Вот человек метнулся и буквально перелетел через забор. "Кто бы это мог быть? — думал Филат, держа в руках ружьё. — И зачем сюда приходил?" Ему представилось, что человек этот собирается поджечь амбары, а может быть — кто знает? — напасть и на самого караульщика. Филат затаился, стараясь высмотреть, откуда мог подойти к нему враг, но кругом было тихо. Под утро Филат и совсем успокоился. "Может, это мне померещилось?" — думал он. Однако ночное видение было настолько явственным, так ярко стояла у него в глазах метнувшаяся к забору человеческая фигура, что Филат утром подхватил ружьё и пошёл на огород. Ему сразу бросился в глаза высокий холмик со свеженарытой землёй. Филат догадался, что перед ним картофельная яма; такие ямы на огородах были обычными в Крутихе. "Значит, в ней что-то есть", — подумал Филат, но открывать яму не решился. Идя по огороду к амбарам, он раздумывал, что делать, кому сказать о том, что стало ему известно. Поразмыслив, Филат отправился к Иннокентию Плужникову, который был колхозным кладовщиком и, стало быть, являлся как бы ближайшим начальником Филата.

Между тем Никула Третьяков, прибежав домой, выгреб из кармана пшеницу. Жена и дети спали. Никула зажёг лампу и стал внимательно рассматривать зерно, косясь на окошко, словно с улицы за ним могли подсмотреть. Зерно оказалось здоровым, словно оно пролежало всю эту зиму в амбаре. Ни плесени, ни сырости, как опасался Никула, не было. Сухая горькая пыльца оседала на ладонях, когда он, захватив зерно в пригоршню, стал его пересыпать. Ух ты, какое это было бы богатство, если бы всё, что есть в яме, до единого зёрнышка, перешло каким-нибудь чудом к Никуле в подполье! Два года, не оглядываясь, можно было бы питаться с семьёй Платоновой пшеничкой. А потом продать излишек… Но Никула понимал, что это невозможно. Нельзя утащить из ямы всю пшеницу без того, чтобы этого никто не заметил. Даже и сегодня, когда он только разведку сделал, словно кто-то следил за ним; Никула это почувствовал, казалось, всей кожей, потому он так стремительно и метнулся через забор. "Чёрт… в яму сверзился", — ругал он себя. Но кто же мог его заметить? Филат? Никула знал, что Филат Макаров каждую ночь на бывшей усадьбе Волкова сторожит колхозные амбары. Но он надеялся: огород всё же далеко от амбаров… А кроме того, хлеб можно тащить не через забор, а сперва спустить его под высокий берег речки Крутихи. Берег недалеко. Вырыть там яму, сложить мешки… Никула снова размечтался. "Вот надо было мне так-то и сделать, а я, дурак, через заплот полез". Но видал его кто или не видал? Эта мысль мучила Никулу, и он почти всю ночь проворочался на берёзовой лавке, в набитой тараканами ветхой своей избёнке. А утром встал с дурной головой и побежал скорее в переулок, чтобы сквозь щели в заборе посмотреть, не разрыта ли яма. Но нет, всё было так, как он оставил ночью, виднелся лишь чуть заметный бугорок свеженарытой земли. "Надо было забросать яму-то старой картофельной ботвой", — подумал Никула и пожалел, что не сделал этого ночью. В последующие дни он выжидал. Ход рассуждений у него был такой: если его и на самом деле видали, тогда яму неизбежно обнаружат и откроют, а если не видали, всё будет в порядке. Никула слишком понадеялся на обычную беспечность людей. И просчитался.

Филат всё рассказал Иннокентию Плужникову.

— Ладно, — сказал он. — Нынче ночью я сам погляжу, что там есть. А ты, смотри, не застрель меня.

— Ну что ты! — Филат довольно засмеялся.

На следующую же ночь Иннокентий пришёл на огород, быстро сбросал землю и залез в яму. "Мешки… — ощупывал Плужников вокруг себя и под ногами, — пшеница… Значит, вон куда Платон Волков прятал свой хлеб! А мы-то думали, что у Егорши Веретенникова. Замок сломали у мужика. Но кто же около ямы-то ходит?

Значит, кто-то знает, что тут хлеб лежит. Надо этого человека во что бы то ни стало подкараулить".

В тот же день Иннокентий разговаривал с Григорием.

