«Со следующих присланных родителями денег закажу себе очки, как у профессора», – подумала Ксения, представляя себе этот же парк летом – зеленый, с птицами, летающими между деревьев, выпрашивающими еду белками, с лодками на прудах и столичными дамами в модных европейских нарядах. И будут очки эти в тонкой серебряной оправе, с дымчатыми стеклами – якобы от яркого солнечного света.

– Кроме тебя еще ктонибудь говорил о том, что я изменилась? – осторожно поинтересовалась девушка, останавливаясь слепить снежок и бросить его без какой-либо цели – просто чтобы ощутить холодок в ладонях и выплеснуть в броске нерастраченную на тренировках энергию.

Хрустальный шар тоже казался прохладным. Возникшая ассоциация заставила отнестись к словам собеседника с максимальной серьезностью. Если уже ассоциации приходят с футуроскопическим уклоном, стоит поговорить с Ворониным – не симптом ли это бесконтрольного предвидения или надвигающегося переутомления?

– Никто, – с готовностью ответил Пашка. – Остальные тебя немного побаиваются. Про футуроскопистов сама знаешь, сколько сказок придумано. Вот и стараются младшие в твои дела не вмешиваться, не упоминать тебя всуе, от греха подальше. А из старших сейчас кто остался? Мы с тобой да Борис, ничего за своими Воздушными Ловушками не видящий.

Николай бы тоже разглядел, то ли подумала сама Ксения, то ли уловила Пашкино Намерение. Но он стилевидец, ему на такие вещи обращать внимание велел сам Господь. Нет, надо, обязательно надо рассказать ему о барьере в будущем. Нечестно, когда только несколько сотен человек на планете знают о приближении чего-то странного, а все остальные люди живут и ни о чем не подозревают.

– Мы все за последнее время серьезно изменились, – произнесла девушка и только тогда сообразила, что накатывающаяся футуроскопическая волна уже сказывается на окружающем мире. Было ли это микропрорывом таланта, его подсознательным использованием или же имело место элементарное озарение – теперь Ксения видела вокруг неотвратимый прилив грядущего. – Стали серьезнее, увереннее в себе, даже в какой-то степени самонадеяннее. Это вряд ли замечается в сравнении с другими учениками или даже с посторонними людьми. В мире что-то происходит, Паша. Что-то меняется.

– Ты говоришь совсем как мой дед, – тихо ответил ей Пашка. – Я-то сам его не помню, он был капитаном артиллерийской батареи и погиб в русско-османской, почти что в самом конце. Но родители рассказывали как некое семейное предание, что однажды дед поехал в Петербург к нотариусу, за какими-то бумагами, а вернулся поздним вечером, сам не свой. Выдал обещанные угощения детям, детально описал им, как гулял по Невскому проспекту и смотрел на прохожих. Все иное и все какие-то уверенные в себе, говорил он. Такие люди не станут задумываться перед покупками или над вопросом, в какой театр пойти вечером, – они словно бы все знают без раздумий. Он специально пропустил свой поезд, чтобы понять, какая сила движет этими людьми, но был вынужден уехать на следующем, так ничего и не узнав. Перед сном он еще бормотал, будто в новом мире вряд ли есть место для такого устаревшего человека, что дни его сочтены и стоит на следующей неделе съездить к нотариусу еще раз, привести свои дела в порядок, обновить завещание и так далее. А спустя три дня началась русско-османская война, и его часть срочно перебросили к Черному морю. Может, в нем тоже было немного от футуроскописта, дед никаких психотехнических училищ не заканчивал, хотя тест Яблочкова проходил два раза из трех.

Ксения моментально представила себя идущей по Санкт-Петербургу и знающей, что до окончания мирного времени осталось меньше недели. Получалось очень похоже на то, что она испытывала теперь. Самоуверенные люди, еще не знающие, что дамоклов меч уже занесен, что впереди два суровых военных года, во время которых гражданские новости уйдут с первых газетных полос и станут скупо печататься мелким шрифтом.

Война… Если Пашка был прав в трактовке происходящего, не исключено, что его правота простирается и дальше. А это значит, что окончания грядущей войны Ксения уже не увидит.

