В конце войны он был снова арестован и отправлен в тюрьму в Фергану, откуда совершил побег и прошел пешком несколько тысяч километров, практически через всю страну. В Ставропольском крае ему помогли устроить духовный приход, и уже через несколько месяцев он стал самым известным местом для прихожан. К Самсону шли люди из разных краев, чтобы исповедаться, прикоснуться к нему да и просто спросить совета. Через год его снова арестовали, и Самсону пришлось целый год просидеть в одиночной камере. После освобождения он поехал в Мордовию, где его назначили настоятелем мужского монастыря. После пяти лет служения в этой должности его отправили в женский монастырь, где он сразу завоевал авторитет среди монахинь. Мать-игуменья в страхе, что Самсона могут поставить настоятелем монастыря, принялась строчить на него кляузы, и Самсону пришлось уехать в Астрахань. Потом его перевели в Псковско-Печерскую лавру. Но и там ему не дали спокойно жить. Настоятель монастыря сразу невзлюбил Самсона и выпросил у патриарха разрешение «заточить иеромонаха в монастырь и лишить права священнослужения на пятнадцать лет». В монастыре для Самсона установили строгий режим: с духовными чадами не встречаться, не иметь ни с кем переписки, на территории обители ни с кем из прихожан не разговаривать.

Только через несколько лет с Самсона были сняты все запреты. Но тут случилась новая оказия. Одна из прихожанок, будучи не совсем в здравом уме, оговорила Самсона, и на него завели уголовное дело, а монастырская власть учредила свой суд, вследствие чего Самсону было предложено снять свои монашеские одежды и покинуть монастырь. Гражданское же следствие было недолгим, и Самсона полностью оправдали. После этого он поехал в Москву к патриарху и обжаловал учиненные над ним жестокость и несправедливость. Патриарх вернул ему сан и право на служение, назначил пенсию и посоветовал выйти за штат. Самсон так и сделал. На одной из квартир в Москве он устроил домашнюю церковь, где встречался с людьми и проповедовал.

Жизнь вроде бы налаживалась, но тут новая напасть. У Самсона случился инсульт с левосторонним параличом и потерей речи. В постели он провел почти год. Не успел встать на ноги, как у него на квартире случилась большая кража. Были похищены все иконы и церковные принадлежности. Это был второй сильный удар для Самсона после инсульта. Потом произошел пожар на его зимней квартире. Тогда его спасли прихожане. Они вывели Самсона из пылающего дома. Но следующей зимой сгорела вторая дача. В двух пожарах сгорело почти все имущество Самсона. После этого здоровье иеромонаха сильно ухудшилось. Он показался врачам, и те обнаружили у него рак, саркому. Его прооперировали, и он одиннадцать дней пролежал в реанимации. Через месяц его выписали, но по прибытии домой ему снова стало плохо…

Он умер в Москве в своей квартире в тысяча девятьсот семьдесят девятом году.

Вот такая история, сын. Как видишь, у этого человека непростая судьба. Сейчас, по прошествии лет, я могу ее сравнить со своею судьбой. Мне тоже пришлось немало пережить, полжизни проведя в заключении…

Первый раз я попал за решетку, когда мне было всего шестнадцать лет. Не скажу, что это было сделано по глупости. Нет. Скорее всего, это было сделано по недопониманию. Тогда мне казалось, что я все продумал и все рассчитал. Но, как оказалось позже, я глубоко заблуждался. В жизни, сын, за все приходится платить, и по самой высокой цене. Если бы тогда мне кто-то смог объяснить, что меня ожидает в дальнейшем, возможно, я бы отказался от своей бредовой идеи. Но случилось то, что случилось, и с того момента моя жизнь в корне изменилась и пошла совсем по другому пути, уже независимо от меня самого. Я только старался подстраиваться под те обстоятельства, в которые попадал и в которые кидала меня моя новая, незнакомая для меня тюремная жизнь…»

Я отложил в сторону ручку и задумался. А стоит ли писать своему сыну о том, как порою нелегко приходится выживать на первых порах, попав в заключение? Писать ли о том, что та тюремная романтика, о которой так привыкли говорить на воле, на самом деле оказывается далеко не такой, какой ее себе представляют молодые люди, не побывавшие за решеткой? Наверное, стоит. Ведь в жизни тоже постоянно приходится бороться за место под солнцем. Так же часто ты оказываешься перед выбором – между добром и злом, выбираешь, кто тебе друг, а кто враг.