— Надо открыть яму и хлеб перетаскать в колхозный амбар, — сказал Григорий.

— Подождём, Григорий Романыч, — стал уговаривать его Плужников. — Тут какая-то махинация. Кто-то к этой яме ходит. Мы грешили, будто Егор Веретенников Волкову помогал. Ан, видно, кто-то другой. Надо это выявить!

Григорий согласился, — ему вовсе не нравилось, что его родственник ходит в подкулачниках.

А Никулу Третьякова снова стали одолевать сомнения. Что делать дальше? Начать в одну из ночей перетаскивать хлеб к себе домой? Но сколько он может унести? Мешки тяжёлые, одному мешок ни за что не поднять. "Надо вдвоём с бабой, — думал Никула. — По полмешка таскать будем". Никула выждал несколько дней, всё было спокойно. Однако он никак не мог собраться с духом пойти к яме. Ему даже сниться стала эта пшеница — будто он сидит в своей избе на мешках! А утром, проснувшись, он думал: нет, всей пшеницы ему не забрать, очень уж много её — сто пудов! Двадцать мешков — разве все их незаметно перетаскаешь? Надо бы с кем-то вдвоём…

Находясь в сильном расстройстве, Никула на четвёртый день после того, как побывал в яме, сказал о ней Никодиму Алексееву. Но тут же и пожалел об этом. Никодим сначала удивился, потом задумался, лицо его стало жёстким, как у Селивёрста Карманова, и он зло усмехнулся.

— Всё равно эту яму они найдут, — сказал Никодим; под словом "они" Никодим подразумевал колхозников. — Станут весной огороды копать и откроют. Надо этот хлеб испортить, керосином залить. Ты и зальёшь, — решил тут же Никодим. — Вот тебе деньги — тридцать рублей. Сделаешь — ещё дам. Да смотри, — предупредил Никодим, — не попадись. Попадёшься — пеняй на себя!

Не обрадовался Никула такому поручению, но и отказаться от него он не посмел. Давно уж он был связан с Никодимом одной верёвочкой. Сначала Селиверст Никулой распоряжался. Тот был человек страшный, он мог и убить… А теперь вот Никодим имеет над Никулой какую-то власть.

— Иди! — повелительно сказал ему Алексеев.

Никула, выйдя от Никодима, стал прикидывать, как всё будет делать. Он притащил от Алексеева большую жестяную банку керосина, обернул её рогожей. Облить керосином хлеб — Никула это мог сделать, по его снова охватил страх. Однако в кармане у него были полученные от Никодима тридцать рублей — деньги не малые… Ещё немного подумав, Никула пришёл к убеждению, что всё получается хорошо: ему дали тридцать рублен, а кроме того, он не всю пшеницу обольёт, три-четыре мешка себе оставит…

С этой минуты Никула начал действовать. Труднее всего оказалось уговорить жену пойти ночью на чужой огород, к чужой яме. Женщина пугалась, принималась ругаться, плакать. Никула на неё прикрикнул.

И вот настала ночь.

Никула шёл на огород Платона Волкова со стороны речки Крутихи. В руках он тащил обёрнутую рогожей банку с керосином.

Открыть знакомую яму было делом нескольких минут. Никула спустился в неё и знаками подозвал жену. В руках у женщины были пустые мешки. Она кинула ему один мешок. Никула из полного мешка в яме стал пересыпать хлеб. Пересыпав, поднял наверх. Так он поставил наверху шесть полумешков.

В этот момент послышались голоса, затем топот ног. Кто-то бежал через огород. Жена вскрикнула и кинулась прочь от ямы. Никула заметался. Он задел ногой банку с керосином, она опрокинулась на мешки. После этого Никула пулей вылетел из ямы. Но далеко он не ушёл. Иннокентий Плужников догнал его и свалил ударом кулака по шее.

Васька прибежал с улицы в слезах.

— Ты чего, сынок? — участливо спросила его Аннушка. — Кто тебя обидел?

Васька не отвечал, размазывая слёзы кулаками по лицу и мотая упрямо вихрастой головой.

— Да что случилось-то? — не отставала Аннушка; горе сына её чем-то тронуло.

У Васьки глаза сделались злыми — сквозь слёзы две голубых стекляшки.

— А чего они дразнятся! — выкрикнул он.

— Кто дразнится? — спросила Аннушка.