Ксения остановилась и посмотрела на меня то ли с восторгом, то ли с ужасом.

– У меня иногда тоже прорывается. – Мне захотелось отвести глаза в сторону или попросту опустить их. Приложив волевое усилие, я не сделал ни того ни другого. – Стилевидение, ты, наверное, знаешь…

– Глядишь на человека, а потом догадываешься, как он поступит в той или иной ситуации, – кивнула Ксения. – У моего старшего брата было то же самое, только выраженное в очень слабой форме. Хотя даже этим он пользовался, чтобы дразниться – сидел и попугайничал. Я лезла в драку после второй или третьей реплики, а он, конечно же, знал о моих намерениях заранее и успевал сбежать.

Я сочувствующе вздохнул. У меня никогда не было младшей сестры.

Гатчина, всероссийский психотехнический центр, о котором в Сибири складывались легенды, оказалась небольшим и очень милым городком. Да, чувствовалась в нем определенная специфика столичного сателлита, не было промышленных предприятий, загрязняющих все вокруг сажей и копотью. Многие подростки щеголяли ученическими вольтами, совершенно открыто играли с крохотными Воздушными Ловушками. Так и хотелось найти в ближайших кустах фотографа, снимающего на тему «Психотехнический рай». Первый час прогулки сопровождался побочными футуроскопическими эффектами, чувством заброшенности и непричастности к окружающему миру. Если бы не старающийся быть любезным Николай, Ксения отдалась бы на волю этим эффектам. Необходимость поддерживать беседу дисциплинировала девушку, фиксировала настоящее и не позволяла ему совершаться раньше времени.

Пару раз Николай, сам того не замечая, поступал не так, как в видениях. От подобного диссонанса кружилась голова, и только обилие свежего зимнего воздуха помогало Ксении не терять сознание.

В парке немного полегчало. Мир сфокусировался и наполнился оттенками. Короткий зимний день подошел к концу, и по всему парку зажглись газовые фонари. Где-то в стороне заиграл оркестр, студенты Университета, встав в круг, пытались соорудить что-то вроде небольшого торнадо. Получалось – точнее, не получалось – очень весело, в круг приглашались все прохожие с мечами или вольтами. Николай вопросительно посмотрел в сторону Ксении, но, очевидно, решил, что на сегодня и без того достаточно.

Ксения придерживалась того же мнения. В парке было интересно, но это наверняка не последний раз. До стадии подмастерья девушке оставалось полтора года – срок вполне достаточный, чтобы внимательно изучить Гатчину с парком.

Над головой проплыл очередной дирижабль, а может, и не один – Ксения все больше смотрела по сторонам, а не в небо.

– Пора возвращаться, – задумчиво произнес Николай, присмотревшись к большим университетским часам. – Поликарпу Матвеевичу вряд ли понравится, если мы пропустим ужин. По случаю твоего приезда готовится что-то необычное.

– И я не имею представления, – кивнула Ксения.

Видения будущего прекратились, оставляя однозначность настоящего пополам с усталостью. К усталости прибавлялась странная апатия, нездоровая и фрагментарная. Казалось, что все газовые фонари, попадавшиеся на пути, пульсируют в такт ударов сердца, голос Николая становился то тише, то громче, невпопад, где-то на середине фразы.

Отчего-то домой пошли через аэродром. Там фонарей было не в пример больше, чем в парке, однако обилие дирижаблей, приземлившихся или висящих над причальными мачтами, не позволяло свету распространяться вдаль. Гигантские газовые камеры, как тучи, нависали над заправочными установками, приземистыми залами ожидания и многочисленными ангарами для ремонта.

– Страшно, – призналась Ксения, проходя по краю посадочного поля. – Как будто очутился на дне Мирового океана и попал на дружескую встречу левиафанов. Вот-вот кажется: сделаешь выдох, а на вдохе вместо воздуха польется в легкие соленая вода.

