Через несколько минут он спустился в овраг. Хватаясь руками за спутанные, длинные пряди жухлой травы, чтобы не оступиться в холодную воду, пробрался к едва заметному под осыпавшейся землей темному отверстию, похожему на большую барсучью нору. Оттуда тянуло гнилостным запахом стоялой болотной воды. Росший над отверстием куст свесил свои ветви вниз, словно прикрывая тайну мрачного, узкого лаза, ведущего в другой мир, туда, где на сопредельной стороне высились кирпичные башни костела и пряталась за рощей деревушка.

Посмотрев по сторонам, человек в сером ватнике достал сильный фонарь и, включив его, направил луч света в глубь норы. Склонился, напрягая глаза в попытке разглядеть — что там, внутри? Желтый, похожий на комок старого масла, блик от света фонаря пополз по темной поверхности воды, стоявшей на дне облицованного плиткой из обожженной глины тоннеля. Прополз немного и затих в вязкой темноте подземелья, выхватив из нее корни деревьев, раздвинувшие облицовку и свисавшие, как уродливые сосульки.

Вздохнув, человек ступил в глянцево-черную грязную воду и, согнувшись, осторожно пошел по тоннелю, придерживаясь левой рукой за осклизлые стенки. В правой он держал фонарь, освещая путь. Идти было неудобно, приходилось сгибаться почти вдвое, ноги скользили в грязи. Зато вода, сначала достававшая почти до края голенищ сапог, постепенно отступала, уровень ее становился все ниже, а потолок тоннеля начал немного подниматься. Вскоре можно было уже стоять почти во весь рост, а вода на дне доходила только до щиколоток. Обернувшись назад, человек увидел, что входное отверстие, через которое он проник в тоннель, светится сзади, как узкий серп ущербной луны. Тоннель был пологим, видимо для лучшего стока вод.

Вот темнота как будто раздвинулась, уплотнилась. Рука, державшаяся за стенку тоннеля, ощутила пустоту. Человек остановился. Повел по сторонам фонарем — сводчатое помещение, чем-то похожее на внутренность русской печки, когда залезаешь в нее мыться, стараясь не коснуться голыми локтями раскаленных кирпичей и поудобнее устраиваясь на подстилке из пахучей, ржаной соломы. Однако здесь нет неги сухого жара печи и тонкого аромата недавно испеченного на капустном листе подового каравая — только бьющая по ушам вязкая, пропитанная гнилостным сырым запахом тишина…

Луч фонаря начал методично обшаривать стены, потолок, полукруглое устье очередного колена тоннеля, ведущего дальше, в неведомое. Может быть, прямо под костел? Или к каким-нибудь сточным колодцам, закрытым литыми чугунными решетками? Что на той стороне тоннеля и куда он может вывести, человек в сером ватнике не знал.

Есть! В круге света на левой стене маленького коллекторного зала было отчетливо видно сделанное мелом стилизованное изображение черепахи — овал, сверху небольшая петля с двумя точками — как плоская головка с глазками-бусинками, внизу — короткий крючок хвоста. Но у этой черепахи было шесть ног! От овала-панциря шли шесть черточек — по три с каждой стороны.

Однако такая небрежность в рисунке, видимо, не только не смутила человека в сером ватнике, но даже обрадовала его. Он улыбнулся в темноте и, нашарив в кармане стеганой куртки кусочек мела, шагнул к стене. Взяв кожаную петлю фонаря в зубы, направил свет на рисунок. Упершись рукой в стену, человек в сером ватнике аккуратно зачеркнул мелом сначала голову черепахи и правую переднюю ножку-палочку, потом среднюю правую ножку и левую заднюю. Последний штрих был положен на хвостик-закорючку. Получилась ломаная, зигзагообразная линия. Не зачеркнутыми остались только три ножки…

Когда он наконец-то выбрался из тоннеля, ведущего неизвестно куда, было уже темно. Погасив фонарь, он с минуту постоял на дне оврага, прислушиваясь, потом быстро полез наверх, ловко карабкаясь по крутому обрыву.

Через полчаса за взгорком, с которого человек в сером ватнике осматривал в бинокль чужую территорию, его встретил молчаливый мужчина в накинутой поверх шинели плащ-палатке и зеленой пограничной фуражке со звездочкой.

— Порядок… — ответил на его вопросительный взгляд совершивший подземное путешествие. — Пошли, обсушиться надо. Все-таки успел набрать воды в сапоги.

