Магнус кивнул.

— И что еще более существенно: при наличии времени такой тип ухитряется приспособить религию для борьбы за власть и богатство.

— Вот-вот. А если он при этом еще и не крепок психически, то он своих последователей может до безумия довести.

— Ну… до самообмана скорее, — уточнил Магнус. — Но предлагаемые им иллюзии могут оказаться очень привлекательными, и очень многие могут захотеть пойти за таким вождем — и покориться ему. — Магнус сдвинул брови. — Ты думаешь, что тот, самый первый епископ, Елеазар, был и вправду настолько циничен, что солгал, заявив своим односельчанам, будто аббат присвоил ему епископский сан?

— Знаешь… — задумчиво отозвался Род, — очень может быть, что он для себя изобрел какое-то оправдание. Другие люди легко поверили в его ложь, но он из-за этого стал мучиться совестью, вот и поверил в свою выдумку сам.

— Вот так и рождается самообман. — Магнус кивнул. — И все-таки для тех, кто всем доволен и даже счастлив, живя в такой общине, — кто мы такие, чтобы говорить им: нет, вы не правы?

— Мы — те, кто должен был бы стать их вождями, — ответил Род. — Мы должны защищать тех, кого такая система не устраивает.

— И обеспечить их право на уход? Да, это наш долг — но если такое право людям дается и если те, кому теократия не по нутру, без труда уходят от нее, тогда нам вмешиваться ни в коем случае не следует.

Род вздохнул.

— Боюсь, кое о чем мы с тобой никогда не договоримся, сынок. Наверное, я в чем-то фанатик. Терпеть не могу сидеть сложа руки, если знаю, что где-то у власти правительство лживое, морально извращенное, основанное на эксплуатации.

Магнус был готов поспорить с отцом, но сдержался и улыбнулся.

— Ты прав. Мы никогда не достигнем согласия.

— Я так и думал, — с сардонической усмешкой проговорил Род. — Ну что ж… Если завтра мы хотим постоять за обеспечение прав этих людей, сынок, то сегодня нам лучше как следует выспаться. Ты первым будешь в дозоре или я?

Они проводили крестьян до опушки леса. Когда за деревьями завиднелось небо, Род остановился.

— Теперь вы в безопасности. Минут через десять выйдете из леса. — Он порылся в кошеле и выудил оттуда пригоршню серебряных монет. Раздав их Робле, Нейлу и Эстер, Род добавил: — Тратьте деньги с умом, на первое время хватит. Желаю удачи.

— И я вам всем желаю успеха, — проговорил Магнус и, не дожидаясь ответа, развернулся и ушел назад, в глубь леса.

Род озадаченно посмотрел ему вслед, торопливо попрощался с крестьянами и поспешил за сыном. За ним шагал всегда верный Векс — и во все времена тактичный. Отцу и сыну, в конце концов, надо было поговорить наедине.

Род догнал Магнуса и, тяжело дыша, проговорил:

— Не слишком ли ты резко себя повел?

— Они получили от нас все, что хотели, отец, — мрачно ответил Магнус. — И даже больше, чем заслуживали.

Род догадался, что Эстер все же овладела мыслями Магнуса, хотя он старался это скрывать.

— Если ты так заботишься о них, — продолжал между тем Магнус, — почему не захотел проводить их до ближайшей деревни, чтобы поглядеть, как они устроятся в новой жизни?

Род оглянулся через плечо.

— Наверное, так и надо было поступить. Да и к аббату их отвести было бы недурно, если на то пошло. Но что-то я пока не готов уйти из леса.

— И я тоже, — коротко отозвался Магнус. — И если честно, я не готов встретиться с людьми и вести разговоры. Прости, отец, мне хотелось бы немного прогуляться в одиночестве.

Он ускорил шаг и ушел вперед.

Род остановился и проводил сына взглядом.

— Расстроился… — пробормотал он и подумал: «А ведь я и вправду, наверное, слишком надоедливый отец. А парень совсем взрослый, может сам о себе позаботиться».

Обо всем, кроме собственного сердца.

— Мы пойдем за ним, Род?

Род от неожиданности чуть не вскрикнул. Обернувшись, он увидел направляющегося к нему величественного черного коня.

— Пойдем за ним? Конечно же, нет! Просто… понимаешь, совершенно случайно, мне нужно идти в эту же сторону. Как думаешь, мы сумеем найти тропу, Векс?

