Свеча внимательно прочитал написанную Павлом бумажку и сунул ее в карман.
— А песочек, который для меня отложишь, с собой не носи! С золотом недалеко и до беды... Я сам тебе скажу, куда принести. Ну, бери деньги. Не бойся, они настоящие!
Павел медленно запихнул мятые кредитки в карман и, буркнув на прощание что-то невразумительное, двинулся дальше.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Мысль, что он попал в лапы опытного авантюриста, уже не угнетала Лопаева. Главное, он опять имел много денег. И Лопаев тратил их, не считая и не задумываясь о возможном возмездии. Он кочевал из одного ресторана в другой, ездил в компании сомнительных парней и девиц за город, поражал шоферов такси щедрыми «чаевыми».
— На Севере сто рублей — не деньги, — привычно говорил он, замечая при этом алчный блеск в глазах своих накрашенных попутчиц.
Правда, случались и неприятности. Стоило ему однажды пригласить в ресторан «Поплавок» двух девушек, судя по всему студенток, как они мгновенно возмутились и свернули в первую же аллею Кировских островов.
Потом немолодая скромная женщина с печальными глазами, которая после спектакля в театре эстрады согласилась подъехать с ним до дому на такси, остановила машину и вышла на безлюдной набережной Мойки, едва он попытался положить ей голову на плечо.
После этого Лопаев стал остерегаться незнакомых к все чаще ездил с Полевым в старый деревянный дом, где им всегда одинаково ласково улыбались и хозяйка квартиры и ее дочери.
Один раз они застали там прилизанного черноволосого юношу с мягкими кошачьими повадками.
Он любезно поздоровался с Лопаевым, но опасливо взглянул на Полева, который был явно недоволен этой встречей.
— Адика надо пожалеть, — засуетилась хозяйка. — Он, бедненький, провалил сегодня экзамен, его могут исключить из института.
— О-о! — закатил глаза Адик, и девицы наперебой стали тянуть его танцевать.
«Из молодых, да ранний! — зло подумал Лопаев, наблюдая, как тот обхаживал мать и пренебрежительно смотрел на дочерей. Этому не до гранита наук».
Когда после выпитого коньяка Лопаев почувствовал привычное безразличие ко всему происходящему, он услышал, как Полев тихо сказал юноше с прической Тарзана: «Тебе здесь делать нечего!» Тот сразу встал, перецеловал всем женщинам ручки, объясняя при этом, что его ждет «маман» и что он должен готовиться к экзаменам. От дверей он мило улыбнулся Лопаеву и послал всем несколько воздушных поцелуев...
Этот же вертлявый молодой человек неделю спустя провожал Лопаева. Когда объявили посадку на самолет, он передал геологу пачку денег и обратный билет, блеснув при этом широкой улыбкой:
— От шефа. Он желает вам счастливого путешествия!..
Загудели моторы, и самолет зарулил на взлетную полосу. Уже в воздухе Лопаев нащупал в кармане пиджака какой-то твердый предмет. Это была записная книжка Полева, невесть как оказавшаяся у него.
В книжке были записаны чьи-то телефоны и адреса. Вместо имен стояли инициалы. Впрочем, в адресах тоже трудно было разобраться: значились номера домов и названия улиц, города же не указывались. От скуки Лопаев стал гадать, где могла оказаться Пушкинская улица: в Москве, Ленинграде или Одессе? А Приморский бульвар?.. Попадались адреса, где по названиям улиц, можно было без труда установить, в каких городах они находятся: Крещатик, Дерибасовская, Арбат...
В пути Лопаев не пил. Голова опять стала ясной. Рослый, по-мужски красивый для своих пятидесяти с лишним лет, он твердо сошел по ступенькам трапа и направился в гостиницу.
Администратор аэродромной гостиницы, невысокая худенькая женщина, растерянно посмотрела на хорошо одетого, тщательно выбритого пожилого мужчину и развела руками:
— Извините, но отдельных номеров нет. У нас их два и оба заняты. Я вас в двухместный помещу, а потом, может быть, что-нибудь сделаем...
Она засеменила по коридору, открыла дверь номера, засуетилась возле кровати:
Лопаев поставил на пол сияющий лаком чемоданчик, бросил на стул широкое, светлое пальто, спросил:
— Телефон у вас где?
