В аллегорической живописи Урания, как правило, стройна, печальна, окружена своими ураническими атрибутами и смотрит куда-то мимо земной жизни. Пандемос, естественно, розовощека, крутобедра, окружена символами плодородия и смотрит прямо на зрителя – дескать, выбирай, дружочек. Или она, или я.

Если это была провокация, то она удалась блестяще. За долгие века человеческих мучений удалось образовать целую область небесного томления по недоступным и недостижимым соитиям. Однако сказать, что Урания в своей борьбе за власть над человеком вовсе обходилась без Пандемос, было бы неверно. Скорее, сочиняя текст жизни, оба единосущных воплощения действовали в паре. Вроде как Гаррос – Евдокимов.

На русской почве первым (а может, и единственным), кто догадался об этом, был А.С.Пушкин. Его стихотворение «Рыцарь бедный», изуродованное цензурой, процитировал Ф.М.Достоевский в романе «Идиот». Речь идет о страннике, «сгоревшем душою», который не смотрит на земных женщин, оттого, что «полон чистою любовью, верен сладостной мечте». Строфу о том, что же случилось конкретно, цензура изъяла. А случилось вот что: «Путешествуя в Женеву, по дороге у креста, / видел он Марию-деву, матерь Господа Христа». Далее, как известно, «он себе на шею четки / вместо шарфа повязал / и с лица стальной решетки / не пред кем не поднимал… / возвратясь в свой замок дальний, / жил он строго заключен, / все безмолвный, все печальный, / как безумец, умер он».

И тут начинается самое интересное. Даже если Достоевский знал о заключительных строках «Рыцаря бедного», повторить эту великолепную ересь он не мог. «Между тем, как он скончался, / бес лукавый подоспел, / душу рыцаря сбирался / утащить он в свой предел. Он-де Богу не молился, / он не соблюдал поста, / не путем-де волочился / он за матушкой Христа! / Но Пречистая сердечно заступилась за него / и впустила в царство вечно / паладина своего.» Итак, вместо чистой, отвлеченной любви мы вдруг имеем ясную картину крайней эротической одержимости недоступным предметом. Недоступным в земной жизни, но существующим. Рыцарь видел свою даму и по своему «волочился» за ней. Довольствоваться эрзацами он в силу цельности и возвышенности натуры не мог. И победил, тронул сердце дамы, впустившей его в свое царство. То есть перед нами любовная история, сплетенная Уранией не без участия Пандемос – но, в отличие от Пандемос, разводящей свои костры прямо на земле, да еще не по одному разу за короткую человеческую жизнь, Урания дает некоторые перспективы и на небесные просторы. «Там и потом» можно встретиться. Но что мы найдем «там и потом» в смысле эроса – вопрос заколдованный.

Желающий ознакомиться с верованиями человечества по этой части, будет долго и сладко продираться сквозь сонмища влюбленных, ревнивых, отверженных и взыскующих богов и героев, пока не спотыкнется трижды – об Яхве, об Христа и об Аллаха, чтобы навеки застыть в недоумении: так они «там и потом» занимаются этим, в конце концов, или нет? (Или, как Марлен Дитрих однажды спросила изумленно: «А что они там делают, на небе, сидят на головах друг у друга?»). С ангелами вроде бы понятно – они не женятся и детей не имеют. Но ангелы ведь представляют собой что-то вроде сферы небесного обслуживания, это такие небесные рабочие пчелы, им и положен специальный ангелоэротизм. А там еще туча населения, на небесах, они-то как? И влияют ли наши земные приключения на тамошние лав стори?

М.Ю.Лермонтов считал, что очень даже влияют. Он написал стихотворение о людях, любивших друг друга «долго и нежно», но избегавших признаний и встречи. «И были пусты и хладны их краткие речи». Наступила смерть, состоялось свиданье за гробом – «Но в мире новом друг друга они не узнали». Значит, по Лермонтову дело простое – при жизни не потрудились, после смерти не получили награды.

