицы прочла она в письме. Она разобрала и дату и подписи и рядом с именем Йёсты нашла следующую приписку: «Майорша воспользовалась моей слабостью и отвлекла меня от честного труда, чтобы сделать кавалером в Экебю, она сделала меня убийцей Эббы Дона, открыв ей, что я отрешенный пастор, поэтому я ставлю здесь свою подпись».

Майорша медленно сложила бумагу и вложила ее в конверт. Она неподвижно лежала, размышляя о том, что узнала. Горько стало у нее на душе, когда она поняла, что думают о ней люди. Ведьмой и колдуньей она была для всех тех, кому делала так много добра, кому давала работу и хлеб. И вот ей награда, вот какую память оставляет она после себя. О ней думали хуже, чем муж думает о неверной жене.

Однако чего же еще ей было ожидать от этих темных людей? Ведь они были так далеки от нее. Но ведь кавалеры, которые жили под ее кровом и ели ее хлеб, они тоже верили этому. А может быть, просто делали вид, что верили, желая под этим предлогом захватить Экебю? Мысли лихорадочно проносились в ее голове. Гнев и жажда мести пылали в ее разгоряченном мозгу. И она послала дочь пастора, которая вместе с графиней Элисабет ухаживала за ней, в Хёгфорш за управляющим и инспектором. Она решила составить завещание.

И снова она погрузилась в раздумье. Брови ее сдвинулись, черты лица страдальчески исказились.

— Как вы себя чувствуете, майорша? — тихо спросила графиня.

— Мне действительно очень плохо, хуже чем когда бы то ни было.

Опять наступило молчание, но вскоре майорша заговорила резким, грубым голосом:

— Как странно, что и вы, графиня, которую все так любят, вы тоже были неверной женой.

Молодая женщина вздрогнула.

— Да, если и не на деле, то во всяком случае мысленно, а это, в общем, одно и то же. Я прекрасно знаю, что это одно и то же.

— Да, вы правы, майорша.

— И вы, графиня, теперь все-таки счастливы. Вы можете принадлежать своему возлюбленному без греха. Черный призрак не стоит между вами при встречах. Вы можете принадлежать друг другу, ничего не скрывая. Вы можете любить друг друга открыто и вместе идти бок о бок по жизни.

— О майорша, майорша!!

— Как вы могли, графиня, остаться с ним? — вскричала старуха с возрастающим гневом. — Искупите свой грех, искупите, пока не поздно! Вернитесь домой к родителям, пока они не приехали и не прокляли вас! Да разве можно считать Йёсту Берлинга вашим супругом? Уезжайте от него! Я оставляю ему в наследство Экебю, я дарю ему власть и богатство. Посмеете ли вы делить с ним все это? Рискнете ли вы принять счастье и почести? В свое время я решилась на это. Но вы помните, как все потом для меня обернулось? Помните ли вы рождественский обед в Экебю? Помните ли арестантскую в доме у ленсмана?