— Э! Нашел чем пугать! Я, святой отец, такие муки прошел — что перед ними ад! Да-да, вот здесь, на земле! А ты говоришь — ад!
— Что ты болтаешь, нечестивец! Опомнись! Твой господин еретик, безбожник! Он и тебя погубит...
Рука Зороастро снова легла на плечо монаха. Монах слегка подался назад, а затем бессильно осел на пол.
— Ты о моем господине молчи! Понял? Ни слова! — Он отпустил монаха, пошарил за поясом. В прыгнувшем вверх пламени свечи блеснул остро отточенный нож. — Слушай, святой отец! — Обычно столь молчаливый Зороастро неожиданно стал словоохотлив. — Если ты кому-нибудь скажешь хоть одно слово о том, что видел здесь, то...
Монах даже побелел от ярости. Он задыхался:
— Ты... ты... смеешь поднимать руку на служителя церкви!
— Тише! — властно сказал Зороастро. — Я знаю, что, если ты донесешь, мне не миновать казни. Но запомни, что наши души пойдут вместе. Твоя — в рай, моя — в ад, но клянусь, что они пойдут вместе!.. — И он многозначительно перекинул нож из одной руки в другую. — Запомнил? А теперь уходи! — Он открыл дверь и легонько подтолкнул монаха.
— Проклятый нечестивец! Слуга дьявола!.. — бормотал тот и, подобрав полы сутаны, побежал к воротам.
Зороастро вернулся в часовню. Аккуратно погасил свечу и тихо вошел в мертвецкую.
— Что там, Зороастро? С кем это ты говорил?
— Со сторожем, мессер.
— А-а-а, — рассеянно заметил Леонардо. Несколько минут он работал молча, потом выпрямился: — Смотри, мой друг! Вот он, великий и первый двигатель человеческого организма! Сколько труда стоило мне увидеть его, и вот наконец я держу его в своей руке!
Он поднял свою большую, широкую руку вверх. На ней лежало сердце. Под колеблющимся огнем светильника оно, казалось, жило, билось.
Леонардо осторожно положил его в подставленный Зороастро сосуд и тщательно закрыл.
— Не пора ли, мессер, собираться?
В открытое оконце пробивался мутный рассвет. Леонардо тщательно закрыл труп холстиной.
Когда они проходили ворота, старый сторож, опуская в карман туго набитый кошелек, бормотал себе под нос:
— Право, я тут ни при чем... Разве я знаю, что они там делали?.. Святой Иоанн, заступись и охрани меня...
Дождь прекратился. На востоке уже пролегла светло-розовая полоса. Утренний воздух был свеж. Леонардо пил его большими глотками, как ключевую воду. Он шел прямо, свободной, уверенной походкой. На душе у него было радостно.
Сделан еще один шаг в трудном деле познания мира!
Окраина начала пробуждаться. Со скрипом отворялись двери, там и сям хлопали открываемые ставни. Кое-где над крышами уже вился дымок. Из широко открытой двери таверны вырывался соблазнительный запах горячей колбасы и копченой ветчины.
Все чаще и чаще встречались прохожие. Начинался новый трудовой день. Позевывая и протирая заспанные глаза, они кто с недоумением, а кто подозрительно и с опаской смотрели на необычных здесь прохожих.
Солнце уже поднялось над крышами домов, когда Леонардо и Зоро-
193
Леонардо да Винчи. Сердце. Рисунок.
13 Леонардо да Винчи
астро наконец добрались до Кастелло. Сонный страж, громко грохнув алебардой, строго спросил:
— Кто идет?
— Художник его величества короля.
— Проходите.
Вот и дома. Как хорошо было бы сейчас растянуться на кровати и заснуть крепким сном! Зороастро так и сделал. Он поставил на стол банку, которую нес всю дорогу так осторожно, как если бы в ней было золото, затем он внимательно осмотрел замок двери, подтащил к ней длинную широкую скамью, служившую ему кроватью, вынул нож, проверил ногтем, достаточно ли он остер, и улегся спать. Спал он по-особому. Ни один звук, раздававшийся в комнате, не был в силах нарушить его богатырский сон, но достаточно было самого легкого шороха под окном или на крыльце, не говоря уж о шагах или голосах, как он немедленно вскакивал. Верный слуга и хороший друг!