В.В.Набоков тоже пытался представить, как могут выглядеть послесмертные свидания тех, кто был при жизни вместе, но даже его могучее воображение как-то буксовало. Герой романа «Пнин», бедный профессор, всю жизнь страстно и тоскливо любил свою жену Лизу. И вот, будучи уже пожилым и беспросветно одиноким, Пнин думает с горечью – а что же я буду делать на том свете, когда ко мне подползет эта жалкая, уродливая душонка (Лиза на земле красавица, но душа у нее мелкая, некрасивая) и попросит о помощи, о союзе? А если, например, у человека было три жены – тогда что?

Решительно запутавшись в туманных предположениях, человек обычно твердо останавливает свой утомленный взор на розовых щеках Афродиты Пандемос. Тут все ясно. «Здесь и сейчас» – а «там и потом» разберемся как-нибудь.

Но Пандемос без Урании становится распутной, лживой, грубой и мелкой – а Урания без Пандемос бесплодна, суха, истерична и фальшива. Жизнь опять получает двойку, разбиваясь на бордель и монастырь. Небо и Земля смотрят друг на друга подозрительно и сурово. А отдельным индивидуям приходится, как всегда, вертеться на житейской сквородке – то к Урании подольститься, то Пандемос не обидеть. Крутимся, короче!

2003 г.

Жизнь человечества можно уподобить спектаклю, идущему дремучее количество лет в каком-нибудь стационарном провинциальном театре, учрежденном волевой рукой фантастической власти в маленьком городе, где театр на фиг не нужен. Скажем, это «Конек-горбунок». Когда-то его поставил способный молодой режиссер, подающий большие надежды, но следы режиссеры давно стерлись, все мизансцены утеряны, сменилось несколько составов исполнителей, декорации обветшали, а текст сами актеры ненавидят до отвращения. Но «Конек-горбунок» идет! И все новые и новые поколения приобщаются к нелегкой судьбе Ивана и его лошадки.

Так вот, я свято уверена, что человеческая история, как этот «Конек-горбунок», будет идти, несмотря ни на что. И все основные составляющие человеческого спектакля пребудут в целости, но не в сохранности.

Нет сомнений, что рельефные сбои даст в цивилизованных странах основной инстинкт. Старинное деление человечества на гетеросексуалов, гомосексуалистов, зоофилов и так далее станет глубоким ретро, а наиболее актуальным делением по сексуальной ориентации станет деление на две главные группы. В первой будут находиться все те, кто может иметь дело с какими-либо формами органической жизни, а во второй – те, кто не может. Вторая группа будет постоянно увеличиваться в объеме, и вырастет огромная, непредставимая сейчас индустрия для удовлетворения потребности в эросе – без контакта с живыми существами. Вообще число людей, избегающих всякого соприкосновения с себе подобными, возрастет. Эти вежливые, тихие, работящие люди наладят себе особенную жизнь, где найдется место для выращивания совместных виртуальных детей, заочной групповой пьянки и каннибализма по взаимному согласию.

Несомненно, будут изобретены новые способы изменения сознания. На смену химии придет физика. Электронные наркотики, передающиеся по Интернету и мобилам (мобилы станут аккуратной деталью личного дизайна, вроде брошки и будут реагировать на голосовые приказания, как телефонисты в старину) – вызовут к жизни электронную полицию. Могучие игровые герои попытаются контролировать оборот и сбыт виртуальных наркотиков.

Архаические формы жизни отойдут к бедным, малоимущим и людям скромного достатка. Отойдут и закрепятся за ними. Мальчик из небогатой семьи будет твердо знать, что его ждут чтение книг, рыбалка, телевизор, сбор грибов, женитьба на живой женщине, общественный транспорт – движущиеся тротуары к тому времени, строго отмеренное число метров жилплощади, обязательное участие в выборах под угрозой штрафов и многое другое. Если он, конечно, не прорвется в иные социальные сферы. Где возможно моментальное обучение любым знаниям путем специальных программ, внедренных прямо в сознание. Где люди могут жить в подводных и воздушных виллах – компактных поселениях с искусственным климатом, уик-энд проводить на орбите Земли в космических гостиницах, мгновенно перемещаться в любую точку планеты с помощью давно предусмотренной фантастами телепортации, носить одежды из тканей, имеющих лечебный и омолаживающий эффект, заказывать цветные стереоскопические сны лучшим режиссерам, и при желании никогда и ни с кем не разговаривать.