Все обращались ко мне на русском языке. Я нашел вполне естественным то, что журналисты, пожелавшие встретиться со мной, знают мой родной язык, тем более что уже в мое время это был один из международных языков. Но вдруг среди нашей оживленной беседы я услышал непонятную речь. Я повернул голову и увидел, что ко мне обращается, горячо жестикулируя, высокий худой мулат. Он повторил свой вопрос еще раз. Я оглянулся в поисках переводчика. Выход нашелся неожиданный и чрезвычайно простой. Один из корреспондентов вдруг вынул из кармана и сунул мне в руку небольшой предмет, похожий на портсигар.

— Что это?

— Кибернетический переводчик.

— Вот эта крохотная коробочка? — переспросил я с недоверием.

— Ну, он не такой уж крохотный, — ответил корреспондент.

С любопытством глядя на спасительную коробочку, я произнес неуверенно и робко:

— Что вы спросили? Я не понял вас.

Таким же, вероятно, голосом произнес свою первую просьбу Аладдин, обращаясь к волшебной лампе.

Мулат понимающе закивал головой и стал что-то быстро говорить, все так же горячо жестикулируя. Из коробочки его речь донеслась до меня на чистейшем русском языке:

— Простите, пожалуйста, я не знал, что у вас нет кибернетического переводчика. Я спрашивал, что больше всего поразило вас в нашем обществе, в чем, на ваш взгляд, особенно заметна разница между двадцатым и двадцать вторым веком?

— Мне трудно ответить на ваш вопрос. На меня навалилась столь огромная масса новых впечатлений, что я не могу пока в них разобраться и определить, что тут главное, принципиально новое, а что просто небольшая частность, мелочь. Меня пока одинаково поражает все. Вряд ли я преувеличу, если скажу, что в среднем каждые полчаса обнаруживаю какую-нибудь новинку. Вот и сейчас: мы беседуем с вами всего лишь двадцать минут, а новинка уже у меня в руках. — Я показал на кибернетический переводчик. — В наше время были электронные переводчики, но размером в целую комнату и еще очень несовершенные. Знаете, мне, как малому ребенку, не терпится открыть эту коробочку и посмотреть, что внутри.

— А вы откройте.

Я нажал на указанную мне кнопку, и волшебная коробочка раскрылась. Там была пачка очень тонких прозрачных целлулоидных листков с маленькими золотыми точками, соединенными между собой еле заметными серебряными паутинками.

— Обычная полупроводниковая кибернетическая система, — услышал я. — Все очень просто.

— Для вас, может быть, и просто, — возразил я. — Мне, знаете, тоже кажется, что электрическая лампочка устроена чрезвычайно просто. А человеку средних веков она показалась бы совершенно необъяснимым чудом.

Когда я прощался с журналистами, ко мне протиснулся низкорослый японец, который во время интервью невозмутимо сидел на высоком кедре с киноаппаратом в руках. Сверкая белозубой улыбкой, он протянул мне безукоризненно выполненную цветную фотографию, запечатлевшую меня в тот момент, когда я с недоумением вертел в руках кибернетический переводчик, не зная, что это такое.

Но, пожалуй, еще больше журналистов заинтересовался моей особой медицинский мир. В течение недели крупнейшие ученые самым тщательным образом исследовали меня с помощью новейшей аппаратуры. В конце недели врачебный консилиум установил, что за время длительного сна я почти не постарел. Благодаря чудесному излучению метеорита мой «медицинский» возраст остался неизменным — около шестидесяти лет, в то время как на самом деле мне перевалило за двести.

Я всегда считал, что я неплохо сохранился и для своих лет выгляжу прилично, но медики двадцать второго века заявили, что это заблуждение, и назначили мне трехмесячный курс лечения.

— Очень рекомендуем вам провести курс гериатрии, — убеждали они меня. — Вам это особенно необходимо потому, что никто не может предвидеть, как скажется длительный сон «а вашем здоровье в дальнейшем.