А Леонардо? Нет, он не ложился. Ему надо было, пока впечатления были еще свежи и ярки, зарисовать виденное и записать приходящие в голову мысли.
Вот он сидит за столом, разбирая сделанные им наспех в мертвецкой наброски, переносит все это на большие листы и отделывает их. Лист за листом покрываются изумительно тонкими, точными зарисовками органов человеческого тела, схемами кровообращения. А поля листа и нередко промежутки между рисунками заполняются записями:
«Я, для правильного и полного понятия о них [о жилах], произвел рассечение более десяти трупов... Одного трупа было недостаточно... так что приходилось работать последовательно над целым рядом их, для того чтобы получить законченное знание... И, если даже ты имел бы любовь к предмету, тебя, быть может, отшатнуло бы отвращение, и даже если бы не отшатнуло оно, то, может быть, тебе помешал бы страх находиться в ночную пору в обществе подобных разрезанных на части, ободранных, страшных видом своим мертвецов...»
Послышался хруст гравия под окном. Зороастро поднял голову и взглянул в зеркало. Хитроумное приспособление, устроенное его господином, давало ему возможность, не покидая своего места, видеть всех, кто приближался к дому. Правда, час был ранний, но и в это время немало людей самого различного характера и занятий посещали прославленного мастера.
Не спрашивая, Зороастро открыл дверь.
i«in|
*Ч*Г *••*! :***MMf ijfet ••1*1-«Л*Ч .!••■♦ r-.^jf4my4^) l#v. »Vb4 ' W •'«
•"Irtij | v» f r^ .K-
H'wVt' v/|nC) ^Mf*)
-wi •
«I '.>Uv«> | -»t*f| '** * *’* *<
. .|H~ -’Vl i,v
«/(*«** < f*»»■•■#*■*■
«J »—f -Ц ,.r| jJ,-
-V •*•** -*>lr
'*Ч*Ъ%я-.г. Дотфым', ,**t
^НЛ,‘ ;>'>
,•, ч*|- —|U.
'- *'
b|*W ЬАвЧ^**' '*
J*Л*)к>) .
a *V«**»4 •♦» j S"V"'*
Jl*D„.V» *Ц1 <'•+
* '
Леонардо да Винчи. Анатомия плеча. Рисунок.
В комнату вошел высокий, сухощавый человек, одетый в черный камзол. Пришелец был некрасив, и его малоподвижное лицо не обращало бы на себя внимания, если бы не большой лоб и глаза, горевшие каким-то особенным огнем. Ходил он не торопясь, медленными, небольшими шагами.
Леонардо поднял голову, взглянул на гостя и быстро вскочил с кресла.
— Ранний гость — лучший гость, синьор Маркантонио! — воскликнул он, радушно протягивая гостю обе руки.
— Простите за вторжение, но я никак не мог успокоиться после нашего вчерашнего разговора и едва дождался утра. Какой улов?
— Вот посмотрите! — И Леонардо широким жестом указал на стоявшие на столе банку и рисунки.
Гость — это был известный по всей стране замечательный ученый, анатом, профессор университета в Павии Маркантонио Делла Toppe — подошел к столу и уже за все время визита не отрывал от него взгляда.
— Поразительно!.. Чудесно!.. Если бы я не видел собственными глазами, то... Удивительно! Какая смелость, какая точность!..—восклицал он.
Со странным, совершенно несвойственным его натуре нетерпением Маркантонио перебирал лежавшие на столе рисунки, делал заметки в своей записной книжке, снова обращался к рисункам, отрываясь от них только для того, чтобы заглянуть в банку.
— Снова и снова, в десятый, а если понадобится, и в сотый раз скажу вам, дорогой и высокоуважаемый синьор Леонардо, что вы совершаете преступление перед наукой тем, что не решаетесь отдать себя ей полностью! Вы величайший художник нашего времени, но, если бы вы решились посвятить себя науке анатомии, вы были бы величайшим анатомом не только нашего времени, но и многих будущих веков!..
Леонардо слушал молча. Так или почти так заканчивался каждый их разговор. С каким-то особенным упорством и настойчивостью Маркантонио убеждал его оставить все и заняться только анатомией, рисовал перед ним блестящие перспективы научной работы, славу и обеспеченность.