Испытывая благодарность, я изо всех сил пытался выполнять это наставление Шрилы Прабхупады, неся его милость по всему миру.
Во время таможенного досмотра в аэропорту перед следующим рейсом, служащий заглянул в мой паспорт. Там стояло 314 штампов прибытия-убытия плюс визы в 18 стран. Он рассмеялся: "Это Библия путешественника?"
Никто не спорит, путешествовать по всему миру очень интересно, но трепет приключений иногда сводится на нет сопутствующими неудобствами. Моё последовавшее путешествие стало тому подтверждением.
Аэропорт Казани в некотором смысле уникален: перед предъявлением сумок пассажиры должны сначала пройти полный личный досмотр. Когда мы с Уттама-шлокой дасом подошли к стойке регистрации, агент взяла наши билеты и быстро вручила нам посадочные талоны. И пригласила подойти следующих пассажиров.
Когда к стойке бросились стоявшие за нами, я обернулся к Уттама-шлоке. "Эй, - сказал я, - скажи ей, что она не проверила наш багаж".
Уттама-шлока вновь пробрался к стойке, задал вопрос, и тут же был оттеснён обратно.
"Она сказала, мы должны взять сумки с собой в самолёт", - сообщил он.
"Что? - переспросил я. - Тащить в самолёт весь багаж? Как это возможно?"
Проблема была в том, что у меня было с собой много вещей. Когда я езжу по России, я всегда привожу некоторые вещи, которые обычно не вожу с собой постоянно: хороший спальный мешок, матрас-пенку, подушку, личную посуду, лекарства и одежду для тёплой и холодной погоды. Это большая страна, охватывающая много временных зон.
Мы с Уттама-шлокой имели, наверное, тот ещё вид, подтаскивая вещи к воротам, ведущим на посадку. Мы прибыли туда как раз перед объявлением посадки на рейс. Поскольку мест для сидения предусмотрено не было, все пассажиры столпились перед дверью, с нетерпением надеясь первыми занять места в автобусе до самолёта. Везде громоздились горы багажа.
"Что дальше? - подумал я. - Как все мы умудримся поместиться в самолёт со всеми этими вещами?"
Через минуту без всякого объявления открылись двери, и обезумевшая толпа обрушилась на автобус. Мы с Уттама-шлокой были последними. Когда автобус подкатил к самолёту, произошла ещё одна сумасшедшая гонка. Мы снова оказались в конце.
Приблизившись к самолёту, я был шокирован его состоянием. Это был старый пропеллерный транспорт, что-то сродни тем экспонатам, которые можно увидеть в музее авиации. На ветхой деревянной лесенке, упёртой прямо в самолёт, стояла женщина с ведром мыльной воды и мыла стёкла ветошью.
Мы вошли в самолёт, и нас приветствовала бортпроводница. "Куда вы летите?" - спросила она.
"Ну, - сказал Уттама-шлока, - в Екатеринбург, вообще-то". Он посмотрел на меня с изумлённым выражением.
"В чём смысл этого вопроса? - спросил я. - Это она у нас спрашивает, куда летит самолёт?"
"Я думаю, здесь всё не очень-то организованно, - ответил он, - и, возможно, пассажиры иногда садятся не на тот рейс".
Нам повезло, и мы смогли найти два места рядом, примерно в центре самолёта. Но для нашего багажа места не было. Багажный отсек уже был переполнен, поэтому мы расположили некоторые вещи на полу рядом с собой, а большую часть взяли на колени.
Стюардесс не интересовало, пристегнулись ли пассажиры ремнями; никаких объявлений о безопасности тоже не делали. Наоборот: через пятнадцать минут полёта в проходе появилась стюардесса и прокричала объявление: "Во время полёта будет сильно трясти!" Она не сказала ничего больше и не дала никаких подходящих инструкций.
Я повернулся к Уттама-шлоке: "В Америке этому самолёту не разрешили бы даже подняться в воздух", - сказал я.
Через некоторое время Второй пилот, мужчина лет сорока, прошёл по проходу в туалет. Я попросил Уттама-шлоку спросить у него, насколько стар этот самолёт.
Я видел, как мужчина улыбнулся вопросу.