Удивительно, но диспетчерский пульт – довольно капризное электрическое устройство – практически не пострадал. Несколько разбитых Голдом ламп не в счет поскольку на складе имелся приличный запас.

– Итак, – проворчал старший механик субмарины, пересчитывая по второму разу количество красных индикаторов, – придется рискнуть и вернуться в Сан-Франциско за запчастями. С тем, что осталось, много не навоюешь.

«Вряд ли меня в первый же раз отпустят на поверхность, – подумал Алексей. – Хотя попросить у кого-нибудь из команды купить условленное лекарство в аптеке, скорее всего, можно. Жалко, что фармакологический код не обладает гибкостью живого языка, многое сказать не получится».

– Дежурный механик! Отчитайтесь о повреждениях!

Голос Теслы из динамиков заставил Островского вздрогнуть и откашляться. Поскольку бой пришелся на его дежурство, именно ему, а не Голду предстояло дать капитану обзор неисправностей и заключение относительно возможности оперативного их устранения. Джон успел нажать кнопку раньше Алексея.

– Голд на связи, – сообщил он, подавая разведчику знак молчать. – В двигательной части повреждения незначительные, но перебрать двигатели не помешает. Пока я с ребятами этого не сделаю, о форсаже и быстром погружении можно забыть. В системе жизнеобеспечения тоже несколько неисправностей – оставаться под водой больше суток «Линкольн» пока не в состоянии. До тех пор, пока мы не продуем затопленные отсеки, сказать, насколько серьезные в них повреждения, не берусь. Но для восстановления прежней боеспособности нам придется встать на недельку возле какого-нибудь островка и послать гидроплан за новым запасом деталей. У старшего механика все.

– Продувка затопленных отсеков будет осуществлена этой ночью, через одиннадцать с лишним часов, – немного подумав, сообщил Тесла. – Подготовьте все необходимое для этой операции – возможно, ночью нас все равно засекут и придется уходить с боем. Сконцентрируйте свои силы на подготовке «Линкольна» к следующему бою. Основной упор делайте на доведение орудий до штатного состояния, остальную работу проделаете на стоянке. Гидроплан будем собирать завтра вечером – сегодня делать это рискованно, рядом могут оказаться планеры. Всплытие назначено на полночь, постарайтесь использовать каждую минуту на поверхности с максимальной эффективностью, в одиннадцать ноль-ноль по корабельному времени доложитесь мне лично.

Кнопка общей связи с щелчком вернулась в отжатое положение. Джон шумно вздохнул, бросил мимолетный взгляд на свой протез и повернулся к Островскому.

– Потом будешь меня благодарить, – процедил он, глядя Алексею в глаза. – На подводных лодках не любят людей, притягивающих к себе несчастья. Мы здесь вообще становимся чересчур суеверны – напридумывали всяких примет и теперь дрожим при одной только мысли о том, что в столовой кто-то рассыпет соль, передавая ее капитану. Сражение, тем более не такое удачное, как обычно, выпадающее на первую вахту нового механика, – это слишком большое испытание для суеверных умов в экипаже. Кое-кто может решить, что ты притягиваешь неудачи, особенно если после сегодняшнего боя произойдет еще что-то нехорошее, связанное с тобой. А мне позарез нужен такой хороший механик, как ты, тем более что кого-то из моей бригады я точно лишился – то ли Лоуренс, то ли Браун занимались проводкой в тех самых отсеках. Вчетвером мы не сможем поддерживать «Линкольн» в исправности, так что не хотелось бы лишних слухов. Надеюсь, Алекс, тебе все ясно? Твоя первая вахта еще впереди, а сегодня дежурил я.

Островский послушно кивнул.

– Сейчас поднимешь Финна с койки – хотя после этой болтанки он вряд ли спит – и займешься проверкой насосов. К полуночи все должны работать, иначе капитан будет недоволен. После полуночи отправишься отдыхать, но до этого срока – чтобы молнией летал!

И Голд присовокупил к своим приказам пару-тройку крепких выражений, то ли от избытка эмоций, то ли просто потому, что начальству положено ругаться на подчиненных.