Надо было наверняка и малой кровью совершить прорыв.

Ждет майор Вандышев, беспрерывно дымя махоркой и щуря добрые серые глаза.

Ждет капитан Анжеров, по привычке покусывая нижнюю губу и заложив большой палец левой руки за портупею.

Ждет капитан Рокотов, командир связистов, с раскосыми глазами и жесткой щеткой черных волос. Лоб его перебинтован, и с левой стороны повязка набрякла кровью.

Ждут другие командиры, явившиеся в распоряжение штаба прорыва после рейда по лесу бойцов старшины Ласточкина.

Ждет старшина Ласточкин, лежащий на животе чуть в отдалении. Он покусывает травинку и не спускает влюбленного взгляда с хмурого, сосредоточенного лица Вахтомова.

Общее молчание прервало появление кавалериста с молодцеватой выправкой. Он изящно взял под козырек, звякнул шпорами и отрекомендовался:

— Командир кавалерийского эскадрона Сенькин явился!

Резко опустил руку и встретился с тяжелым, осуждающим взглядом Вахтомова. Переступил с ноги на ногу и положил руку на эфес шашки.

Три раза посылали за ним старшину Ласточкина и вот лишь на четвертый раз явился.

— Вы что ж, товарищ Сенькин, дисциплины не знаете? — хмуро спросил Вандышев, в глинистой земле бруствера, гася папироску.

— Я подчиняюсь своим командирам, — ответил Сенькин.

— Где они? — не унимался майор.

Сенькин пожал плечами.

— Так вот, товарищ комэск, ваш эскадрон передается батальону Рокотова, — кивнул в сторону связиста Вахтомов. — Присаживайтесь.

— Я не знаю никакого Рокотова, не знаю и вас. У меня своя задача.

Вахтомов, до этого сидевший на бруствере, медленно поднялся, играя желваками, сурово свел у переносья черные брови.

— Вы отказываетесь подчиняться нашим приказам? — раздельно проговорил он.

— Чьим?

— Штаба прорыва.

— Я буду прорываться самостоятельно.

— Не позволим. Вы погубите людей. Будете прорываться под нашим командованием!

— Нет! Я сам, — выдохнул Сенькин, и по лицу его пошли красные пятна.

Вахтомов тихо и властно произнес:

— Ваше оружие!

Кавалерист отступил назад, в бешенстве округлил глаза, а рука потянулась к кобуре.

— Не выйдет! — прохрипел он.

Но пистолет вытащить Сенькин не успел. Анжеров опередил его.

— Именем революции! — и выпустил в Сенькина обойму из своего маузера. Сенькин схватился за грудь, медленно согнулся и рухнул в ноги Вахтомова.

— Убрать! — приказал Вахтомов старшине. Несколько бойцов уволокли Сенькина вниз. Вахтомов послал старшину к кавалеристам, приказал вызвать заместителя комэска и снова уселся на бруствер.

— Будем прорываться двумя колоннами, — начал он глухо, — севернее и южнее шоссе. Командиром северной колонны назначаю капитана Анжерова, южной — капитана Рокотова. Обе колонны после прорыва соединяются в двадцати километрах от речки, возле этого хутора. Запишите, товарищи командиры, название хутора. Каждой колонне до 18.00 произвести разведку и доложить о результатах. Сверьте часы, товарищи командиры. Сейчас 15 часов 22 минуты. Прорыв начнем в 24.00. Сигнал — две красные и одна зеленая ракеты. Сигнал дублируется с интервалом в три минуты. Вопросы?

— У нас около сотни машин. Как быть с ними? — спросил рыжий, со шрамом на щеке интендант.

— А что машины? — отозвался майор. — Бросить! Привести в негодность и бросить!

— Еще вопросы? — Вахтомов обвел всех взглядом. Вопросов не было. Вахтомов встал. Поднялись все.

— По местам, товарищи. Время дорого.

Высотка опустела. Последним уходил Анжеров. Он спросил Вахтомова:

— С какой колонной пойдешь, танкист?

— С твоей.

— Добре! Пришлю за тобой связного. До скорого! — Анжеров козырнул и крутым шагом направился к своему батальону, разросшемуся теперь до полка.

Вахтомов устало опустился на бруствер рядом с Вандышевым и попросил у него закурить. Неумело свернув цигарку, он виновато признался:

— Никогда не курил, а тут потянуло.

