– Это резиновые сапоги – так они по-русски называются, – с достоинством пояснил Коравье и предложил: – Пойдем ко мне в ярангу, много интересного, расскажу.

– Идем! – с радостью согласился Инэнли. – Я тебя так долго не видел!

Друзья шли рядом. Из яранг выглядывали люди, но тут же прятались обратно.

Показалась старая мать Инэнли.

– Инэнли, сынок! Куда ты?

– В гости к Коравье!

– Не ходи! Не ходи к нему! Он тебя заманивает. В его яранге русские.

Инэнли в нерешительности остановился и посмотрел на друга.

– Это правда?

Коравье растерянно пробормотал:

– Да ведь там только один русский! А другие все лыгьоравэтланы[14].

– Не ожидал, что ты мог так подло меня обмануть и заманить в свою ярангу, – сказал Инэнли и зашагал прочь.

Коравье пошел за ним, торопливо оправдываясь:

– Не хотел я тебя заманивать… У меня против тебя никаких худых мыслей не было… Инэнли, остановись, выслушай меня…

– Не ходи за мной! – сердито крикнул Инэнли. – Отправляйся к своим русским, отступник!

Коравье остановился. Обида комком подступила к горлу:

– Инэнли, друг… Ты еще пожалеешь о словах, которыми обидел меня… Поймешь, что был неправ…

Инэнли скрылся в яранге. Коравье, спотыкаясь, не видя дороги, побрел к себе.

– Что ты такой кислый? Не выспался? – удивленно спросил Ринтытегин, стругавший ножом растопку для костра.

Коравье присел на землю.

– Сейчас мой лучший друг назвал меня отступником…

Ринтытегин отложил нож.

– Кто тебя так назвал? – спросил Праву.

– Инэнли…

Коравье смотрел на огонек разгорающегося костра. Могут ли понять Праву и Ринтытегин, что жизнь, которую он оставил, не так легко вырвать из сердца… Сильно болит сердце у Коравье: оно и там, где сейчас Росмунта и сын Мирон, и здесь, на земле этого стойбища…

– Как же быть? – задумчиво проронил Ринтытегин. – А у меня была мысль оставить здесь дня на два тебя, Праву и Наташу…

– Нечего мне делать в этом стойбище, – грустно ответил Коравье. – Зря я сюда пришел… Чужой стал…

Праву впервые услышал о плане Ринтытегина и обрадовался: за два дня в стойбище можно столько узнать, сделать…

– Я все же останусь, – решительно заявил он.

– И я, – поддержала его Наташа.

– Посмотрим… Посмотрим… – неопределенно пробормотал Ринтытегин.

После завтрака пошли в ярангу Арэнкава. Хозяин встретил гостей неприветливо, но присесть, как требовал обычай, пригласил и велел жене подвесить над костром чайник. Пока женщина разжигала костер, гости расселись в чоттагине.

Яранга Арэнкава была просторная, в чоттагине оставалось место еще на два полога. Жена и дочь с любопытством рассматривали пришельцев. Особенно их интересовали Володькин и Коравье. Первого они удостаивали пытливым вниманием потому, что он русский, а Коравье – как человека, который совсем недавно жил так же, как они, и вот теперь не знаешь даже, как с ним заговорить.

Арэнкав как-то странно суетился, брался сам резать сушеное оленье мясо, покрикивал на жену и дочь.

Праву переводил взгляд с него на Ринтытегина, который не сводил глаз с хозяина. Молчание становилось тягостным. По старинному обычаю, Арэнкав должен был спросить у гостей новости – пыныл, но, кажется, они совсем не интересовали его и он не собирался задавать, вопросы.

– Осенью мы хотим открыть школу в вашем стойбище, – спокойно, даже подчеркнуто буднично произнес Ринтытегин. – Для этого надо записать на бумагу детишек, а доктор пусть их посмотрит. Работы хватит дня на два… Надеюсь, ты поможешь им?

Арэнкав бросил нож на деревянное блюдо:

– Нашему народу грамота не нужна!

– Неужели ты не узнаешь меня, Арэнкав? – тихо спросил Ринтытегин. – Зачем так говоришь? В Чегитуне ты говорил точно так же. Но тогда ты был молодой. Не может быть, что с тех пор у тебя не прибавилось разума…

– Что ты от меня хочешь? – прохрипел Арэнкав.

– Завтра с утра пойдешь по ярангам вместе с Праву и доктором Вээмнэу. Пусть люди не пугаются, покажут детишек.

