Однажды он наткнулся на одно сообщение: что в Индии девочки могут выходить замуж уже в двенадцать лет.

«Ты смотри-ка,—подумал он,—еще.три года, и, если бы я жил в Индии...»

Ганси очень хорошо может себе представить, как он женился бы на Барбаре.

— Ганси у нас грезит среди бела дня,—говорит папа маме.

Ганси теперь чаще, чем обычно, норовит уклониться от домашней

работы. Мечтать ему важнее, чем все остальное. И Барбара ему важнее — ведь о ней он и мечтает...

И так продолжается довольно долго. Постепенно все замечают, что с Ганси что-то происходит. Мальчишки из его класса сообразили это раньше всех.

Ведь стоит подумать только, что произошло, и станет понятно: мальчишкам ничего не остается, как высмеивать, дразниться и обзываться...

И Барбаре не легче.

По классу стали ходить письма с нарисованным сердцем. И в них написано: «Ганси и Барбара —наша любовная парочка». Даже его друг Франци в этом участвовал.

— Ах, я так влюблю-у-ун!—дразнился он однажды на перемене.

Что же теперь будет? — спросил Ганси Барбару.

Но она тоже не знала, как быть дальше.

Со временем они стали встречаться все реже.

Ганси предпочел бы лучше снова играть в футбол. Он охотно вернул бы себе прежний покой. Насмешки действовали ему на нервы. Они выводили его из себя. Он злился на классных товарищей, да и как иначе: от стольких ядовитых насмешек рассердишься, пожалуй...

Ганси поддавался, как земля под ногами на заболоченном лугу вниз по течению ручья Ренценбах. Он поддавался все больше. Он уступал, уступал и наконец сдался совсем, Груаба Ганси, стал мягким.

Больше он не встречался с Барбарой. Ни в классе, ни на перемене он больше не разговаривал с ней. На улице он стал делать вид, что и вовсе с ней не знаком. Что совсем ее никогда и не видел.

По возможности он старался не попадаться ей на дороге. Он не хотел сталкиваться с ней лицом к лицу.

— Что с тобой случилось, Г анси? — спросила она его однажды, когда он как раз собирался быстренько перебежать на другую сторону улицы.

— Ничего, а что со мной может случиться? — только и сказал Ганси и побежал дальше.

Он просто не хотел больше, чтобы все кругом говорили, будто у него с Барбарой что-то есть.

«У меня с ней ничего нет,— говорил он сам себе. — Я не хочу, чтоб у меня с ней что-то было, я не хочу, чтобы надо мной без конца насмехались!»

Постепенно он снова становится в глазах других ребят нормальным, настоящим мальчишкой!

Правда, лучше ему не .становится, нет.

Он кажется себе таким лживым перед Барбарой, таким подлым! Настоящим предателем! Но он не решается ни с кем об этом говорить. С Барбарой тоже. Он просто не смеет.

Он только думает иногда, что бы он мог ей при этом сказать. И сказать-то ему нечего. Он должен, к сожалению, быть таким мальчишкой, каким его хотят видеть другие: плохим футболистом, которого можно ругать, когда он промажет по мячу.

— И чего это крестьяне делают по целым дням? — спрашивает дядя Манфред, когда приходит в гости и сидит за чаепитием.

И всегда, когда он спрашивает, он на самом деле вовсе не интересуется настоящим ответом — он только хочет позлить папу!

— Что крестьянам делать-то целыми днями? —Дядя Манфред полагает, что крестьянам целые дни решительно нечего делать! Сам он работает на почте.

Папа всегда говорит:

— Пыль, с бумаг перетряхивает!

И если папа хочет побольнее задеть дядю Манфреда, то говорит ему:

— Тебе бы надо поставить кровать прямо в конторе, тогда ты смог бы спать с утра до ночи!

Тут уж маме приходится окорачивать их обоих, папу и ее брата, дядю Манфреда. Потому что мама не любит, когда в семье раздор между родственниками.

Ганси придерживается папиной стороны, а не дяди Манфреда. Он ведь собирается в будущем когда-нибудь взять на себя хозяйство и быть крестьянином.

Когда дядя Манфред выходит во двор, он чаще всего воротит нос:

— Боже мой, воняет так, что хоть беги!

И если Ганси хочет поздороваться с дядей Манфредом за руку, тот частенько не берет ее.