Неожиданно для себя я вспомнил, как много лет назад впервые переступил порог тюрьмы. Да и вообще, с чего все началось. Если цель тюрем – исправление человека, а не мстительная кара за совершенное преступление, то свобода должна дароваться человеку в момент его истинного духовного и нравственного исправления. Не раньше и не позже. Но у меня все получилось иначе…

Изо дня в день смотрел я на то, как мать работает сутки напролет, чтобы относительно сносно обеспечивать нашу семью, то есть меня и бабушку. И я решил для себя, что так я жить не хочу и не буду. Однажды случайно с одним из моих знакомых я побывал на квартире, где собиралась братва. Только тогда она еще так не называлась, а именовалась просто ворами. Это была так называемая хаза, где прятались от легавых, ели, пили, спали люди разных воровских профессий, начиная от карманников и заканчивая медвежатниками. Я попал туда по чистой случайности, но то, что я там увидел, запомнилось надолго. С виду неприметные люди, не похожие на тех богачей, которых мне приходилось видеть, спокойно пересчитывали пачки денег и раскладывали ювелирные украшения по тряпичным мешочкам. Большой круглый стол посредине комнаты был уставлен разной едой, которую большей частью я видел впервые. Икра, рыба, тушенка и даже мандарины… Мой кореш, с которым я попал на эту хазу, был вхож в нее, но за меня ему пришлось поручиться, иначе бы меня и на порог не пустили, не то что пригласили за стол с такими людьми. Когда воры немного выпили и закусили, один из них обратился ко мне:

– Чем живешь, малой?

Я не понял тогда его вопроса, а поэтому ответил как есть:

– С матерью живу и бабкой. Мать на заводе работает, а я по дому помогаю да в семилетку хожу.

– Значит, вдвоем у матери на шее сидите? Здоровый парень, а больше ничего не придумал, как за материн счет жить? – нехорошо так усмехнулся вор.

Признаюсь честно, обидели меня тогда его слова. Надулся я, как мышь на крупу, сижу, молчу.

– Да ты не обижайся, малой. На правду не стоит обижаться. Тебе просто надо решить для себя, как дальше жить. Либо, как твоя мать, всю жизнь на государство ишачить, либо пойти по другому пути, – он обвел глазами сидящих за столом. – Но только помни, что этот путь тоже непростой, и пока научишься чему-либо, много шишек набьешь.

Истинный смысл сказанного я понял только много лет спустя. И про шишки, которые превратились в годы за решеткой, и про тяжелую учебу, о которой говорил мне тогда вор…

Но в тот вечер я не мог уснуть. Я все думал над сказанными словами и приходил к выводу, что вор был прав. Неожиданно для самого себя я почувствовал себя взрослым и готовым самому обеспечивать семью. Только вот вместо того, чтобы окончить школу, получить профессию и начать работать, я решил, что стану вором и буду приносить домой много денег, при этом практически ничего не делая. Сейчас все эти мысли мне кажутся наивными, но тогда, в свои шестнадцать лет, мне все представлялось иначе. С того дня я уже не мог думать ни о чем другом. Все мои мысли были сосредоточены на одном. Мне хотелось пойти на дело и доказать себе, что я смогу обеспечить не только себя, но и нашу семью.

Конечно же, у меня не было никаких наводчиков, которые бы мне могли подсказать, какую квартиру обворовать, и поэтому я не придумал ничего лучшего, как обчистить находившийся неподалеку магазин. Кроме продуктов, в нем продавались всевозможные вещи; стоило все это немалых денег, и поэтому этот магазин считался, как бы сейчас сказали, бутиком, в который любили заходить партработники разного уровня. Пару дней я наблюдал за тем, как его закрывали на ночь и ставили на сигнализацию. Секреты данного устройства заключались в том, что при попытке открыть центральную дверь срабатывал звонок, который трещал на всю округу. Все остальные двери и окна просто закрывались на амбарные замки. Ночью, когда мать с бабкой уснули, я выбрался из дома и пошел на разведку. Помещение, в котором располагался магазин, было деревянным, и поэтому мне не составило труда пробраться на чердак. Найдя в потолке пару плохо прибитых досок, я смог проникнуть внутрь склада. Там я обнаружил множество коробок с продуктами, в основном консервами, и вещи. Причем вещи очень дорогие, начиная от мужских костюмов и кончая дорогими женскими шубами. Как потом выяснилось, туда завозили дефицитные товары и из-под полы толкали вышестоящему руководству нашего города. Набрав в подвернувшийся мешок продуктов, я решил вернуться сюда на следующую ночь.