Недовольный собой и всем человечеством заодно, Магнус размашисто шагал между деревьев. Он надеялся на то, что быстрая ходьба измотает его, позволит истратить нервную энергию. Он шел и не замечал, что с деревьев падают листья, что в просветы между кронами деревьев видны лоскутки серосвинцового неба. Он шагал и шагал куда глаза глядели. Шел и думал о своих последних неудачах. О ведьме из башни, которая пыталась увлечь его, поймав на откровенной похоти, о царице Эльфландии, хотевшей удержать его у себя на службе обещаниями, которые и не собиралась выполнять. «Да было ли это на самом деле?» — всерьез задумался Магнус. Он вспоминал об Эстер, о ее откровенном кокетстве, рассчитанном только на то, чтобы увлечь его, а потом воспользоваться им как средством для побега.

— Кости, тряпье!

Магнус вздрогнул и огляделся по сторонам. Ему стало не по себе.

Он вилял между деревьями и выкрикивал:

— Кости, тряпье! У меня есть все, что вам нужно! Тряпье, кости! — Он остановился рядом с Магнусом и ухмыльнулся щербатым ртом. — Привет тебе, молодой господин! Нет ли у тебя чего-нибудь, что тебе не надо?

Естественно, это был старьевщик.

— Ничего такого у меня нет, — процедил сквозь зубы Магнус.

— Да что ты говоришь? Будет тебе! Есть у тебя слабость по части женского пола, а? Она тебе совсем ни к чему — кроме несчастий, от нее никакого проку! Отдай ее мне, молодой господин, отдай! Избавься от своей ахиллесовой пяты — хотя речь-то, конечно, не о пятке, уж мы-то с тобой понимаем, а? Ты мне ее отдай — и получишь неуязвимость для своего сердечка!

Магнус с ужасом осознал, как сильно искушение согласиться. Мысль об эмоциональной неуязвимости вдруг стала очень и очень привлекательной.

— Уже трижды я предлагал тебе это, — напомнил старьевщик. — И трижды ты отказывался и за свое упрямство расплатился болью.

— Но ты теперь цену заломишь наверняка, — проворчал Магнус, хотя и сам уже в это не верил.

И точно: старьевщик покачал головой.

— Да нет никакой цены, кроме самой брони для твоего сердца, молодой кудесник! Ну же! Разве тебе так нестерпимо чужое волшебство? Или ты хочешь, чтобы тебя снова ранили, а потом — еще и еще?

Еще миг — и Магнус бы сдался. Тяга к неуязвимости для женских чар была так сильна, что он едва сдерживал дрожь. Но может быть, именно поэтому он подавил это желание и выдавил:

— Убирайся! Ступай прочь! И больше никогда не обращайся ко мне!

Старьевщик вздохнул.

— Ох и подозрительна же нынешняя молодежь… Ну да ладно, молодой человек, как хочешь, как хочешь… Только я все равно наведаюсь к тебе еще разок, когда тебе понадобится то, что я предлагаю. Прощай! — Он отвернулся и поплелся по лесу, выкрикивая: — Тряпье, кости!

Магнус провожал старьевщика взглядом до тех пор, пока его выкрики не утихли вдали. Он стоял и гадал, мудро ли поступил, отказавшись от предложения. Ведь это было совсем неплохо — впредь не откликаться на действие женских чар, никогда не попадаться в капканы любви, никогда не становиться игрушкой в женских руках…

«Нет, нет, — стал думать Магнус, возобновив путь. — Я хочу любви, хочу настоящей глубокой близости, какая может существовать только между мужчиной и женщиной, я хочу мира, покоя и сердечной привязанности — как у моих родителей, как у короля Туана и королевы Катарины, как у еще нескольких супружеских пар…»

Мир и покой?

Что ж, родители порой ссорились. Супружество не означало автоматического окончания любых конфликтов. Оно являлось началом долгого процесса совместного труда, борьбы с тщеславием, ложной гордыней и эгоизмом. И желанную сердечную близость надо было завоевывать, как драгоценный трофей, снова и снова, каждый день. Такое счастье не было чудом, сотворенным священником у алтаря. Магнус хорошо знал это, он был к этому готов, он, пожалуй, даже жаждал этого…