"Он ответил, что этот самолёт был сделан до его рождения" - сказал Уттама-шлока.
Трёхчасовой перелёт, и правда, был тряским, как пообещала стюардесса. Поэтому, а также, учитывая возраст самолёта, я немного нервничал. А также, страдал от жажды, возможно, из-за того, что нам пришлось перетаскивать багаж. Но в полёте на предлагали ни сока, ни воды. И ещё больше моё терпение испытывали сумки, расположенные на коленях и вокруг, что не позволяло мне шевельнуться на протяжении всего полёта. Я понял, что мы приземлились, когда колёса самолёта с визгом коснулись земли, и самолёт, проскользив, остановился.
"На этот рейс я больше в жизни не сяду", - сказал я Уттама-шлоке.
Но, вспоминая об этом сейчас, могу сказать, что с радостью полетел бы этим самолётом, знай я о поезде, которым придётся ехать через два дня, после недолгого визита к преданным Екатеринбурга.
Было холодное моросящее утро, когда мы разместились в поезде до Уфы. "Сколько нам ехать?" - спросил я Уттама-шлоку, когда мы загрузили багаж в купе.
"Двадцать три часа", - ответил он.
"Двадцать три часа"!" - воскликнул я.
Я полагал, это будет максимум трёхчасовая поездка. Будучи так занят в проповеди, я не спросил Уттама-шлоку о деталях путешествия.
"Да, это долго, - сказал он, - но не по российским меркам. Многим из Ваших учеников пришлось ехать по два, три, а иногда и четыре дня поездом, чтобы добраться на празднование Вйаса-пуджи на Украине месяц назад".
Мы вошли в купе, и он включил свет. "Но я не уверен, что они ехали на таких поездах, как этот" - продолжил он, широко открыв глаза.
Я посмотрел вокруг на то, что станет мои домом на ближайшие сутки. "Похоже, этот поезд по древности перещеголял самолёт, на котором мы сюда прилетели", - сказал я.
Коврик был засаленным. Окно было настолько грязным, что едва можно было разглядеть что-либо снаружи. Виниловые сиденья были порваны, а небольшой столик, вделанный в стену, похоже, вообще ни разу не мыли за последние пятьдесят лет. В трещинках застряли кусочки старого высохшего соуса.
Я скатал матрас и открыл рундук, чтобы освободить место для сумок. Там всё было покрыто крысиным помётом. Отскочив, я сел на место, не испытывая ни малейшего желания двигаться влево или вправо.
"Да, - подумал я, - что только не приходится вытерпеть ради жителей России!" Но быстро осознал свою глупость и смирился.
"А мой духовный учитель? - подумал я. - Сколь более суровые испытания пришлось ему претерпеть, чтобы освободить меня и людей Запада!"
Я вспомнил, как один ученик спросил Шрилу Прабхупаду о его первом годе проповеди в одиночку в Нью-Йорке. "Ты не представляешь, через что мне пришлось пройти", - ответил Шрила Прабхупада.
"Ради моего духовного учителя, - прошептал я себе, - ради моего духовного учителя, я должен хотя бы вытерпеть день и ночь в этом ужасном поезде".
Вскоре Кришна проверил искренность моих слов. Хотя была весна, и погода становилась всё жарче, все окна в поезде были задраены наглухо - мера, обычно предпринимаемая на зиму. Скоро стало невыносимо душно.
"Открой, пожалуйста, окно", - попросил я Уттама-шлоку.
Он провозился с окном какое-то время, пытаясь открыть, его в конце концов, применив силу. Но прохладный вечерний воздух вскоре превратился в ледяной холод, когда мы въехали в горную область.
"Закрой окно", - попросил я через час, глухой ночью, безучастно сидя на том же месте.
Уттама-шлока сражался с окном полчаса, и, наконец, сдался. "Это невозможно, Шрила Гурудева, - сказал он. - Оно застряло".
Через несколько часов мы постепенно спустились в болотистую местность, и комары тут же воспользовались открытым окном, чтобы навестить нас. Без москитных фумигаторов мы оказались предоставленными на их милость, которой они не проявили. Что ж, такова жизнь странствующего проповедника.
Но скоро все мои аскезы были вознаграждены.