— Тьфу, черт,—говорит он при этом,—ты что, не можешь помыть руки?

Хоть он и крестный отец Г анси, но это вовсе не дает ему права так обращаться с ним! По крайней мере, Ганси так считает.

И вообще, дядя Манфред сам вечно воняет. Одеколоном для бритья. Ганси приходится иногда просто зажимать нос. А папа так всегда чихнет трижды и скажет:

— Ходячий парфюмерный магазин!

Дядя Манфред осуждает папу, что тот распыляет с «бульдога» ядохимикаты на полях для уничтожения сорняков.

— Ты с твоими ядами, с твоей этой дурацкой химией!..

— Твой одеколон тоже яд, а ты мажешь себе им лицо, олух! — отвечает

ему папа.

Но однажды слова дяди Манфреда сбылись в их наихудшем смысле...

Это случилось в среду, перед обедом. Ганси был в школе. Мама как раз готовила к обеду яблочный рулет. А папа заправлял ядом опрыскиватель, потому что собирался после обеда обработать поля неподалеку от дома.

— От этого хоть сорняки не так разводятся, пшеница будет лучше расти, — считает он.

Он наполняет жидкостью из канистры большой опрыскиватель, который навешен сзади на «бульдог». Папа не боится ядов. Он вообще ничего не боится. И ядовитых испарений из канистры тоже. Нет-нет да и хватит иной раз полный вдох. Ну и что? Ему это уже сколько раз сходило с рук. И еще пока ни разу ничего не случалось. И так же часто ядовитая жидкость попадала ему на руки, на рубашку, на брюки. И что? Все обходилось. Ни разу никакого несчастья. Папа ни о чем таком и не думал никогда.

Он осмотрел все узлы опрыскивателя, привинтил покрепче шланг.

Как вдруг у него сильно забилось сердце, пришлось даже удержаться за «бульдог» — так сильно закружилась голова. Сердце вот-вот выпрыгнет. Его замутило, казалось, сейчас его вырвет, а то и совсем разорвет. Крупные капли пота выступили у него на лбу. Он крикнул, позвал маму. И сразу же у него потемнело в глазах.

Мама слышала, что папа позвал ее:

— МаареШ

Но она ничуть не встревожилась. «Если очень надо, позовет еще раз»,— подумала она.

А папа больше не зовет.

Она уже про это и забыла, да ей пришло в голову спросить его, посыпать ли яблочный рулет сахарной пудрой. Она вышла из дома.

— Каре!..

Видит, папа лежит возле «бульдога». Она очень сильно испугалась.

Ганси еще сидел в это время в школе и ничего плохого не подозревал.

Полчаса спустя в школьном автобусе произошла сенсация:

— Эй, смотрите, «неотложная помощь»!

На бешеной скорости, с сиреной и голубой мигалкой машина «неотложной помощи» обогнала школьный автобус. Все машины отворачивали в сторонку и останавливались на обочине, чтобы санитарная машина могла проехать беспрепятственно и как -можно скорее.

— Что бы это могло случиться?

— Может, несчастный случай на стройке?

— Может, сердечный приступ у какой-нибудь старушки?

Сколько детей — столько предположений, и всем любопытно, что же случилось на самом деле. И Ганси тоже. Не так уж часто бывает, чтобы «неотложная помощь» приезжала в Ренценбах. Для этого надо, чтобы произошло что-то чрезвычайное.

Про машину «неотложки» разговору было, пока не вышли из автобуса. И пожалуй, хватило разговору и на остаток пути до дома. Может, осталось разговору и на обед, на кнедли с квашеной капустой, на суп с лапшой и

шоколадный пудинг, на оладьи и грушевый компот — смотря по тому, у кого что было на обед в разных домах Ренценбаха.

И только у Ганси дома вряд ли говорили о несчастном случае...

Во дворе стояла машина «неотложной помощи». Мужчины в белых халатах как раз закрывали дверцы. Мама садилась в машину, она уезжала с ни* в больницу.

Что-то случилось с папой! Ганси заплакал. Папу он так и не увидел. Что могло произойти? У Ганси все мысли перемешались. Папа может умереть. Что случилось? Никогда Ганси —ни сном ни духом —не подумал бы, что «неотложка» мчалась в Ренценбах из-за его папы.