Тюремное заключение и связанные с ним одиночество и бездействие располагают к размышлениям и вызывают желание попытаться заполнить пустоту жизни воспоминаниями прошлого, как почерпнутыми из собственной жизни, так и из многовековой истории человеческих деяний. Так, в течение истекших четырех месяцев, в ходе работы над этими записями, меня занимали летописи и опыт прошлого Индии, и из этого множества идей, пришедших мне на ум, я избрал некоторые и положил их в основу своей книги. Когда я снова просматриваю написанное мною, оно кажется мне недостаточным, бессвязным, лишенным единства, оно представляется мне смесью различных понятий, где преобладает личное, придавая субъективную окраску даже тому, что должно было бы представлять собой объективную летопись событий и анализ. Это личное вышло на первый план почти вопреки моей воле; часто я сдерживал и преодолевал это, но иногда, опустив поводья, позволял этому личному завладеть моим пером, и тогда написанное отражало в известной степени мое умонастроение.
Я писал о прошлом, чтобы попытаться таким путем освободиться от бремени прошлого. Но настоящее со всей его сложностью и иррациональностью, равно как и надвигающееся темное будущее, остается и давит не меньше, чем груз прошлого. Ищущий ум, не находя себе прибежища, по-прежнему неугомонно блуждает, беспокоя и своего обладателя и других. Невольно завидуешь тем девственным умам, которые не подвергались натиску мысли и не пострадали от разъедающего действия сомнений. Как легка жизнь для них, несмотря на испытываемые ими иногда удары и огорчения!
События следуют одно за другим. Непрерывный поток их бесконечен. Стараясь понять данное событие, мы изолируем и рассматриваем его само по себе, как если бы оно было началом и концом, результатом какой-то причины, непосредственно предшествовавшей ему. Но оно не имеет начала и является лишь звеном в бесконечной цепи других событий, оно вызвано всем тем, что ему предшествовало, и было результатом стремлений, побуждений и желаний бессчетного множества людей. Эти стремления, побуждения и желания, совпадающие или сталкивающиеся друг с другом и приводящие в итоге к чему-то отличному от того, на что рассчитывал каждый человек в отдельности, сами в значительной степени обусловливаются предшествующими событиями и переживаниями, причем новое событие, в свою очередь, становится фактором, обусловливающим события будущего. Выдающийся человек, лидер, оказывающий влияние на массу, несомненно, играет важную роль в этом процессе; но он сам является продуктом событий и сил прошлого, и его влияние обусловлено ими.
ДВЕ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ: ИНДИЙСКАЯ И АНГЛИЙСКАЯ
События, происшедшие в Индии в августе 1942 года, не были неожиданными. Они представляли собой кульминационный пункт всех предшествовавших событий. Об этом много было написано в порядке нападок, критики и самозащиты; немало сделано разъяснений. И все-таки большая часть из того, что написано по этому поводу, бьет мимо цели, ибо в них авторы пытаются применить чисто политические соображения к тому, что глубже по значению, чем политика. Основой всего было глубокое убеждение, что терпеть иностранное автократичное господство и жить под его гнетом больше невозможно. Все остальные вопросы, будь то вопрос о том, можно ли при сохранении этого господства произвести улучшения или достичь прогресса в некоторых областях, или вопрос о том, не приведет ли открытый вызов властям к еще более пагубным последствиям, стали вопросами второстепенными. Осталось только одно непреоборимое стремление освободиться от иностранного господства, заплатив любую цену за освобождение, оставалось только убеждение, что этого терпеть нельзя, что бы ни случилось.
Это настроение не было новым, оно существовало уже много лет. Но раньше оно сдерживалось многими способами и не шло в ногу с событиями. Война сама по себе играла роль как сдерживающего, так и стимулирующего фактора. Она открыла нам глаза на важнейшие события и революционные перемены, иа возможность осуществления наших надежд в ближайшем будущем; и она же затормозила осуществление многого из того, что мы могли бы сделать, побуждаемые стремлением помочь и, безусловно, никоим образом не помешать борьбе против держав оси.