Я не возражал и остался на три месяца в санатории. Когда я познакомился поближе с людьми двадцать второго века, то убедился, что врачи были правы. Изменился уклад жизни, изменился и облик людей.

На теннисном корте санатория я часто любовался игрой румына Ионеску. Глядя на его мускулистую, подтянутую фигуру, на то, с какой завидной легкостью управляется он с мячом в этой подвижной игре, я решил, что ему лет тридцать пять. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что ему около семидесяти. И никакой седины, ни дряблости, ни ожирения, ни одышки не было и в помине.

Придерживаясь строгого распорядка дня, составленного для меня Кинолу, выполняя все процедуры, имевшие целью омоложение организма, я вскоре почувствовал себя значительно лучше. Конечно, я не стал юношей, но все же я значительно «помолодел». Морщины на моем лице разгладились, на щеках появился румянец, исчезла седина.

Лечась в санатории, я не терял времени даром и постепенно знакомился с окружающей жизнью. Вскоре мае разрешили понемножку читать, слушать радио, смотреть телевизионные передачи. Однако жизнь и сама врывалась ко мне со всех сторон.

Я приехал в Сибирь сто пятьдесят лет назад. Мы называли ее тогда страной будущего. И вот теперь я увидел новую Сибирь, преображенную до неузнаваемости.

Был конец октября, когда я проснулся. В Сибири это считалось уже началом зимы. Поэтому меня удивило, что погода стояла сравнительно теплая, лишь по утрам на почве бывали легкие заморозки. Санаторий окружал богатый парк, вернее сад. В нем росли совсем не «сибирские» породы деревьев.

Было ясно, что изменился климат Сибири. Каким образом? Это было первое, чем я заинтересовался. И тогда я узнал, что наши праправнуки осуществили один интересный, давно уже задуманный проект: неглубокий Берингов пролив был перегорожен огромной плотиной длиною более 85 километров. Мощные насосы, установленные на этой плотине, перекачивали из Северного Ледовитого океана в Тихий океан массы холодной воды, а на их место в холодный арктический бассейн устремились теплые воды Гольфстрима. Началось таяние полярных льдов.

Уже через девять лет после постройки этой замечательной плотины в Арктике освободилась ото льдов водная поверхность, равная девяти миллионам квадратных километров. Северный Ледовитый океан стал теперь только Северным и перестал быть Ледовитым. Эффект был поразительный. В наиболее холодных районах Сибири средняя январская температура поднялась более чем на тридцать градусов.

В результате таяния льдов стала заметно прибывать вода в Мировом океане, грозя затоплением многим прибрежным городам и селам. Но для этого избытка воды были уже подготовлены два больших искусственных моря — одно в пустыне Сахаре, другое в Австралии, на месте Большой песчаной пустыни.

Люди переделывали планету по своему усмотрению…

Все было бы очень хорошо, но одна мысль не давала мне покоя. Что я буду делать по истечении трехмесячного курса лечения в санатории? Становиться «пенсионером», как говорилось в наше время, мне не хотелось. Я чувствовал в себе достаточно сил, чтобы трудиться и приносить пользу людям. Я хотел работать. Вокруг меня ключом била жизнь, и я не хотел оставаться в стороне. Работать, но кем? Кем?

Когда-то я считался крупным специалистом в области атомной физики. Но сто пятьдесят лет — для науки срок колоссальный, наука неудержимо движется вперед, достаточно отстать на несколько лет, чтобы потерять общий язык с нею.

Где же я мог применить свои силы в этом обществе? Менять профессию? Может быть, стать историком и в школе рассказывать ребятишкам о давно минувших буднях социализма? Нет, к этому меня не влекло. И вот после некоторых колебаний я решил попытаться изучить современный университетский курс ядерной физики. Будь что будет! В конце концов не боги же горшки обжигают, а меня никто не торопит. Разберусь как-нибудь.

Подтолкнул меня, сам того не желая, Кинолу. Как-то уже под вечер он вдруг зашел ко мне. По многозначительному выражению его лица я понял, что у него какие-то приятные новости.

— Выкладывайте, с чем пожаловали, — невольно улыбнулся я.