— В зале ожидания и у администратора. Пожалуйста, где вам удобнее.
Вернувшись в комнату администратора, Лопаев снял телефонную трубку и назвал номер. Ему ответил мужской голос.
— Отдел кадров? Здравствуйте! Лопаев. Да-да, я. Пенсию прилетел оформлять, прошу подготовить мне бумаги. Нет уж, сегодня не ждите. Завтра!..
Он заплатил администратору за неделю вперед и с аппетитом поужинал в уютной аэропортовской столовой. Когда вернулся в гостиницу, дверь номера была приоткрыта.
— А-а, директор! Мое вам!..
С соседней кровати навстречу Лопаеву поднялся неряшливо одетый молодой мужчина.
— Я не директор, — сухо оборвал Лопаев. — Я — геолог!
— И геолог — человек, — не унимался беззастенчивый сосед, обдавая Лопаева густым сивушным запахом. — А я — бурильщик!
Потом безо всякого перехода поманил Лопаева пальцем, показал на столик перед кроватью и спросил:
— Может, выпьешь, геолог, «Московской»?
Не получив ответа, мотнул головой, завалился прямо в одежде на кровать и вскоре захрапел.
Лопаев вышел на крыльцо, закурил. Северная летняя ночь показалась ему холодной. Откуда-то издалека доносился рокот бульдозера, временами по ту сторону летного поля виднелись светлячки автомобильных фар.
Почувствовав озноб, Лопаев вернулся в номер. Его сосед мирно спал, а Лопаеву уснуть не удавалось. Он долго ворочался с боку на бок, курил папиросу за папиросой, но сон не приходил. К тому же его лихорадило.
«Скорей бы уже утро», — подумал Лопаев. Такого с ним не случалось никогда: он боялся темноты...
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Перемена в Павле Алешкине взволновала его товарищей. Простой, общительный парень стал молчаливым, выбирал себе самые дальние участки, будто сторонился людей, по субботам в поселковом клубе больше не появлялся.
«Боится», — решили они и поручили соседу Павла по комнате поговорить об этом в милиции.
— Неладно с парнем, — заявил тот Ильичеву, — уж не запуган ли? Найти бы того бандюгу, наказать примерно...
— Найдем, обязательно найдем! — успокоил старателя Ильичев. — И не надо о Павле тревожиться. До беды не допустим...
А в это время Павел Алешкин медленно брел по тропе, ведущей с полигона к поселку. Он заметно осунулся, густые пышные волосы потеряли свой золотистый блеск. Рана на руке зажила и перестала беспокоить, но тревога, затаившаяся где-то глубоко в душе, не оставляла его ни днем ни ночью. Золотой песок, отложенный Павлом для передачи Свече, был надежно спрятан неподалеку от общежития, но всякий раз, когда Павел видел, как мимо того места проходили люди, у него пересыхало во рту и выступал на лбу пот. Ему казалось, что кто-нибудь обязательно найдет спрятанное золото и люди скажут Павлу: «Вор».
Даже матери своей он перестал писать. Да и как напишешь ей, если на душе у него нехорошо...
На подходе к поселку Павла догнал заведующий столовой Ковач.
— Что, паря, один? Меня пригласил бы, что ли, золото нести, дорого не возьму.
— Нет у меня золота...
— Нет и не надо! Я к золоту равнодушен. Другое дело — вино!..
Павел с завистью поглядел на веселого бесшабашного заведующего столовой. Живет же человек — ни забот, ни хлопот!
— А ты, Павел, почему хмурый? Зашел бы к нам, глядишь, и развеселили бы. Без хлопот живем — я, сеструха да промывальщик Гудов. Знаешь его?
— Знаю. Хороший человек, хоть и старый.
Ковач расхохотался:
— Как так: «хоть и старый»?
— Да я не про то. Не нудный он, как другие. А работать, поди, на прииске каждого инженера учил!
— Ну вот и заходи! У нас по-простому, без долгих сборов.
И Ковач весело засмеялся.
Подошли к дому Гудова.
— Так зайдем, что ли?
— Можно и зайти!
Павел вытер у двери сапоги, скинул запыленную брезентовую тужурку, шагнул через порог.