…Еще через два часа на стол майора Козлова в кабинете на Знаменке в Москве легла расшифрованная радиограмма:

Николай Демьянович вложил текст в синюю коленкоровую папку и подумал о том, что необходимо срочно подготовить еще несколько вариантов связи, быстрых и надежных, исключающих частый радиообмен. По данным, полученным сегодня утром, немцы значительно усилили службу пеленгации и радиоперехвата в пограничной зоне с СССР.

…— О, майн либер альтергеноссе! — золотозубо улыбаясь, привстал навстречу Марчевскому из-за огромного стола Генрих Ругге. — Ведь мы с вами действительно альтергеноссе — одногодки, не так ли? А вы заставляете меня беспокоиться об участи старого товарища. Нехорошо, герр Викентий, прятаться от друзей! Присаживайтесь. Сейчас будет кофе. Распорядитесь, Шмидт!

Марчевский прошел к столу, сел в кресло. Настороженно поднявший голову при его приближении кобель глухо зарычал, но замолк, повинуясь окрику хозяина. Абверовец ласково потрепал его за ушами, причмокивая от удовольствия.

— Мой Дар… Хорош, правда? Надеюсь, вы будете друзьями и с ним. Удивительно умный пес!

Пан Викентий слушал, напряженно сцепив пальцы. Хотелось завыть от отчаяния — почему сразу не ушел?! Теперь сидит здесь, в за́мке, расположенном в нескольких километрах от города, в кабинете начальника абверкоманды подполковника Ругге. Езус Мария, какой калейдоскоп событий за один день! Утром неудачный выход на место встречи со связником. Потом слежка, появление в квартире Зоси подозрительного Тараканова и вслед за этим приезд немцев. Поневоле задумаешься над подобными совпадениями. Но, может быть, еще не все потеряно? Ведь блеснул же луч надежды и пока ничего не ясно до конца. Значит, надо собрать волю в кулак и продолжать бороться. Как — будет видно по обстоятельствам.

Открылась высокая резная дверь кабинета, и солдат в белоснежной куртке вкатил сервировочный столик на колесах. Легкий ароматный парок поднимался над кофейником, тарелочки с сыром и копченой колбасой, тонко нарезанный хлеб, масло, коньяк, коробка сигар… Господин Ругге щедро угощает пленников? Да, а где Тараканов? Спросить? Нет, пожалуй, не стоит, выяснится само собой. Абверовец все равно вынужден будет хоть что-то сказать о человеке, задержанном вместе с Марчевским.

— Угощайтесь, — все так же радушно улыбаясь, Ругге встал из-за стола и пересел в кресло напротив пана Викентия. — Я за вами поухаживаю на правах хозяина. Поговорим, вспомним прошлое.

Настороженно слушая его болтовню, Марчевский осмотрелся. Огромный сейф в углу, множество книжных полок и шкафов, два изящных застекленных шкафчика с винтовками. Отдельно, на специальной полочке, лежали оптические прицелы. Заметив его взгляд, абверовец самодовольно заметил:

— Да-да, мой друг, не оставляю прежних увлечений! Помните, как я уложил кабана в тридцать седьмом? Мы с вами встречались тогда в Беловежской пуще, когда рейхсмаршал Геринг приезжал на охоту. И, как мне помнится, вели интересные беседы за рюмкой. Неужели вами все это забыто? А наша встреча в тридцать четвертом году, на переговорах, закончившихся заключением соглашения о пропаганде? Давайте выпьем за новую встречу, — немец налил в рюмки коньяк. — Надеюсь, вы объясните старому доброму другу Генриху, почему пришлось вас искать?

«Начинается… — отстраненно подумал пан Викентий. — С чисто немецкой педантичностью. Ну что ж, придется подыграть».

— Я… Я был в растерянности, — поднятая рюмка дрогнула в его пальцах. — Одно дело, когда мы встречались как равноправные партнеры, а теперь, когда один из нас победитель, а другой…

— Бог мой! Герр Викентий! Разве в разведке можно говорить о таких вещах? После стольких лет нашего плодотворного сотрудничества! Именно сотрудничества, я не оговорился, нет. И мне непонятны ваши сомнения — разве вы не ждали нас? По-моему, это было предопределено: слабое должно отпасть, умереть, а ему на смену приходит более сильное, жизнеспособное, несущее обновление всей Европе, всему миру!