Но в ходе войны становилось все яснее, что западные демократии борются не за изменение, а за увековечение старого порядка. До войны они умиротворяли фашизм не только потому, что они боялись его последствий, но и по причине известных идеологических симпатий к нему и ввиду крайней неприязни к некоторым из вероятных альтернатив ему. Нацизм и фашизм не были внезапным явлением или случайностью в истории. Они были естественным следствием прошлых событий, великодержавной политики и расовой дискриминации, национальной борьбы, растущей концентрации власти, технического прогресса, не находившего себе выхода в рамках существующего общества, внутреннего конфликта между демократическим идеалом и противоречащим ему социальным строем. Политическая демократия в Западной Европе и Северной Америке, открывая пути к преуспеянию как нации в целом, так и каждой личности в отдельности, высвободила новые силы и идеи, которые имели своей целью достижение экономического равенства. Конфликт был внутренне обусловлен; должно было последовать либо расширение этой политической демократии, либо покушение на нее с целью ограничить ее и покончить с ней. Демократия расширилась как по своему содержанию, так и по распространению, несмотря на противодействие, которое она постоянно встречала, и стала общепринятым идеалом политической организации. Но наступило время, когда дальнейшее расширение ее стало угрожать основам социального строя, и тогда защитники этого строя стали шумливыми и активизировались. Они организовались для того, чтобы оказать сопротивление дальнейшим изменениям. В тех странах, где в силу сложившихся обстоятельств кризис развился быстрее, демократия была открыто и преднамеренно подавлена и на сцене появились фашизм и нацизм. В демократических странах Западной Европы и Северной Америки происходили те же самые процессы, хотя многие другие факторы задерживали наступление кризиса, и возможно, что более старые традиции мирного и демократического правления также содействовали этому. Некоторые из этих демократических стран владели колониями, где вообще отсутствовала какая-либо демократия и где господствовала та самая форма авторитарного режима, которая сближается с фашизмом. Здесь так же, как и в фашистских странах, правящий класс в целях подавления стремления к свободе заключил союз с реакционными и оппортунистическими группами и осколками феодального режима. II здесь также они начали утверждать, что демократия, хотя она и хороша как некий идеал и желательна в метрополиях, не подходит для особых условий, существующих в их колониальных владениях. Таким образом, естественно, что эти западные демократии чувствовали некоторого рода идеологическое родство с фашизмом, хотя им и не нравились многие из его наиболее зверских и грубых проявлений.
Ведя в целях самообороны вынужденную борьбу, они надеялись на восстановление той самой системы, которая потерпела столь ужасный крах. На войну смотрели как на оборонительную, изображали ее как таковую, и, в известном смысле, это так и было. Но война имела и другой аспект, аспект моральный, который выходил за рамки военных целей и активно выступал против фашистской идеологии. Ибо эта война, как говорилось, велась за души народов всего мира. Она несла в себе семена перемен не только для фашистских стран, но pi для Объединенных наций. Этот моральный аспект войны затемнялся мощной пропагандой, прршем ударение делалось на обороне и увековечении прошлого, а не на создании нового будущего. На Западе было немало людей, которые горячо верили в этот моральный аспект войны и желали созданрш нового мира, который дал бы некоторые гарантрш от полного краха человеческого общества, выразившегося в самом факте мировой войны. Огромные массы людей повсюду, особенно среди тех, кто сражался и отдавал жизнь на поле боя, надеялргсь, хотя и смутно, но твердо, на эти перемены. Былр1 также сотни миллрюнов обездоленных людей, подвергаемых эксплуатации и расовой дрт-скриминации в Европе и Америке и в особенности в Азии и Африке, которые не могли отделриъ войну от сохранр1вшихся у них воспоминаний о прошлом и о своих бедствиях в настоящем и которые страстно надеялись, даже в тех случаях, когда не было оснований для надежды, что война как-нибудь облегчит давившее их бремя.