Дышать действительно становилось трудно. Вдоху и выходу сопутствовало какое-то препятствие, похожее на Воздушную Ловушку, неведомым образом оказавшуюся в бронхах. Почему-то это затруднение не распространялось на речь. Слова выходили без напряжения, да и воздух для новых слов проникал в легкие обычным порядком. Само собой захотелось говорить, говорить, говорить – не выбирая тем, не следя за связностью и смыслом. На «ты» они с Николаем перешли еще в самом начале прогулки. Со стороны Ксении это была естественная реакция, связанная с футуроскопической волной: когда знаешь будущее человека лучше, чем он сам, невольно принимаешь его в свой круг и позволяешь себе вольность говорить ему «ты». С Николаем, очевидно, сходную роль играло стилевидение.

Ксения рассказала спутнику о родном приграничном городке, о своей семье, братьях, сэнсэе, во всех подробностях описала долгую дорогу в Гатчину, на воздушном транспорте с тремя пересадками, в Иркутске, Перми и Твери. Удивляясь срывающимся с языка формулировкам, довольно точно описала ощущения накатывающего будущего и отступающего в сторону, в позицию не вмешивающегося ни во что, настоящего. Николай внимательно слушал ее, как будто понимал всю значимость этого монолога. А может, и понимал, поскольку стилевидение, в отличие от футуроскопии, не вырывает человека из потока жизни, а, наоборот, погружает его все глубже и глубже.

Неожиданно Ксении стало хуже. Николай заметил проезжавшего мимо Михея и замахал ему. Михей был уже нетрезв, однако это ничуть не мешало ему ворочать рычаги паромобиля. Машина ловко развернулась на сто восемьдесят градусов, подъехала к прогуливающимся и остановилась.

– Подвезете до школы Архипова? – поинтересовался Николай, памятуя о наставлениях сэнсэя. – Мы заплатим!

Глаза Михея хищно сверкнули в неверном свете газового фонаря. Транспортируемая им штанга для посадочной мачты была отцеплена в мгновение ока. Водитель клятвенно заверил Ксению, Николая, а также всех православных святых в том, что подберет штангу сразу после того, как выполнит богоугодное дело, подработает извозчиком. За дело Михей взялся споро, машина заурчала и двинулась в путь, словно только и ждала именно таких вот пассажиров.

– С ветерком докачу! – приговаривал водитель едва ли не трижды в минуту. – Ежели оно надо, мы можем не просто быстро, а абсолютно быстро.

Каким образом Михей представлял себе абсолютную быстроту, осталось неизвестным. Разогнавшаяся машина, громыхая сваленными в грузовом отсеке предметами, затормозила в сотне метров от школы.

– Ну прямо как заколдовали тропинку! – в сердцах воскликнул водитель. – И в тот раз сломались, и в этот раз неполадка. Извиняйте Михея. Тут Михей не виноват. Во всем гремлины виноваты. Это мне начальник аэродрома по секрету объяснил.

На свежем воздухе Ксении чуть полегчало. Резко полегчало, с внезапно проявившейся пульсацией крови в висках и слабостью в ногах.

«Еще не хватало упасть в обморок перед воротами школы, – напрягая силу воли, подумала она. – До комнаты обязательно надо добраться своим ходом».

Замысел удалось реализовать на три четверти. Афанасий резво отворил ворота, ловко забросил брус засова, когда прогуливавшиеся вошли во двор, зычно кликнул Оксану и юркнул за угол. Ксения с трудом поднялась на крыльцо, прислонилась к бревенчатой стене. Заходить внутрь не хотелось. Внутри не было свежего воздуха, зато была лестница на второй этаж, о существовании которой Ксения успела благополучно забыть.

– Замерзнешь ведь! – добродушно пожурил девушку вышедший по своим делам Поликарп Матвеевич.

Под его ногами крутилась, выпрашивая еду, школьная кошка.

Ксения попробовала покачать головой, но именно в этот момент ноги подогнулись сами по себе. Николай снова оказался рядом. Поликарп Матвеевич испытал легкое deja vu, когда его старший ученик рванулся вперед и подхватил Ксению на руки.

Бежать от Теслы Бобби Длинный Язык решился во время бомбардировки. Самое позднее, сутки спустя, когда приплелся после утомительного ремонта к своей койке, бессильно свалился на нее и тут же вскочил, поскольку увидел в полете – за миг до приземления на жесткий матрас – кошмарный незабываемый сон.