— Бывает, — отозвался майор, давая танкисту прикурить. Тот прикурил и закашлялся — крепкая была махорка.

— Знаете, — доверительно сказал Вахтомов, — откровенно говоря, боялся я того, что сейчас сделал. Легче десять раз в атаку сходить, чем один раз распорядиться тысячью жизней. Страшно.

— Сначала мне показалось, что вы опытный начальник, — признался майор, отвечая откровенностью на откровенность. — Потом усомнился. Усомнился, когда вы тянули с принятием решения. Взглянул на вас — и сердце дрогнуло: кому доверился! У вас было такое страдальческое выражение лица, какое бывает у школьника. Задали этому школьнику трудную задачу, а он и не знает, как ее решить. А тут этот анархист подвернулся. Поглядели вы на него — властный, суровый взгляд, и у меня от сердца отлегло. Ну, с таким не пропадешь! И решение вы приняли разумное, очень разумное. Оно делает вам честь, это без комплиментов. Сколько вам лет?

— Двадцать пять.

— Вы мне в сыновья годитесь. А звание?

Вахтомов почему-то смутился:

— Лейтенант, товарищ майор.

— Я так и думал, — просто отозвался Вандышев, и в его серых глазах засветилась отеческая гордость. Сказал тихо:

— Молодцы молодежь! Нам, старикам, не стыдно и потесниться. Коммунист?

— Нет, товарищ майор, комсомолец.

— Горжусь! Горжусь так, если бы ты был моим сыном, — майор помолчал, и в глазах его блеснули слезы. — И на такой народ, на таких орлов полезла эта волчья свора, эти громилы с большой дороги! Ничего, мы им еще поломаем хребет! Непременно поломаем! Так, командир?

И то, что Вандышев перешел на «ты», и то, что он не называл его «лейтенантом», а назвал «командиром» и с таким оттенком, который подчеркивал новую, не уставную субординацию, сложившуюся только на этой высотке, — все это наполнило Вахтомова чувством горячей благодарности к этому седому человеку. И Вахтомов, крепко пожав ему руку, сказал уверенно:

— Обязательно, товарищ майор!

23 часа 50 минут. Теплая звездная ночь. Западнее высотки, служившей Вахтомов у командным пунктом, по шоссе полыхала километровая лента. Машины, спрятанные днем окруженцами на опушке леса, по приказанию Вандышева под вечер вывели на шоссе и построили в плотную колонну. Шоферы попортили в них что могли, а остальное, по мнению Вандышева, должна была доделать фашистская авиация. Расчеты оправдались. Перед заходом солнца налетела на колонну стая «Юнкерсов», разбомбила и подожгла ее.

Сейчас машины догорали, и кровавый отблеск трепетал над темной зубчатой кромкой леса. И там же, на западе, но в отдалении то и дело взвивались ракеты. Значит, передовые части фашистов, покинув Белосток, подтянулись к лесу и ждут утра, чтобы обрушиться на попавших в окружение.

На востоке, куда был обращен взор Вахтомова, одна за другой взлетали ракеты и медленно гасли — это совсем близко, рукой подать. Там авиадесант. Он преградил дорогу к своим.

И тишина. Настороженная, жуткая. Крикни — и она расколется на тысячи гулких выстрелов.

Вахтомова пробирала дрожь. Сделано все возможное, а сомнение гложет: пробьемся ли? Час назад Вандышев попрощался с Вахтомовым и ушел к южной колонне прорыва, к Рокотову. Попрощались как родные.

Из командиров Вахтомов на высотке остался один. Для верности сигнал к атаке решил давать сам. Ракетницу держит в руке, поглядывает на светящийся циферблат часов. Ракеты у старшины Ласточкина. Рота, приданная штабу прорыва, залегла здесь, на высотке.

Время тянется мучительно медленно. Тишина скребет за душу. Вспышки ракет пугают зловещей таинственностью. На высотке на фоне темно-синего неба чернеет коренастая, крепкая фигура Вахтомова, командующего группой прорыва.

Слева и справа от шоссе в темном лесу, пока невидимые и неслышимые, залегли бойцы, готовые к яростной атаке. Победа или смерть! Но не бесславье! И невидимые, но крепкие нити протянулись от каждого сердца к тому, кто шестью ракетными вспышками должен послать их в бой.

Утомительно ползет время.

Еще пять минут…