– Хорошо, – едва кивнул Арэнкав. – А когда в колхоз?

– Когда сами захотите, – с нарочитым безразличием ответил Ринтытегин.

Праву с нескрываемым удивлением слушал разговор. Что-то большее, чем простое знакомство, связывало этих разных людей. И оно заставляло Арэнкава подчиняться…

– А теперь, Арэнкав, сходи и позови сюда пастухов. Только не гоняй по ярангам старика, которого вчера прислал.

– Ринтытег, ты, должно быть, знаешь что-то такое, чего боится Арэнкав? – спросил по-русски Праву, когда хозяин ушел.

– Он мне брат, – ответил Ринтытегин.

– Как – брат? – не понял Праву.

– Брат по старинному обычаю невтумгина. У нас был один отец. Изучал, наверно, этот обычай? – усмехнувшись, спросил Ринтытегин.

– Пережиток группового брака, – автоматически, как на экзамене, произнес Праву. – Как же так?

– Вот так, – ответил Ринтытегин. – Революция развела наши пути…

В чоттагин вошел пожилой оленевод. Он долго приглядывался к сумраку.

– О! Это ты, Коравье! – сказал он, осмотревшись. – А говорили, что ты уже с драным лицом прибыл. Дай, думаю, погляжу, как ему удалось вырваться из колхоза…

– Как тебя зовут? – спросил его Ринтытегин.

– Кэральгин, – ответил оленевод, моргая слезящимися глазами.

– Так и запишем, – Ринтытегин достал записную книжечку и карандаш.

– Что ты со мной делаешь? – испугался Кэральгин.

– Чтобы не забыть твое имя, я его помечу здесь, – объяснил Ринтытегин. – Не бойся, с тобой ничего не случится.

В чоттагин один за другим, робко озираясь, входили жители стойбища. Одни присаживались на корточки на земляном полу, другие прислонялись к стене яранги, к шестам, поддерживающим рэтэм. Пришли даже старики и женщины.

Каждого входящего Ринтытегин записывал в блокнот. Люди испуганно сообщали свои имена и тревожно смотрели на карандаш, бегающий по бумаге.

Последними пришли Арэнкав, Мивит и Эльгар. В яранге нельзя уже было повернуться.

– Здесь почти все жители стойбища, – сообщил Арэнкав.

– Хорошо, – кивнул Ринтытегин и встал. – Я вот что хочу сказать. Мы пришли с добрыми намерениями, с желанием помочь… Никто силой не собирается менять вашу жизнь: если хотите – живите так, как живете. Стадо никто не тронет. Надо будет сменить пастбище – обратитесь к колхозу… Советская власть уважает чужие обычаи. Но мы требуем, чтобы соблюдались наши законы, поскольку стойбище находится на советской земле. – Ринтытегин выразительно посмотрел на Арэнкава. – В Советском государстве все дети должны учиться. И ничего в этом страшного нет. Наоборот – польза. Верно, Арэнкав?

Арэнкав хрипло ответил:

– Верно.

– А пока ваших детей посмотрит доктор. Вот. она… Пусть вас не смущает, что она женщина. Она хорошо лечит. Если не доверяете, пусть ей поможет шаман Эльгар…

Старый шаман впился глазами в доктора Наташу.

– Через несколько дней, – продолжал Ринтытегин, – привезем новые котлы, чайники, металлические иглы и белую ткань для камлеек… Все это – подарки вам от Советской власти… Среди вас много пожилых и старых людей. Они умудрены жизнью и, я надеюсь, сумеют разобраться, как лучше поступить. Есть в вашем стойбище и такие, которые говорят о нас худое. Но вы не дети и поймете, что целый народ не может избрать для себя худшую жизнь, а ваше стойбище оказаться самым, умным и остаться в лучшем мире… Посмотрите на Коравье. Разве он похож на человека, над которым издевались? Конечно, когда оленевод впервые в жизни увидит моржа, он ему с непривычки покажется чертом… Вот что я хотел сказать.

В чоттагине было тихо. Арэнкав протолкался вперед.

– Долго будут в нашем стойбище ваши люди?

– Дня два, – ответил Ринтытегин. – Головой за них отвечаешь, – и обратился к собравшимся: – Подумайте над тем, что я вам сказал. Слушайте собственный разум.

Праву посмотрел на часы. Полночь. В пологе, высунув в чоттагин голову, спала доктор Наташа. Тусклый свет летней ночи лился через дымовое отверстие и падал на ее черные блестящие волосы, заплетенные в толстую косу. Вечером проводили товарищей.