Прошел почти год с тех пор, как уехали в Кытрын дядя Кмоль, а в бухту Гуврэль – Павел Николаевич, тетя Дуся, Петька и Анатолий Федорович с Леной. Вновь наступило в Улаке время таяния снегов. Лучи жаркого солнца все дальше на север отгоняли зиму. Солнцу помогали первые стаи птиц, будившие криком безмолвие зимы. Воздух был прозрачен и необыкновенно чист – он стал способным далеко разносить звуки…

Прошедшую зиму Ринтын прожил в новом улакском интернате, в небольшой комнате, рассчитанной на троих. В эту весну Ринтын ни разу не был на утиной охоте и все весенние длинные дни просиживал над учебниками, готовясь к экзаменам.

За окном стучали большие капли, падающие с длинных блестящих сосулек, но Ринтын, увлеченный учебником алгебры, сидел с заткнутыми ушами и ничего не слышал. Под окном бродили собаки, невольно притягивавшие взор Ринтына. Собаки с удивлением разглядывали человека со склоненной головой, сидящего за стеклами. Старый пес, принадлежащий охотнику Ыттырультыну и давно не ходивший в упряжке, особенно досаждал Ринтыну. Пес терся о стекло кончиком носа, оставляя на нем влажный след. Выведенный из терпения нахальством собаки, Ринтын со свирепым криком выбегал на улицу и кидал в пса куски отвалившихся сосулек. Но едва он входил в комнату и усаживался за стол, как за стеклом снова возникала морда старой собаки.

Вот и теперь, как только Ринтын вошел в комнату и, взявшись за учебник, углубился в сложные математические вычисления, кто-то постучал по стеклу. Ринтын сердито передернул плечами, но не поднял головы.

Стук настойчиво повторился, и когда Ринтын с досадой поднял голову, то вместо ожидаемой собачьей морды увидел охотника Кукы. Он знаками просил юношу выйти на улицу.

После отъезда дяди Кмоля Кукы добровольно взял на себя все заботы о Ринтыне. Пожилой охотник интересовался жизнью юноши в интернате и с глубокомысленным видом даже заглядывал в его тетради.

Ринтын вышел на улицу, залитую ослепительным весенним светом. Кукы накинулся на него с напускной строгостью:

– Ты, должно быть, совсем оглох от усердного учения! Я стучу, стучу, а ты даже головы не поднимешь! Идем скорее со мной.

Не ожидая согласия Ринтына, Кукы широко зашагал по улице. Юноша едва поспевал за ним. Поравнявшись с охотником, он спросил:

– Куда ты меня ведешь, Кукы?

– Молчи и иди за мной,– сердито сказал Кукы и прибавил шагу.

Ринтын терялся в догадках: зачем понадобилось Кукы вытаскивать его из интерната?

– Мы идем на заседание правления артели,– полуобернувшись, наконец, сообщил Кукы.– Там разбирается вопрос.

– Какой вопрос? – с тревогой спросил Ринтын.

– Тот самый, который я поставил,– коротко отрезал Кукы и до самого правления не произнес больше ни слова.

В большой комнате было тесно и накурено. Сидели кто где мог: на стульях, столах и на полу. Многие стояли.

– Вот я его привел! – громко объявил Кукы и, подталкивая впереди себя растерявшегося юношу, двинулся к столу, за которым сидел председатель Татро.

Все зашумели и обернулись к Ринтыну, как будто видели его впервые

Татро вынул изо рта табачную жвачку, осторожно положил ее на край стола. В комнате стало тише.

– Товарищи! – начал Татро, придерживая пальцем табачную жвачку.– Разбирается вопрос, поставленный членом правления нашей артели товарищем Кукы, об оказании помощи Ринтыну в его поездке в высшую школу. Какие есть вопросы и предложения?

Сидевший на полу Ыттырультын поднялся с места и громко спросил:

– Далеко ехать в эту высшую школу?

– В Ленинград,– ответил за Ринтына Кукы.

– Я не спрашиваю, куда ехать,– проворчал Ыттырультын,– я спрашиваю: далеко ли ехать?

– Это важный вопрос,– сказал Татро и взял в руки табачную жвачку.

Но вместо того чтобы желтый комочек табаку положить в рот, Татро стал пристально его разглядывать. Все затихли: председатель задумался. После минутного размышления Татро нерешительно сказал:

– На собаках года полтора нужно ехать, если не больше.

– Корму не напасешься,– вздохнул Ыттырультын.

Среди сидевших прошел шепот, все задвигались. В это время раздался голос старого Рычыпа:

– Не на собаках же он будет добираться до Ленинграда! Можно поехать по железным полосам!

– Верно, дед, пусть едет по железным полосам,– поддержал Ыттырультын.– Я видел в кино – эта машина хоть и сильно дымит, но быстро едет, только полосы железные мелькают.

– Быстрее ему на самолете лететь,– подала голос великанша Рытыр.

– Будто он самолета не видел! – возразил ей Кукы.– Пусть первым из нашего Улака попробует езду по железным полосам.

– Правильно! – раздались голоса.– Пусть по железным полосам едет!

– А все же на самолете лучше,– пробубнила себе под нос Рытыр.

– Пусть Ринтын сам расскажет, как он думает добираться до высшей школы,– предложил Рычып.

Сколько раз, глядя на карту, Ринтын мысленно проделывал путь от Улака до Ленинграда. На карте дорога стала казаться знакомой до мелочей. Названия городов и поселков, лежащих на пути, прочно засели в мозгу. Но сейчас, взволнованный горячей заинтересованностью земляков в своей судьбе, Ринтын все забыл и, запинаясь, взволнованно ответил:

– По морю пароходом до Владивостока, а оттуда поездом по железной дороге до Москвы, а из Москвы уже в Ленинград.

– Хорошо, в Москву надо завернуть,– одобрительно кивнул головой старый Рычып.– И не забудь в каменное хоронилище сходить, посмотри на Ленина, запомни его лицо. Приедешь – нам расскажешь. А что, Ленинград лучше Москвы?

Татро, склонив голову над столом, что-то быстро писал, а Ринтын, все больше увлекаясь, рассказывал о далеком Ленинграде. Изредка слушатели бросали одобрительные реплики, а иногда недоверчиво качали головами. Улакцам очень понравилось, что в Ленинграде, как и в Улаке, летом долго не заходит солнце и по ночам бывает так же светло, как и днем.

– Хороший город,– одобрительно сказал Рычып.– Все, что полагается для настоящей земли, есть: и зима и лето, осень и весна, даже светлые летние ночи. Не то что в далеких жарких странах, где всю жизнь одно лето. И это так же надоедает, как всю жизнь есть одно мясо.